Девушка и смерть(СИ) - Архангельская Мария Владимировна. Страница 33

— Я обдумаю ваши слова. А сейчас давайте поговорим о чём-нибудь другом.

Мы немного прогулялись по окрестностям кладбища, после того, как Андрес добавил денег извозчику за дополнительное ожидание. Но прогулка вышла недолгой, и я сама поторопилась прервать её. В голове у меня завертелась одна мысль, но обдумывать её и одновременно беседовать с Андресом у меня получалось плохо. Так что я сказала, что была рада его увидеть, пробормотала что-то неопределённое, когда он спросил, увидимся ли мы снова, и мы расстались. Я направилась к воротам, но вместо того, чтобы сесть в экипаж, прошла мимо и направилась к кладбищенской церкви.

Мысль наконец-то оформилась и оказалась не слишком приятной. Голос назвал себя ангелом, но что если он и впрямь, как я подумала когда-то, — падший ангел? Или, попросту говоря — чёрт?

Я вспоминала подробности нашего знакомства, начиная с самых первых странностей. Заколка… Туфли… Шампанское… У меня так и не хватило сил от всего этого отказаться. Что это, как не склонность к суетности и греху? Правда, мне всегда казалось, что Сатана, как и Бог, на мелочи не разменивается, и ханжи, уверяющие, что нечистый сидит в каждом зеркале, и женщина, хоть немного думающая о своей внешности, становится его верной помощницей, мягко говоря, не совсем правы. Но ведь действительно — мне один за другим подбрасывали соблазны, и ни перед одним из них я не устояла. И теперь мне предложен ещё один — тщеславное стремление к успеху.

Да, но ведь от ещё одного соблазна, от плотских утех, Голос меня оберегает, как зеницу ока. Странно как-то для соблазнителя… Но что я знаю о Враге рода человеческого? Может, он готовит для меня что-то и вовсе невообразимое. И сейчас я почувствовала, что мне становится страшно.

В церкви было почти пусто. Уже начиналась вечерняя служба, но прихожан было мало, едва полтора десятка человек. Я скромно присела на одну из задних скамеек и устремила взгляд на распятие над алтарём. Может быть, попросить об исповеди? Нет, я сегодня и завтракала, и обедала, придётся подождать хотя бы до завтра. А ведь на прошлую пасху я не рассказала священнику о Голосе, когда исповедовалась ему в ближайшем к моему пансиону храме Святой Каролины. Ещё один мой проступок перед Небесами… Но тогда общение с Голосом не казалось мне грехом. Вот умница, сама могла бы подумать: там, где речь идёт о сверхъестественном, лучшего советника, чем священник, не найти. Полагала в гордыне своей, что сама со всем разберусь. Хоть и поняла уже, что к Небесным силам "ангел" никакого отношения не имеет.

Служба кончилась. Люди разошлись, священник тоже ушёл в боковую дверь. Служка вынес несколько свечей и сложил их в ящик у одной из колонн. Я вручила ему монетку, взяла свечу, зажгла её и поставила перед алтарём. Потом опустилась на колени и принялась молиться с жаром, которого не испытывала с детских лет. Господи, спаси и помилуй! Помоги разобраться и не оступиться неразумной рабе Твоей…

Тихий звук органа заставил меня вздрогнуть. Служка к тому времени уже ушёл, и я полагала, что нахожусь в храме в полном одиночестве. Оказалось, нет, органист ещё был на месте, а может, вернулся, и теперь играет что-то негромкое, но очень красивое. Тоже, наверное, полагает, что в храме никого нет. Я невольно прислушалась, не отрывая взгляда от отрешённого лика Спасителя. А орган набирал силу, мощь, и вот он уже гремит, иначе не скажешь.

Низкие, басовитые звуки мощно, но мягко падали вниз, словно спрыгивая с высоты, более высокие приобретали совершенно потустороннее, неземное звучание, паря в вышине и скатываясь оттуда стремительными аккордами. То вкрадчивые, то грозные, они плыли в воздухе, наполняя его без остатка, и уже не осталось в нём места ни для чего, кроме музыки. Созвучия обвивали колонны, уносились вдаль, за алтарь и возвращались оттуда, уже приглушённые, но налившиеся ещё большей глубиной и красотой. Эти отзвуки окрашивали основную мелодию совершенно удивительными оттенками.

