Сумеречный клинок - Мах Макс. Страница 39
«Ночные гости… Кому открывают ворота замка после вечерней трубы?»
Ди Крей огляделся, внимательно подмечая малейшие детали и одновременно вслушиваясь в звуки ночи. В результате он решительно отстранил соблазн мгновенного бегства и, уложив Тину на чей-то брошенный у стены плащ, принялся за дело. Он споро оседлал трех лошадей, нагрузил их, не разбираясь, переметными сумами, седельными сумками, плащами, оружием, попавшимся под руку, дорожными мешками. Затем уложил все еще крепко спящую Тину на одну из лошадей, прихватил ремнями и повел свой маленький караван прочь.
Ворота остались полуоткрыты, подъемный мост опущен, но некого было спросить, что здесь произошло. Впрочем, покидая замок лорда де Койнера, Виктор пришел к выводу, что прибывших ночью людей в замке ждали, оттого и нарушили все писаные и неписаные правила. И зря в общем-то, потому что именно с вновь прибывшими в замок и вошла смерть.
«Вот ведь как бывает…» — однако к Виктору все это сейчас отношения не имело. Он покидал замок без свидетелей и любопытных глаз, глядящих ему вслед. Во всяком случае, очень на это надеялся…
Что ей снилось, она не запомнила. Возможно, не снилось ничего. Просто ночь вошла в ее душу, и тьма затопила разум. А потом она проснулась, вернее, очнулась от сна. Так, наверное, будет правильнее, поскольку Тина словно из омута выбралась, вынырнув на поверхность воды, к свету и воздуху. Оттого и сердце билось заполошно, и дыхание, сорванное, не сразу восстановилось.
— Проснулась? — спросил откуда-то сверху ди Крей, и Тина открыла глаза, одновременно прислушиваясь к своим ощущениям.
Она находилась на поляне в лесу. Горел костер, над которым в чугунном котелке уютно и вкусно побулькивало какое-то варево, остро пахнущее мясом, грибами и зеленью. В стороне паслись стреноженные, но не расседланные лошади, а сама Тина лежала на шерстяном плаще, пахнущем незнакомым мужчиной, и вторым таким же, но с иным запахом, прикрытая. Ночь выдалась свежая, это Тина поняла сразу, как только определилась с тем, как ей тепло и уютно.
— Где мы? — спросила она, садясь на своем импровизированном ложе. — И где все остальные?
— Остальные — это, вероятно, мастер Сюртук? — улыбнулся ди Крей.
До этого он сидел рядом с Тиной, а теперь встал.
— Ну да. — Она начала припоминать предшествующие пробуждению события. — Где мы? Я вышла во двор, там…
«И там был он!»
Сейчас она отчетливо вспомнила незнакомца с белыми, словно у альбиноса, волосами и его странные слова, но рассказывать о нем не стала.
— Я нашел тебя во дворе, — мягко сказал ди Крей. — А сейчас мы в лесу, милях в трех от замка на запад. Хотелось бы, конечно, быть подальше, но мы ждем Ремта. Придет, поедим и в путь. Кушать хочешь?
— Не знаю…
— Ну и ладно, суп все равно еще не готов, но тебе следует попить. — И, достав откуда-то из-за себя, он протянул Тине кожаную флягу.
— Но это же вино! — удивленно воскликнула она, открыв пробку и поймав носом винные пары.
— Верно, — кивнул ди Крей. — Но тебе, девочка, именно красное вино теперь и надобно. «Сольца» — коварный яд, он в крови долго сидит. Водой не вымоешь, а вот красные вина…
«Сольца!»
— Откуда вы…
— По запаху, по образу действия, по цвету кожи и белков глаз. Ты что же, думаешь, я в первый раз такое вижу?
«Я приняла три больших кристалла! Один кристалл — бодрость, два — буря, три — красивая смерть…»
— Я приняла три кристалла, — призналась она.
— Знаю, — кивнул ди Крей. — И кстати, спасибо, что не соврала.
— Я… Почему я не умерла?
— Хороший вопрос, но…
— Но у вас нет ответа? Или не хотите об этом говорить?
