Предел (СИ) - Лобанова Елена Константиновна. Страница 85

Амалирос Ар Ниэль Арк Каэль в состоянии близком к «Дайте мне мир и я его разрушу» ушел во внутренние покои переодеваться. Точнее — раздеваться. Ар Птиэль с перекошенным лицом помчался выполнять приказ. Светлые и Исильмэ остались в одиночестве. Молчание нарушила Элермэ:

— Я пойду к себе, попробую послать Весть ещё раз. Если с ними есть лошади, может получится. Я почему-то не могу пробиться к Нэрнису. Что-то мешает. Или кто-то. Похоже, что его брат. Они на одном потоке и я не могу пробить Темного. Ах, простите, Исильмэ. Тётя Исильмэ! Ой, как я рада! Так неожиданно. И так… прекрасно! Может, Вы пойдёте со мной? — И Светлая и Темная понимали, что чем дальше они окажутся от Амалироса — тем лучше. Неизвестно, в каком он будет настроении перед боем. Вряд ли в мирном.

Девы воспользовались поводом и удалились, а Послам пришлось остаться и ждать, пока Повелитель лично разрешит им уйти.

— Знаешь, Морнин, я не ожидал! — Аль Арвиль еще не отошел от потрясения, но кое-какие последствия все же был в состоянии предвидеть.

— Нарвис, не береди. В конце концов, имеем мы с Исильмэ право на счастье?

— Имеете… Морнин, ты понимаешь, что уже вошел в историю? Причем так оригинально…

А сейчас в честь твоей помолвки сам Повелитель Темных будет истреблять выползней. Вручную.

— Ты и, правда, веришь, что в честь… — Аль Манриль удивлялся, что в Чашу к выползню отправили не его самого. События, несмотря на всю их странность, развивались удивительно удачно. Он и не мечтал так легко отделаться.

— Морнин! Какая разница, во что я верю? Но таково будет официальное заявление, Посол. — Аль Арвиль пришел почти к такому же выводу. Если Повелитель Темных принял решение и известил о нем подданных, значит, до самого Обряда точно никого не убьёт.

Даэрос старался беречь руку. Свежесрощенным костям надо было дать хотя бы два дня покоя. И рубцы еще слишком свежие, чтобы мышцы напрягать — того и гляди, кожа треснет. Чалый вел себя смирно. Пегаш исправно тащил телегу вместо мерина, которого задрал птицеед. После минувшей ночи их отряд увеличился на четырех плащеносцев и две телеги. Сульс и Расти разместились на широкой спине Перезвона. Расти уже начал радоваться жизни, а Сульса все еще передергивало. Нэрнис на Черенке рассеянно созерцал окрестные пригорки. Типичный мирный эльф — только что из леса. На самом деле, всем было о чем задуматься.

Плащеносцы раздумывали над тем, как половчее избавиться от новых спутников. Этот странный Темный эльф отказался просто продать жеребца. А предлагать за коня слишком много было не с руки. Хорошо, еще что эльфы не спрашивают, что за груз такой под мешками с сеном. Мешки-то тяжелыми не выглядят, а колеса груженых телег изрядно проминают наезженную дорогу. И вроде бы остроухие не обращают на это внимания, но у них есть слуги, сельские жители, которые в таких вещах знают толк. Придется любезничать со своими спасителями до самого Дрешта. С Темным — особенно. Этот Темный со странными серыми глазами ушел вчера ночью с лошаком в лес. Лошак, понятно, был приманкой. Шустрый — второй раз уже от птицееда убежал. Но бывает и заяц с перепугу волка бьет. Так что он еще и копытами брыкал, когда эта тварь выскочила следом. Уж скакала, так скакала. Мало кто может похвастать, что видел эту дрянь и остался в живых. Ножищи — просто связки жил. И кидалась на всё подряд. Но нет, чтобы кинуться на сорвавшихся и разбежавшихся жеребцов — тварь распорола брюхо их тяжеловозу. Из-под телег, куда они забились, было очень хорошо видно только ноги сражающихся. А потом Темный прикончил тварь, только никто не понял, как он это сделал. Но держаться от такого бойца следовало даже дальше, чем от птицееда.

Расти чувствовал себя при своем «Господине» как за каменной стеной. После вчерашнего боя — как за двумя стенами. Умный, хитрый, сильный… сильнющий и страшно быстрый. И терпеливый. Темный даже не заорал, когда эта страшная курица с девчачьей головой вцепилась ему в руку. А потом она сдохла. Порвалась как протухший бурдюк. Отравилась, наверное. Дура — нечего было Темного кусать.

