Предел (СИ) - Лобанова Елена Константиновна. Страница 108

Гномы к человеческим женщинам были вполне равнодушны. Но к изучению всего чего ни попадая — нет, начиная с изучения процессов по выплавке стали и заканчивая процессами ковки и закалки. В его клане, по крайней мере. Поэтому понять тягу другого существа к знаниям они вполне могли. И если Достойная Кербена занималась наукой оплодотворения, то почему было не пойти ей навстречу? И он, Мастер Бройд, лично ходил на встречи шесть раз. До него на такие же встречи ходили еще семь членов клана. И каждый считал, что он — единственный. К женатым гномам Оплодотворительница не приступала с научными вопросами. Бесполезно. Но за минувшие семнадцать лет, четверо из изученных обзавелись семьями. У всех уже были дети. Что же начнется в семьях, если отцом Вайолы окажется один из женатых гномов? Страшно представить.

Эльфы! Эльфы способствуют удочерению дочери гнома! Человеком! Чуть замуж не выдали! Позор! Мастер Бройд рванул бороду и взвыл. Его роскошная борода не поредела окончательно только потому, что младший мастер доложил о полной готовности.

Из семерых «совместно изучавших» в Дреште было только пятеро. Двое остались в горах. Скоро и до них дойдет приказ немедленно явиться вниз. Но дело не терпело отлагательств. Айшаки, которые были попарно впряжены в тяжелые повозки с товаром, расстались с оглоблями и были оседланы.

Такого в Дреште еще не видели. Сотрясая мост через Бенору, до икоты пугая гостей и местных жителей, через город неслась конница гномов. Бородатые воины на поджарых тощих лошаках выглядели настолько страшно решительно, что толпы граждан стремительно затекали в переулки. Казалось, что это — невозможно. Но выяснилось, что если потесниться, Дрешт может вместить в два раза больше самого различного народа. Вместе сбивались и люди и гоблины, и даже орков никто не гнал — всем жить хотелось. А если гномы идут напролом и уж тем более — едут, или что еще хуже — скачут, то лучше убраться с их пути.

Двенадцать «лошаков» растаяли в пыли дрештских предместий.

Что-то в мире изменилось. Он как будто сошел с ума.

Амалирос проснулся как обычно рано. Было очень свежо. Даже слишком. Слишком свежо было потому, что Элермэ завернулась в покрывало как бабочка в кокон…

Надо было встать и одеться, а не дергать на себя покрывало, тогда и занялся бы делами гораздо раньше полудня. Но заговорщиков он предпочитал судить по вечерам на фоне заката. Это было не только красиво, но и символизировало закат их жизни на долгие годы. А беспокоить Повелителя после вчерашней битвы и почти удачного заговора никто бы утром не посмел. Можно было позволить себе немного задержаться с подъемом. К тому же эта Светлая нашла его на ощупь, не открывая глаз, и честно попыталась согреть. Амалирос все-таки проверил и выяснил — крыльев у неё пока не намечалось, и сравнение с бабочкой было преждевременным и даже несколько непристойным, учитывая его к ним отношение. Зато он, как всякая не слишком стандартная натура, не имел ничего против гусениц. А так же — змей. Под эти приятные размышления он и согрелся. Потом задремал, потом проснулся и согрелся еще раз. И чтобы ни в коем случае не разорваться между чувством и долгом, решил все-таки вставать и заниматься государственными делами. Тем более, что долг он уже и так исполнил, причем дважды, а чувства требовали немедленно приступать к поиску остальных заговорщиков и их союзников. Не могло же их быть только трое.

Когда Повелитель Темных исчез, даже не попрощавшись, так и не сказав ни слова, Элермэ решила тоже не терять времени даром и привести себя в порядок. Платье было в крови как со скотобойни. А, в общем-то, именно так и было, если правильно считать, что выползень — скот. Поэтому Светлая Вестница, нисколько не смущаясь, завернулась поверх платья в многострадальное покрывало и отправилась к себе.

