Дневник ангела-хранителя - Джесс-Кук Кэролин. Страница 3

Я почувствовала, как ее сердце встрепенулось, ему не терпелось очнуться. Я крепко закрыла глаза и подумала обо всех хороших вещах, которые когда-либо сделала за свою жизнь, заставила себя почувствовать скверно из-за каждого плохого поступка, когда-либо совершенного мной. То была своего рода молитва, чтобы стать таким ангелом-хранителем, в каком сейчас нуждался этот ребенок. Я давала себе быструю самооценку — тогда я буду стоить того, чтобы вернуть ее к жизни благодаря неведомой силе, которой обладало мое тело.

Свет стал ярче, пока не заполнил всю комнату. Маленькое сердце споткнулось несколько раз, словно жеребенок, делающий первые шаги на нетвердых ножках. А потом заколотилось в моей груди, застучало твердо и сильно, так громко отдаваясь в моих ушах, что я засмеялась в голос. Посмотрев вниз, я увидела, что крошечная грудь поднимается и опускается, поднимается и опускается, губки снова стали розовыми, сморщиваясь при каждом выдохе, вырывающемся из маленького рта.

Свет угас. Я завернула девочку в простыню и положила на кровать. Мать лежала в луже крови, ее светлые волосы стали розовыми, белые щеки были исполосованы струйками крови. Я пощупала пульс между ее голыми грудями. Ничего. Я закрыла глаза и пожелала, чтобы снова появился свет. Ее грудь была холодной. Ребенок начал хныкать. «Она голодная», — подумала я. Задрала футболку матери и поднесла ребенка к груди. Не открывая глаз, девочка прильнула к соску и сосала, сосала, сосала.

Спустя несколько минут я снова положила ее на кровать. Потом быстро поместила ладонь на грудь матери. Ничего. «Давай же!» — мысленно завопила я. Я прижалась губами к ее губам и выдохнула, но дыхание лишь надуло ее щеки и выскользнуло из пустого рта.

— Оставь ее, — велел кто-то.

Я обернулась. У окна стояла еще одна женщина. Еще одна женщина в белом. В этих местах такой наряд явно обычная вещь.

— Оставь ее, — снова сказала она, на этот раз мягко.

Ангел. Она была похожа на ту, что лежала мертвой на полу, — такие же густые светлые волосы цвета пахты, такие же пухлые красные губы.

«Может, родственница, — подумала я, — пришла, чтобы забрать ее домой».

Подхватив умершую, ангел двинулась к двери, неся обмякшее тело на руках, хотя, когда я снова посмотрела на пол, тело все еще было там.

Ангел взглянула на меня и улыбнулась, потом взглянула на ребенка.

— Ее зовут Марго, — сказала она. — Хорошенько за ней присматривай.

— Но… — начала я.

В этом слове был целый узел вопросов. Когда я подняла глаза, ангел исчезла.

2. План

Первая вещь, к которой не сразу удалось привыкнуть, — это то, что у меня не было крыльев. По крайней мере, крыльев с перьями. Как выяснилось, только начиная с IV века художники стали рисовать ангелов с крыльями, или, скорее, с длинными струящимися сооружениями, появляющимися из плеч и ниспадающими до пят.

Перьев не было, но была вода.

Многие явления ангелов за всю историю мира отфильтровали, оставив идею о подобном птице создании, способном летать между смертным и божественным мирами, но подчас очевидцы имели другое представление о крыльях. Человек из Мехико в XVI веке написал в своем дневнике: «dos ríos», то есть «две реки». Дневник этого человека его семья по-тихому сожгла, как только он сыграл в ящик.

Еще один человек — на этот раз в Сербии — разнес весть о том, что у посетившего его ангела из лопаток ниспадали два водопада. И маленькая девочка в Нигерии рисовала картинку за картинкой с красивым небесным посланцем, чьи крылья были заменены струящимися водами, падавшими в реку, которая в конце концов текла перед престолом Господа. Ее родители очень гордились таким развитым воображением.