У Сульса страх перерос в восторженную лихорадку. Его трясло мелкой дрожью. Озноб не прекращался ни на миг. Он не успел совершить подвиг и переживал «великую битву» раз за разом, представляя себя на месте главного героя. Желательно без ран, конечно. В его воспаленном мозгу летали кровавые ошметки десятков птицеедов. Все они перед смертью громко до боли в ушах визжали и лопались, как пузыри на болоте, стоило их только взять за горло. Иногда на фоне умирающих птицеедов проскальзывали строки будущей баллады. Пока без рифмы. Зато сам замысел шедевра приобретал героическую стройность.

Даэрос смотрел на брата. В отличие от остальных, он прекрасно понимал, что смерть птицееда — не его заслуга. Когда они с Айшаком пошли выманивать и загонять тварь, план избавления от этого зверя еще был стройным и действенным. Но когда выскочили на поляну, где стоял их обоз, все пошло не так, как было задумано. Мерины рвались и храпели. Жеребцы в отсутствие кобыл и жеребят не думали о том, чтобы встать в каре и отбивать атаку копытами. Все-таки косяк и косячные повадки — это, прежде всего, защита семьи. Пегаш и Чалый себя семьей не считали. Черенок мотался на привязи, не в силах сбежать от телеги, к которой он был привязан. Жеребцы, почуяв тварь, защищали каждый себя: сорвались и разбежались. Они вставали на дыбы свечкой и махали передними ногами, открывая живот. Хорошо, что уцелели. Это несколько отвлекло противника — птицеед заметался от одного к другому. Только Айшак держался рядом, намеренно то отвлекая, то заманивая зверя. Останутся наедине, надо будет расцеловать наглого лошака в морду. Птицееда они «делили» на двоих. Нэрьо стоял белый как смерть рядом с телегами и с мечом наготове. Люди забились под телеги, и «слуги» и плащеносцы. Только дурной Расти по-детски бесстрашно вылезал и пытался все увидеть поверх конских крупов. Сульс тащил его обратно за ноги, но мальчишка не сдавался. Для него это был балаган. А вот для самого Даэроса…

Птицеед — не айшак. Эта тварь и быстрее и опаснее во много раз. Будь на его месте человек, самка вырвала бы ему горло. От Даэроса она получила на съедение только руку — успел прикрыться. Даже когда у птицееда были заняты зубы, а он душил эту мразь за горло свободной рукой, прекрасно понимал: сейчас ему распорют живот — птицеед выпустил когти на ногах на всю длину. «Детские» ручонки тем временем пытались добраться до глаз. А она даже не хрипела! Душить-то можно пусть и сильное, но медленное существо. Удушение само по себе — дело не быстрое.

Конечно, можно было воспользоваться дагой. Вот только он не знал точно, где у твари те самые важные органы, в которые следует бить. А дать себя потыкать во все места, она не собиралась. Кому-то схватка и показалась, наверное, быстрой: прыжок, укус, хват за горло. Но только не ему. И когда у него в руках осталось только горло птицееда, он еще некоторое время стоял и рассматривал этот кусок. Тварь разлетелась клочьями. Даже её голова, оставив длинные клыки в поврежденной руке, рассеялась кровавой крошкой. Даэрос помнил, что не успел воззвать к Создателю, так что Единый был точно не причем. А вот Нэрнис… у него шла кровь носом. Две струйки стекали, капая с подбородка. Даже лицо налилось кровью и белки глаз покраснели. Ответ был очевиден — как многие неопытные Владеющие он вобрал в себя все, что выплеснул. Оставалось только узнать, что и как именно он сделал. И где, кстати, остатки этого потока — смерчи, вихри, ураганы. Где все то, что стоило его Дому целого состояния?

Нэрнис тоже размышлял. Он начал заниматься этим мирным делом, как раз когда они с Даэросом вытаскивали «зубья» из руки… Расти, бесчувственное существо, выпросил зубы на память. Сульс правильно сказал: отдайте, все равно стащит. Но и сам один зуб себе забрал… Всю ночь Нэрнис продолжал думать над всем и сразу и сейчас не перестал. В душе царил необыкновенный мир и покой. То есть, мир перестраивался на другой лад, а это — дело не быстрое. И страх, оказывается — великий учитель. Наверное, легенды не лгут, и тот Первый Темный раскрыл проход под горами, смертельно испугавшись. Он, Нэрнис, вчера испугался бессилия и смерти, которая шла рядом с его бессилием.