Сумеречный клинок - Мах Макс. Страница 29

— Тина попала в приют после поветрия сорокового года…

— Этого я не знал, — удивленно пожал плечами Сандер. — Все, что я знаю, стало мне известно из бумаг, хранящихся у моих бывших хозяев.

— Да, да! — подал голос из облака пара Ремт. — Мы помним, Линт и еще один Линт, и, прости господи за сквернословие, Популар.

— Я не искал Тину специально. — Сандер сделал вид, что не услышал реплики мастера Сюртука, но и с самого начала говорил с одним только ди Креем. — Я знал, куда ехать и где найти девушку. Все это содержалось в деле о наследовании. По-видимому, кто-то проделал эту работу до меня. Так что до этой минуты я полагал, что Тину передали в приют сразу после рождения и намеренно выбрали для этой цели далекий от столицы город Аль.

— Звучит убедительно, — подал голос Ремт.

— Звучит, — согласился Виктор.

Сандер показался ему искренним, но в прошлой жизни он встречал, кажется, и не таких «искренних» людей, способных лгать в глаза, не моргая, и, разумеется, при этом не краснеть. Но, с другой стороны, отчего он должен подозревать всех и каждого в обмане? Он всего лишь проводник.

«Я проводник! А он частный поверенный с клейменым мечом на бедре. А она без пяти минут герцогиня и бог знает что еще…»

— А что это у вас там такое, сударь? — спросил вдруг Ремт, появляясь из горячего тумана. — Не то чтобы это было вежливо с моей стороны, но любопытство не порок. Вы простите мне мою наглость?

— Смотря что вы имеете в виду, — нахмурился Керст.

— Татуировку, — безмятежно улыбнулся мастер Сюртук. — Это же у вас непременно татуировка была на правом плече, или как?

— Нет, — холодно улыбнулся Сандер. — Никак. Меня укусил тарантул, мохохвост, если знаете, что это за тварь. Лекаря рядом не оказалось, и один добрый человек выковыривал яд острием кинжала.

— По живому?

— Ну, я вроде бы жив. — Несмотря на все свое раздражение, Сандер Керст незаметно для себя оказался включен в диалог с так нелюбезным ему Ремтом Сюртуком. Виктору оставалось лишь посмеиваться мысленно, слушать небезынтересный разговор и мотать на ус.

— Значит, просто потыкал мечом…

— Кинжалом!

— Уверены?

— Мне было тринадцать лет, и я помню эти события, как будто они произошли только вчера.

— Да, такое не забудешь…

— Уж поверьте! Это все, или у вас накопились ко мне и другие вопросы?

— Ну, извиняйте! — всплеснул руками Ремт. — Обидел вас ненароком? Утомил въедливостью? Ужос! Приношу свои нижайшие, как их там?

— Неважно! — отмахнулся Керст, чье настроение, судя по всему, было окончательно испорчено. — Извинения приняты… и спасибо за компанию!

Он по-быстрому ополоснул голову и поспешил вон.

— Экий ты нечуткий, Ремт! — усмехнулся ди Крей.

— Я чуткий! — возразил Ремт. — А он, между прочим, врет. Это не нож, а меч.

— Я заметил, — кивнул Виктор.

«Еще одна маленькая ложь?»

— А наковыряно так, потому что самому себе операцию делать длинным мечом ужасно неудобно. Мечом даже зарезаться по-человечески замудохаешься, а уж татуировку снять…

— Может быть, ты, друг мой Ремт, и рисуночек рассмотреть сумел?

— Ну, я же не глазами, — смутился вдруг Ремт. — Я этим… слова не подберу…

— Художественным чувством, — предложил Виктор, вспомнив один давний разговор на тему творчества.

— Художественное чувство? А что! Вполне! Именно им.

— И что это было?

— Это, друг мой Виктор, была «лилия Калли», если ты знаешь, о чем речь.

— Вот те раз! — удивился ди Крей.

Сейчас, как и во многих других случаях, едва услышав новое слово, он уже знал, что оно означает. Но «лилия Калли» — это было нечто такое, что просто так не переваришь.

«Замысловато!» — решил он и пошел к выходу, баню следовало освободить для дам.