— И то, и другое, и бог знает что еще, — вздохнул ди Крей. — Не знаю. Нет у меня однозначного ответа. Есть противоядия… Что-то могло оставаться в твоем теле многие годы, ожидая, пока понадобится. Ты же травница, не так ли? Вдыхала разное, в руки брала, с едой и питьем проглатывала. Иди узнай теперь, что за смеси возникали в твоем желудке? Слыхал я про такое, у фармацевтов, у знахарей да ведунов случается. Они, конечно, чаще мрут от неудачных поступков и непродуманных действий, но бывает и наоборот. Копится в них нечто, и вдруг раз — а оно уже здесь. Неведомое и прекрасное… Н-да…
— А что еще? — рассказ ди Крея звучал логически безупречно, но что-то мешало согласиться именно с такой трактовкой событий, и, кажется, не одной только Тине.
— «Синяя соль» убивает только людей, во всяком случае, тех, что относятся к материковой расе…
— Я похожа на островитянку? — нахмурилась Тина.
— За океаном есть и другие земли…
— Где-то на юге.
— Почему же, на западе тоже.
— А еще?
— Не люди.
— А я? Я похожа на вампира или оборотня? Или на этих, как их, фейри, фурри?
— Это не одно и то же, — усмехнулся ди Крей. — Бывают феи — на дальнем западе их называют фейри, а бывают фурри, но это как бы животные, и ты на них не похожа.
— А на кого я похожа?
— А это зависит от ответа на один мой вопрос, на который ты, разумеется, можешь не отвечать.
— Спрашивайте!
— У тебя есть знакомая фея?
«Глиф! Он думает, что Глиф фея, но это не так! Или так?»
Что она, в конце концов, знала о феях? Ничего определенного. И что с того, что у Глиф нет крылышек? А кто сказал, что обязаны быть?
«Да я ее и не рассматривала ни разу, может, под платьем прячет?»
Впрочем, Глиф утверждала, что принадлежит к народу рафаим, но могла ведь и соврать.
«А может быть, я ее вообще неправильно понимаю?»
— Не хочешь, не отвечай! — повторил ди Крей, прерывая затянувшееся молчание.
— Возможно.
— Это неуверенность в сообщаемом факте или игра в слова?
— Я не знаю, кто она, но, возможно, что и фея.
— Если она фея, то ты «принятая», а это уже не человек, ну, не совсем человек.
— Что значит «принятая»! — удивилась Тина, впервые, кажется, услышавшая такое странное определение.
— «Принятые» феями, — ей показалось вдруг, что ди Крей рассказывает что-то такое, чего и сам не знал еще минуту назад. Это было глупо, конечно, так думать, но кто-то из древних сказал по такому именно поводу, «интонация не лжет». Вот его голос и не лгал, хотя обычно проводник следил за своим языком и ничего лишнего не говорил, даже не намекал. И тем не менее это был отнюдь не первый случай, когда ди Крей проговаривался в очень непростой мелодике своей речи. Тина такие вещи замечала сразу и никогда не забывала, хотя и могла отложить на потом. Это называлось — «игра в умолчания». Она возникла в голове Тины как-то сама собой, но у нее, впрочем, были отменные учителя: Теа, Дитта, Чермита, да и жизнь подходящая. А смысл игры вот в чем. Даже когда человек не врет, он все равно что-то утаивает, недоговаривает, придерживает при себе. Угадать, что остается за скобками разговора, это и есть истинное искусство игрока. Странно только, что, играя в «умолчания» не год и не два, отправившись в поход, Тина об этом своем искусстве совершенно забыла. Все стало вдруг так увлекательно, чудесно и загадочно, жизнь обрела такую полноту, что совершенно не интересно показалось угадывать, кто и о чем не рассказал…
— «Принятые» феями, — между тем объяснял ди Крей, — взятые ими под покровительство, в друзья или возлюбленные, принятые в их круг. И да, они перестают быть людьми. В известном смысле, разумеется, но тем не менее.
— И каков же этот смысл? — осторожно спросила Тина.
— Ну, например, их не убивает «сольца», — пожал широкими плечами ди Крей.
— Я почти умерла! — возразила Тина.
— Но не умерла. — Ди Крей отмел ее возражение вежливо, но недвусмысленно.
— Я потеряла сознание.
— В первый раз.
— Так что же мне делать?!
— Ровным счетом ничего, — улыбнулся проводник. — Не понимаю, чем плохо быть «принятой»?
— А чем хорошо? — нахмурилась Тина.
— У «принятых» долгий век, им не страшны чума и холера и большинство ядов… Что тебя смущает, девочка? Разве так важно быть, как все?