Земля обреченная - Шенгальц Игорь Александрович. Страница 8

И на теракты это совсем не похоже. Нет таких технологий, просто нет и быть не может. Я еще могу поверить в некие супербомбы, от которых перестают работать приборы. Сколько раз видел такое в фильмах. Могу поверить в некий невероятно быстро распространяющийся действующий вирус, от которого гибнут люди. Но погода? Тьма эта? Да и все вместе, в комплексе, было просто-напросто чем-то невозможным, неестественным. Не бывает так! Нет у человека таких сил, чтобы самостоятельно сотворить подобное. Нет ни у кого в мире.

Может быть все происходящее – последствия очередных необдуманных экспериментов? Было уже и не раз такое, когда весь мир пугали очередной выдумкой ученных: то атомной бомбой, то адронным коллайдером. Может все это из той же серии, только в этот раз эксперимент был настолько секретен, что сведений о нем в прессу не просочилось? Но такой мировой масштаб… не знаю… как-то это слишком…

Хотя версия была вполне реальной и, что самое главное, очень естественной.

Никто никогда не узнает, кроме очень узкого круга лиц, об истинных причинах тех или иных событий. Все мало-мальски значимое моментально засекречивается и со всех сторон идет такой поток дезинформации, что выловить крупицы правды совершенно невозможно. Даже если вдруг и мелькнет в одном из блогов реальная версия, то вычленить ее из множества выдуманных профессионалами своего дела и просто глупыми энтузиастами обычный человек не в состоянии. Гораздо проще нагородить тонны бесполезной информации и погрести под этой неподъемной горой правду, чем пытаться полностью скрыть наличие самого факта. И ведь это так просто, обыватели сами включаются в игру, работая на руку соответствующим службам, создавая сотни и тысячи предположений, комментариев и прочего барахла, способного уничтожить даже малую вероятность того, что правда хоть когда-нибудь всплывет наружу…

Когда разбивается самолет с президентом на борту, когда взрываются дома, когда гибнут сотни и сотни людей, что мы получаем в ответ? Официальную версию, в которой правды не больше, чем в тех историях, которые нам рассказывали в детстве о Деде Морозе…

Огромная, в полнеба молния, каких я еще никогда не видел, осветила на мгновение все вокруг. Глаза, отвыкшие от света, непроизвольно зажмурились, но я все же успел заметить, что и дальше вдоль улицы все точно так же, как у нашего подъезда. Сплошной мусор, перевернутые машины и поломанные деревья.

Странно, но грома не было.

Я как можно скорее вернулся в подъезд, поднялся на наш третий этаж, и только тут страх немного отпустил. Вздохнул несколько раз глубоко, чтобы унять дурацкую дрожь, что до сих пор меня просто трясла. Кира открыла сразу, как только я тихонько постучал.

Я закрыл дверь на все замки и только потом попенял ей, стараясь, впрочем, говорить не слишком резко:

– Что же ты даже не спрашиваешь, кто там?

– Я точно знала, что это ты! – Кира обняла меня с таким жаром, будто не видела несколько дней. – Я тебя почувствовала!

– Давай договоримся: в следующий раз все же спрашивай! Хорошо? Не хочу рисковать, мало ли…

Кира кивнула.

– Отлично. Может, что-нибудь перекусим?

– Да-да, конечно! Сейчас поедим… – засуетилась Кира, потом, вспомнив о чем-то, замерла и тихо спросила. – А что там, снаружи?

– Ничего толком не видно, – признался я. – Никого нет, и ничего не видно. Будем сидеть дома и ждать! Помощь придет! Все будет хорошо! Ты, главное, не волнуйся!

Кира улыбнулась уголком губ и ушла на кухню.

Глава четвертая

ДЕНИС

Выйти из дома не представлялось никакой возможности. Конечно, я мог бы попытаться вновь совершить экскурс по округе, но в следующий раз все могло закончиться печально. Информации не было, а без нее рисковать и лезть на рожон я не решился. Будь ситуация с погодой иная, возможно, я и попробовал бы выбраться вновь наружу и оглядеться получше. Но тьма и туман не давали мне ни малейшего шанса.