Грозный ропот переплетался с нежным зовом, и ураган потихоньку начал стихать, словно расходились, отгремев грозой, нахмуренные тучи. Мелодия стала тише, ясная, как омытое дождём небо. Вот дробно, как капель, раскатились последние звуки, и стало тихо.

Я с трудом поднялась на ноги, только теперь осознав, как затекли колени. Потрясение медленно проходило, но из дверей церкви я вышла как во сне. Экипаж стоял на прежнем месте, у ворот кладбища.

— Я думал, вы уж не вернётесь, — приветствовал меня кучер.

— Извините, — тихо сказала я, влезая внутрь.

Экипаж тронулся. Подпрыгнул на выбоине, перевалился с боку на бок и покатил ровно. Мерно цокали копыта, мимо проплывал пригородный пейзаж. Я смотрела в окно, думая о том, что вряд ли в этой церкви работает второй Файа. И ведь я уже слышала подобную музыку. Не похожую — но имеющую нечто общее, этакий почерк, выдающий авторство. И оказывающую на меня сходное воздействие.

Неужели и в храме для меня нет спасения? Или наоборот — раз он может играть в церкви, то не служит ли это доказательством, что к дьявольским силам он не имеет отношения? Нет, я не разберусь с этой загадкой сама, только окончательно запутаюсь.

В ближайшее воскресенье я исповедалась. Отец Микеле, мой духовник в церкви Святой Каролины, посоветовал мне побольше молиться, смирять свои суетные желания, не слушать Голоса, а если наваждение будет продолжаться — подумать об уходе от мира. А, кроме того, спросил, не обращалась ли я к врачу. Я сказала, что и Голос и музыку слышала не одна я, так что это не плод моего расстроенного воображения, но не знаю, поверил ли он мне. Из исповедальни я вышла совершенно неудовлетворённая.

Осень плавно перетекла в зиму. Декабрь был дождливым, но в середине месяца похолодало и выпал снег, пролежавший два дня. Меня ввели в "Зачарованный лес" на роль одной из невест на балу, правда — во второй состав. Три недели репетиций, и после финального прогона третьего акта на сцене меня сочли пригодной. Мой дебют в лучшем, на мой взгляд, балете нашего театра должен был состояться через день. Он и состоялся, но немного не так, как планировалось.

Утро начиналось как обычно. Сеньор Флорес с сеньором Сорро проводил с нами обычный урок, когда в класс внезапно ворвался сеньор Росси.

— Мачадо заболела! — громко сообщил он.

— Вот как? — спокойно переспросил Флорес. — Что ж, вызывайте дублёршу.

— В том-то и дело, что у нас нет дублёрши! Коуту отпросилась на несколько дней на похороны родственника, а Больше Птицу у нас никто не танцевал. Нам придётся либо производить срочную замену спектакля, либо возвращать деньги.

Пока балетмейстеры переваривали это сообщение, дверь снова хлопнула и вошёл сеньор Эстевели. Было видно, что он озабочен не на шутку. Репетиция остановилась, все присутствующие во все глаза уставились на начальство, насторожив уши.

— Вы уже знаете, сеньор Флорес? — спросил директор. — Впрочем, вы наверняка ещё не знаете самого худшего. Сегодня ожидается её величество.

Кто-то рядом со мной присвистнул.

— Значит, отменять спектакль нельзя, — замогильным голосом подытожил главный хореограф.

— Да, речь может идти только о замене. И всё же, какой скандал! — сеньор Эстевели взялся за голову. — Такого в нашем театре давно не было. Сеньор Флорес, сеньор Росси, от вас зависит доброе имя нашего театра и расположение к нам её величества. Каким спектаклем можно заменить "Зачарованный лес"?

— А зачем его менять? — спросил незаметно подошедший к ним Корбуччи. — Птицу может станцевать сеньорита Баррозо. Она знает эту партию, и, поверьте, более чем достойно.

Директор, хореограф и режиссёр уставились на ведущего танцовщика Оперы так, словно впервые узнали о его существовании.

— Сеньорита… Баррозо? — переспросил сеньор Эстевели.

— Да, вот она, — и Энрике указал на меня.

— И, говорите, она знает партию? — задумчиво переспросил сеньор Флорес.