Маленькая девочка была хорошо информирована. Но чего она не знала, так это того, что две струи, текущие из шестого позвонка на спине ангела вплоть до крестца, образуют связь — пуповину, если хотите, — между ангелом и его Подопечным. В этих «водяных крыльях» записывается каждая мысль и каждое действие, точно так же, как если бы ангел записывал все обычным способом. Записывается даже лучше, чем записывалось бы с помощью телекамеры. Вместо жалких слов или образов все жизненные перипетии поглощаются жидкостью, чтобы рассказать полную историю любого момента — ощущение первой влюбленности, например, связанное с сетью запахов и воспоминаний, химические реакции в ответ на заброшенность в детстве. И так далее.

Дневник ангела — это его крылья. Они — инстинкт, указание, знание о каждом живом существе. Если оно готово слушать.

Вторая вещь, к которой непросто было привыкнуть, — это мысль о новом переживании моей жизни в качестве молчаливой свидетельницы. Позвольте выразиться прямо. Я жила полной жизнью. Но жизнь, прожитую мной, нельзя назвать очень хорошей. Поэтому можете себе представить, как я относилась к идее прожить ее дважды.

Я решила, что меня послали обратно в наказание, что это своего рода тонко завуалированное чистилище. Кто вообще способен наслаждаться, наблюдая на экране самого себя? Кто не морщится при звуке собственного голоса на автоответчике? Многократно умножьте эти ощущения — и вы получите некое представление о моем положении. Зеркало, видеокамера, гипсовый слепок… Все они ничто по сравнению с тем, чтобы стоять прямо рядом с собой во плоти, когда ты сама во плоти деятельно пытаешься пустить псу под хвост всю свою жизнь.

Я постоянно видела других ангелов. Мы редко общались, не походя на приятелей, компаньонов или просто тех, кто оказался в одной и той же лодке. По большей части они казались мне мрачными, отчужденными созданиями — или следует сказать: скучными педантами? — и каждый из них наблюдал за своим Подопечным так внимательно, будто он или она тащились вдоль водосточного желоба на Эмпайр-стейт-билдинг.

У меня появилось такое чувство, как будто я снова в школе и ношу юбку, в то время как все остальные девочки ходят в брюках. Или что я подросток и крашу волосы в розовый цвет за двадцать лет до того, как это стало считаться клевым. Назовите меня Сизифом — я снова очутилась там, откуда начала, гадая, где я, почемуя тут и как мне отсюда выбраться.

Как только ребенок начал снова дышать — как только Марго начала снова дышать, — я ринулась вон из квартиры и пинками разбудила пьяницу, свернувшегося у подножия лестницы. Когда он в конце концов перевернулся, то оказался куда моложе, чем я думала. Майкл Аллен Дуайер. Недавно ему исполнился двадцать один год. Студент-химик из Королевского университета, пока еще студент, отметки его, как я выяснила, были такими, что он балансировал на грани исключения. Откликался на имя Мик. Я получила всю эту информацию, всего лишь поставив ногу ему на плечо. Я понятия не имела, почему у меня не получилось такое с мертвой девушкой несколько минут назад. Это могло бы спасти ей жизнь.

Я подняла Мика на ноги, потом наклонилась к его уху и сказала, что девушка в четвертой квартире мертва и что в той же квартире находится ребенок. Он медленно повернулся к лестничному пролету, потом покачал головой и с силой провел руками по волосам, стряхивая с себя наваждение. Я попыталась снова: «Четвертая квартира, ты, выродок! Мертвая девушка. Младенец. Нужна помощь. Немедленно». Он резко замер, и я затаила дыхание. Он слышит меня? Я опять заговорила: «Да-да, вот так, продолжай двигаться». Воздух вокруг Мика изменился, как будто слова, вылетающие из моего рта, очистили тонкое пространство между ним и гравитацией, проникли в его кровяные клетки, будя его инстинкты.

Мик поставил ногу на первую ступеньку, силясь припомнить, что же он тут делает. Когда он прошагал по последним двум ступенькам, я увидела нейроны и нервные клетки, жужжащие в его голове, как маленькие молнии. Они действовали чуть медленнее из-за алкоголя, хотя звенели с синаптическим слиянием.

С этого момента я позволила его любопытству взять его за руку и ввести внутрь. Черная дверь была — благодаря мне — широко открыта. Младенец — «Это ведь не я? Уж наверняка она не может быть мной» — теперь плакал, жалко, негромко и дребезжаще, как котенок, которого собираются утопить в ведре с водой. Этот звук резко, как пощечина, ударил Мика по ушам и заставил разом протрезветь.