Обижаться на Амалироса за такое стремительное исчезновение было как-то неуместно. Кто знает их Темные обычаи. Может у них так принято — ни тебе «милая», ни тебе «любимая», никак вообще, только незамутненная словами Темная Страсть. Страсть определенно была. Это она очень хорошо помнила. А вот уточнять, как потом ведут себя Темные влюбленные, было совершенно не у кого. Ну, разве что расспросить Исильмэ. Безотносительно. Вроде как из любопытства. Должна же она как Посланница изучать обычаи «от и до».

Амалирос был вне себя. Сообщники трех заговорщиков никак не хотели находиться. Он заподозрил даже Главного Дознавателя в заговоре. На всякий случай. А нечего было приводить такие доводы, как: «Сильнейшим незачем было привлекать лишних». Или еще хуже: «Заговор потому и обнаружился так неожиданно, что больше никто в него не был посвящен». Это выглядело настолько очевидным, что вызывало самые худшие подозрения. Лучше бы Дознаватель так и сказал: «Боюсь, не хочу связываться с…». Это Повелитель еще понял бы. И он уже понял, кто мог быть настолько сильным, чтобы Главный Дознаватель не желал даже работать в этом направлении. К сожалению, имелась только одна такая личность: Даэрос. Он уже напугал всех, кого только мог. Даже Светлые переполошились. Мысль о Светлых пришла и осталась.

Повелитель Темных думал в любимом направлении. Когда картина грандиозного замысла, направленного против него лично и всего народа в целом, окончательно сформировалась, в его душе воцарился привычный покой. Как-то сам собой решился вопрос, который как назойливая муха влезал во все раздумья о важном. «А что же он делал вчера ночью и сегодня с утра, если не занимался самым натуральным светлым развратом? И не должен ли он, как хранитель традиций и обычаев, немедленно предложить Деве Брачный Союз?» И поначалу, к его смущению, ничто не говорило «не должен». Но теперь, когда он оценил роскошно раскинутые сети на такого матерого выползня как он, ответ получился однозначный: «Конечно, нет! Не должен — никому и ничего!».

В построенную им схему замечательно укладывались и оба брата, и их сестра с притворным обмороком, и её «как бы прорыв через выползня»… От неё-то всего и требовалось — укусить себя губу. Комбинация получалась простая и оттого очень красивая. Либо заговорщики получают власть сразу, либо, если он оказывает достойное сопротивление трем Сильнейшим, в игру вступает «Светлая Партия». Они сдают «своих Темных», после чего он получает почти готовую Спутницу жизни — Светлую, а её два брата заползают следом в государственную жизнь. И Тиалас как раз не так давно посоветовал ему жениться. Вероятно, Озерный Владыка полагал, что он приедет прямо к помолвке.

Конечно, показывать, что он обо всем догадался, было рано. Амалирос решил, что придется немного поиграть в наивного Темного. Следовало заманить для начала всю эту компанию куда поближе. На расстоянии он сам, к сожалению, до Даэроса дотянуться не мог. Рассказ про Предел и чёрные тарлы был отнесен Повелителем к разряду не-детских, но всё же сказок. Если в нём и была правда, то только местами.

А пока следовало усыпить бдительность той, которая думала, что он уже угодил, куда надо. Он даже знал, как это сделать: напрячься и выдавить из себя эту фразу: «Элермэ, ты — прекрасна!» Но это было слишком банально с учетом такого красивого Светлого заговора. Как Повелитель он должен был придумать что-нибудь оригинальное. Ну, например, стихи написать. Или нарисовать что-нибудь… В конце концов, Светлая Вестница была не слишком виновата — слабая Дева, всего лишь выполняющая приказ Тиаласа. Повелитель Темных завистливо вздохнул: ему бы таких поданных, чтобы даже честью жертвовали. Определенно, Светлую надо было одарить за такой подвиг.

Амалирос давно хотел попробовать себя в искусстве. Картины Великого Нальиса будили в нем самые прекрасные чувства. Они были вызовом: «А ты так сможешь?» Но он долго не решался. Наверное, надо было случиться самому необычному и коварному заговору, чтобы час настал.

Повелитель открыл тайник в стене спальни и вынул заветный холст и кисти. Кистей за время своих нерешительных мечтаний он насобирал на целую династию художников. А краски приходилось менять много раз, чтобы были. А то старые пересыхали.