Съев кусок хорошо пропеченного пирога со свининой и луком и выпив большую кружку густого черного пива, Тина отнюдь не захмелела «с устатку», как можно было предположить, а напротив, говоря высоким слогом, воспряла к жизни. То ли снадобья, что приняла она давеча, все еще продолжали действовать, то ли молодой здоровый организм творил свои маленькие и большие чудеса, но чувствовала она себя если и не отдохнувшей — сделать это она просто не успела, — то все равно бодрой. Разумеется, она не скакала кузнечиком — не дитя малое, — но все ей сейчас было интересно и любопытно, хотя она и пыталась не показывать виду. Еще тревожила Тину судьба Глиф. Крохотная девочка так и осталась одна в лесу. Единственное, что утешало, — это то, что крошка уже пару раз «терялась» в дороге, но всегда — через несколько часов или спустя ночь — находилась сама собой. Ей как-то удавалось совсем неплохо выживать на природе, в лесах и горах, где водилось множество хищников, которые, имея в виду размеры Глиф, представлялись девочке настоящими монстрами. Должны были представляться, поскольку Глиф даже слышать не хотела обо всех этих ласках, лисах и прочих хорьках. Ее это не беспокоило, опасалась кроха каких-то совсем других врагов, но рассказывать о них отказывалась наотрез. Другое дело, что там, где Тина шла три часа, Глиф идти и идти, но и дорога здесь не то что в горах. Вполне сносная и нигде не петляет. Так что, тревожась о «Дюймовочке» и не забывая о ней ни на минуту, Тина могла тем не менее дать волю и своему любопытству.

Мир, в котором она теперь оказалась, был совершенно не похож на тот, что остался в Але. Здесь, в графстве Квеб — одном из почти сказочных Старых графств, — даже названия для всем известных вещей использовались иные. Холм, гора — сопка, долина — распадок. Вот и замок лорда де Койнера стоял на скалистой сопке, запиравшей распадок и господствовавшей над столбовой дорогой, ведущей куда-то на запад. Кажется, в Квеб, который до недавнего времени назывался Старгородом, и, возможно, дальше, к другим землям и иным чудесам. Ну, а здесь, в замке, не только слова, но и вещи были зачастую совсем не теми, какие ты ожидаешь встретить, исходя из своего, пусть и не великого, жизненного опыта. Здесь женщины и мужчины оборачивали свои головы платками, и вся разница, что у женщин платки цветные, яркие, с вышивками и аппликациями, а у мужчин или черные, или под цвет их «лесным» одеждам, в которых легко скрадываться в лесу и горах, не выдавая чужому глазу — человеческому или звериному — тайны свого присутствия. И луки у них были чудные — большие, едва ли не в рост человека, и короткие копья. Да и прочая утварь в замке, в его палатах и дворах, на стенах и в башнях порой озадачивала, а иногда и удивляла.

А потом их позвали в банную палату, и, освободившись от грязной одежды, Тина вступила в облака ароматного, пахнущего лесом и лугом пара, чтобы ощутить наконец и усталость, скопившуюся в теле, и нежное прикосновение жара, ласкающего, но не обжигающего, вопреки природе.

— Как хорошо! — сказала она.

— И не говори! — откликнулась Адель. — Квебская баня всем мыльням пример для подражания. Недостижимый, к слову сказать…

Тина оглянулась. Сейчас она впервые увидела даму Адель аллер’Рипп без одежды и сильно удивилась. Нагота Ады и впрямь была поразительна: тело ее — в меру женственно и одновременно поджаро, мускулисто, но главное — молодо, словно перед Тиной стояла девушка, а не женщина, годившаяся ей в матери.

— Что, хороша? — насмешливо спросила Ада, перехватив взгляд Тины. — Да не бойся, я не по этой части. Ты, как я догадываюсь, тоже. Так что расслабься и получай удовольствие.

Эту фразу Тина уже слышала, но несколько в иной интерпретации. Если деваться некуда, — рассказывала ночью Теа, — ложись на спину, расслабься и получай удовольствие. Все не так безнадежно, как кажется со стороны. Доставить удовольствие может даже старичок, надо только уметь его получать…

— Уже.

— Что именно?

— Уже расслабилась и почти получаю удовольствие.

— Вот и молодец, и, кстати, можешь называть меня Адой и обращаться на «ты». Заслужила!

— Спасибо, Ада, а… а ты не могла бы рассказать мне о моих родителях, а то я так ничего про них и не знаю? Даже имя мое подлинное мне неизвестно.