Дневник ангела-хранителя - Джесс-Кук Кэролин. Страница 50

Она быстро подняла глаза и так, будто не могла припомнить, спросила:

— В карты?

Это взбесило его. Тоби повысил голос:

— Я ждал шесть лет, чтобы ты меня простила, чтобы ты допустила возможность, что, может быть, просто может быть, я тебя необманывал, и то, что ты видела, было выхвачено из контекста, что, может быть, я вправду тебя люблю…

— А ты любишь? — Она посмотрела на него.

— Любил, — опуская взгляд, ответил Тоби. — Да, любил. — Он швырнул бумаги на стол.

— Знаешь что? Эти цветы мертвы. Мне нужно заново начать свою жизнь.

Он ушел.

Тишина повисла в комнате, как самоубийство.

На следующее утро — письмо от Хьюго Бенета с благодарностями Марго за ее редакторские услуги и похвалами за ее работу над тетрадями Розы Уокман, с приложением давно запоздавшего по-королевски щедрого чека. Чека на двадцать пять тысяч долларов.

Я наблюдала, как Марго беспокойно движется по квартире, и вспоминала пустоту, начавшуюся, как только я выбросила из своей жизни алкоголь, словно гигантский камень убрали из устья пещеры.

Марго посмотрела в зеркало на свои волосы.

«Мне нужно постричься», — подумала она.

Потом прикоснулась к лицу. Ничего, кроме морщин и печали.

Она медленно прошла по коридору к комнате Тео, как канатоходец, осторожно ставящий ноги одну за другой, чтобы не упасть.

Когда Марго закончила пребывание в реабилитационном центре, ей аплодировали, сунув в руки искусно составленный букет из лилий и орхидей и, как миропомазание, объявив ее наконец-то чистой. Ее и остальных обитателей даже сняли на «Полароид» у входа в «Риверстоун» — у того входа, что с буддами и аистами. Она поставила снимки на каминную доску, прислонив к часам, как напоминание: ты теперь чиста. Не забывай.Но таковы уж реабилитационные центры: они очищают тебя настолько, что чистота эта начинает тяготить — слишком трудно навсегда, навечно остаться вот такой, идеально белой, лишенной человеческих слабостей. По крайней мере, я чувствовала себя именно так. Я хотела, чтобы кто-нибудь показал мне, как жить нормальной жизнью. Как жить без горы пустых бутылок из-под спиртного, поддерживавшей меня.

Тео свернулся калачиком в кровати, притворяясь, что спит. В его голове повторялось то, что он слышал от Тоби, и он изо всех сил старался с этим разобраться. Джеймс сидел на краешке кровати, пытаясь отвлечь его, дразня его воображение. Но это не срабатывало. Тео увидел, что Марго стоит в дверях, и медленно сел.

— Что ты скажешь насчет того, чтобы переехать в какое-нибудь другое место?

Она произнесла это как можно небрежнее, как будто все досконально обдумала, как будто в точности знала, что делает.

— Куда, например?

— Например, в Нью-Джерси? — пожала плечами Марго.

— А потом куда? В Лас-Вегас?

Она подошла к карте мира, висящей на стене над столом.

— Знаешь, мы с твоим папой там поженились.

— Тогда давай переедем туда.

Марго рассматривала карту, все еще сложив руки.

— А как насчет Австралии?

— Это ведь не в миллионах миль отсюда? — подумав, спросил Тео.

— Примерно в десяти тысячах.

— Ни за что.

— А почему бы и нет? Там живут кенгуру.

— Ты и в самом деле хочешь переехать в Австралию? — Тео вздохнул и свесил ноги с кровати. — Или это еще один способ отомстить папе?

— Ты переехал бы вместе со мной?

Тео посмотрел на свои ноги и наморщил лоб. Он снова будто разрывался надвое.

Я посмотрела на Джеймса.

— Скажи ему, что он вполне может отказаться, — произнесла я. — Скажи ему, что он может остаться с Тоби.

Джеймс кивнул и повторил мои слова. Спустя долгое время Тео поднял глаза.

— Мама, а я смогу навещать тебя в Австралии? — поинтересовался он.

То был его ответ. Марго пристально посмотрела на сына и улыбнулась.

— Конечно.

— Скажем, каждое лето?

— Да, хотя здешнее лето там — зима.

— А я смогу завести домашнего кенгуру?

— Может быть. Но ты точно сможешь приезжать и оставаться столько, сколько захочешь.