Мы учились жить в замкнутом пространстве. На улице светлее не становилось и было тихо, как никогда. Даже ветер, и тот угомонился.

Ели холодную тушенку из банок. Воду разделили на порции и всеми силами старались их не превышать.

Кира вспомнила, что неподалеку, в частном секторе имелась работающая колонка, так что вопрос с пополнением питьевой воды можно было попытаться решить, но гарантии, что колонка еще в рабочем состоянии, не было. Воды при экономии должно хватить на некоторое время, и мы очень надеялись, что за это время ситуация как-то изменится.

За окном время от времени сверкали гигантские молнии, все так же абсолютно беззвучно.

Вскоре мы к ним привыкли и почти перестали обращать на вспышки внимание. Только лишь иногда непроизвольно вздрагивали от слишком ярких всполохов.

Кира все больше молчала, словно прислушиваясь к чему-то глубоко внутри себя.

Я пытался улучшать общее настроение любым возможным способом, хотя, думаю, зачастую шутки мои бывали слишком натянутыми. Не знаю уж, помогало это нам или нет, но я был просто счастлив, когда хоть на мгновение получалось вызвать улыбку на лице Киры.

На второй день, вооружившись пистолетом, я обошел весь подъезд и поочередно постучал во все квартиры. Не открыл никто. Я даже звуков ни малейших за дверьми соседей не услышал. Были ли они мертвы или просто боялись открывать, я не знал, а ломать двери смысла не было, и я вернулся обратно ни с чем.

Кира отдала бразды правления в мои руки, но я старался этим не злоупотреблять, советуясь с ней по поводу всех наших возможных действий.

Впрочем, ни к чему конкретному мы так и не пришли. Слишком много было неизвестных факторов.

Есть ли еще выжившие? Если есть, то сколько человек погибло? Почему мы уцелели? Восстановится ли со временем хотя бы нормальная погода? Что происходит в других городах и странах? Что вообще происходит?

Нам оставалось лишь строить гипотезы, но все они выходили слишком уж абстрактными. Информации было чересчур мало для построения полноценных предположений, имевших право на существование.

Поэтому мы просто жили, стараясь верить в лучшее. Это было тяжело, очень тяжело. Но человек, наверное, может привыкнуть ко всему.

Мы привыкали.

Я несколько раз порывался было отправиться на улицу, разведать, что происходит вокруг. Но при одной мысли об этом колени опять начинали дрожать. Я не считал себя трусом, но этот иррациональный страх был сильнее меня. Поэтому вновь и вновь откладывал вылазку. Мне было стыдно, но ничего поделать с собой я не мог. Того короткого похода сквозь туман и тьму мне хватило с лихвой. Кира же ни о чем подобном пока не помышляла.

Где-то на шестой день нашего заточения мне показалось, что за окном стало чуть светлее.

Я позвал Киру, которая последние несколько часов лежала на диване, поджав колени к груди, и думала о чем-то своем.

Она подошла ко мне и обняла.

– Посмотри, мне кажется или там уже не так темно?

Она несколько минут смотрела в окно, потом повернулась ко мне.

– Я ничего не вижу, извини…

Показалось мне, что ли? Да нет же! Я уже четко мог различить соседний дом, мог пересчитать все брошенные машины во дворе, но вот мелкие детали разглядеть пока не получалось.

Почему Кира этого не видит?

– Смотри, вон дерево поваленное, на машину прямо упало…

– Я не вижу, прости! Слишком темно. Ты уверен?

– Уверен, конечно. Вон там, слева, качели детские. А еще левее горка перевернутая.

Кира еще раз попыталась честно хоть что-то разглядеть.

– Не вижу. Темно, – минут через пять сдалась она.

Может мои глаза уже настолько адаптировались, что стали видеть в темноте?

– Я точно тебе говорю, я это вижу!

Кира серьезно кивнула.

– Это очень хорошо! Может хоть что-то начинает меняться!

Но, несмотря на улучшившиеся для меня условия видимости, выходить из квартиры на разведку я пока не стал, решив выждать еще несколько дней. Если тьма потихоньку стала отступать, то, может, и другие выжившие вскоре появятся. О том, что никто кроме нас мог и не уцелеть, я думать себе запретил.