Конечно, я давно уже предвкушала переезд. Как бы сильно я ни доверяла теплым историям о Сиднее ради своего запоздалого чувства самосохранения, я ненавидела себя за то, что бросаю Тео. Это было нечестно — поставить его в такое положение, чтобы он вынужден был выбирать между Тоби и мной. Я была жестокой и безудержно эгоистичной, переезжая не в другую часть города, не в другой штат, а на совершенно другой континент.

Однако после всего, через что я прошла, после ряда событий, почти разорвавших меня на части, это было для меня единственным выходом.

Марго начала свое преображение со строгой стрижки — шоколадного цвета волосы длиной до шеи, загибающиеся на концах, — и искусственного бронзового загара. Она обналичила чек Хьюго, купила целый шкаф новой одежды в «Саксе» и записалась на прием к пластическому хирургу. Пластическая операция на веках — способ убрать следы печали вокруг ее глаз.

— Убери хоть все мешки под глазами, — сказала я ей. — Печаль все равно таится в твоей душе.

Марго решила оставить за собой квартиру еще на месяц-другой, просто на тот случай, если у нее ничего не получится. Я сказала ей, что в том нет необходимости, но с тех пор, как Марго вернулась из «Риверстоуна», она не реагировала ни на одно мое слово. Когда я спела Песнь Душ — всего однажды, — чтобы проверить, не осталось ли между нами хоть какой-то связи, она и глазом не моргнула, не выпрямилась и не огляделась по сторонам, не задрожала от ощущения моего присутствия. Можно было решить, что она стала совершенно другим человеком.

Нан пришла в ночь перед отлетом Марго в Сидней. Я сидела, скрестив ноги, на крыше здания, где жила Марго, под необычно сверкающим небом. Я чувствовала себя отрезанной от всего и вся — от Бога, от своей семьи, от себя самой. Я сделала шаг вперед, прямо за край крыши. Назовите меня любительницей драматизировать. Это вряд ли было порывом к самоубийству. Я хотела посмотреть, на самом ли деле я отрезала пути к отступлению, изменила ли правила моя сделка с Грогором. Я падала примерно полсекунды, а потом… Ничего. Я повисла в воздухе, как ныряльщик над прудом. И это меня успокоило.

Нан выслушала жалобы на мои несчастья с обычным стоическим терпением. Когда я закончила, она велела мне оглядеться по сторонам. То, что мгновение назад было освещенной луною тьмой, теперь стало пейзажем из ярко светящихся верхушек крыш, на которых сидели бесконечные ряды архангелов. Каждый из них походил на трехметровый рубин, полный света. Твердые, человеческие лица архангелов выражали решительность и целеустремленность. Пряди пламени — потоньше, потолще, поярче и потусклее — кружились вокруг них, ярких, как кометы. Некоторые из архангелов были вооружены мечами, другие — луками и стрелами, у всех имелись щиты. И все они наблюдали за мной. Напоминая мне об их сплоченности. О том, что они присматривают за мной.

Пока я изливала душу насчет Тео, Тоби и Марго, Нан молчала. А когда я задала свой обычный вопрос: «Что же мне делать?» — она встала и посмотрела на похожее на черную овцу облако, которое плыло по украшенному блестками небу.

— Что это? — тревожно спросила я.

— Смотри внимательней, — сказала Нан.

Я уставилась на облако. Оно медленно плыло к луне, пока не заслонило в небе этот белый ноготь большого пальца.

А потом пришло видение.

Представьте себе рекламный ролик фильма: видение представляло собой кусочки событий, подобные сценам, пригнанным наспех пьяным монтажером. Последовательность сцен была не согласована: Марго за рулем своей машины, подпевающая радио. Потом сразу — куски металла, в замедленной съемке летящие по воздуху. Голова Марго, мотнувшаяся вперед от столкновения. Еще одна машина, вращающаяся на дороге, как волчок. Крупным планом искореженный колпак, откатывающийся к обочине. Осколки разбитого ветрового стекла. Черный «Линкольн», круто сворачивающий и направляющийся прямо на женщину, которая везет по тротуару ребенка в коляске. Марго, ныряющая сквозь ветровое стекло с опухшим, окровавленным лицом. В замедленном движении она ударяется о гудронированное шоссе под горячим утренним солнцем, ее рука завернута за спину и сломана в нескольких местах, все ее тело переворачивается, и она приземляется на левое бедро, ломая таз, потом скользит по шоссе — больше не в замедленном движении — до погнутой покрышки другой машины, из-под капота которой сочится дым.