Серебряные ночи - Фэйзер Джейн. Страница 40

– Тогда тебе придется побегать, как договаривались, – бодро сообщил Адам, подтыкая под нее со всех сторон меховые полости. – Дай Борису водки и проверь, хорошо ли он одет. Должно быть, он очень замерз.

Софи мгновенно выбросила из головы свое эгоистичное желание удержать Адама рядом. Это желание пришло из тех грез и не имело никакого отношения к действительности.

– Да, конечно. – Дотянувшись до корзины, она вытащила бутылку. – Надеюсь, это у нас не последняя? Она так восхитительно согревает! – И опять сделала большой глоток.

– Всегда знал, что ты пьешь как лошадь, – усмехнулся Адам, спрыгивая на снег. – Водки достаточно, только постарайся не напиться так, чтобы себя не помнить. – Серые глаза внезапно потемнели; он больше не шутил. – Весьма скоро наступит момент, Софья Алексеевна, когда я должен буду убедиться, что вы полностью отдаете себе отчет в том, что произошло.

Софи вздрогнула, но на этот раз не от холода. Хотя смысл этого заявления о намерениях был им обоим вполне ясен, время, о котором он упомянул, и ощущение собственного балансирования на грани супружеской измены, последствия которой даже трудно было представить, внезапно ужаснули ее. Она испугалась любви. Подняв голову, она долгим взглядом посмотрела ему в лицо.

– Я тебя люблю, – спокойно выговорила она. – И можешь не бояться, что я нашла эту мысль на дне бутылки.

– Вы меня убедили, Софья Алексеевна, – медленно улыбнулся Адам. Повернувшись, он обнаружил Бориса, стоящего прямо у него за спиной. Мужик окинул его тяжелым оценивающим взглядом. Было ясно: тот не упустил ни единой мелочи из их последних слов. Медленный, едва заметный наклон головы дал понять Адаму, что он получил своего рода благословение. И это весьма кстати, с грустной усмешкой подумал про себя Адам, взбираясь на коренника. Если Борис Михайлов предпочел бы встать между мужчиной и Софьей, только смерть могла бы его сдвинуть с места.

Он дернул вожжи, и кибитка, поскрипывая по снегу, заскользила вперед. Деревянные полозья существенно замедляли движение; стальные, конечно, были бы гораздо лучше, но князь Дмитриев совсем не был заинтересован в особой скорости путешествия его жены. От этой мысли Адам вновь ощутил приступ глухой ненависти к Дмитриеву, оказавшемуся способным на такой варварский поступок. Впрочем, подобные чувства в данное время совершенно неуместны. Его гораздо больше интересовала другая сторона медали – а именно любовь, страстная любовь и ничего, кроме любви.

Тем временем Софья в кибитке заботливо обихаживала полузамерзшего Бориса, наваливая на него меховые шкуры, поднося бутылку водки к окоченевшим губам, пока он наконец не набрался сил, чтобы настойчиво запротестовать, заявив, что не дело госпожи ухаживать за своим слугой. Софи пренебрежительно рассмеялась:

– Тебе не идет говорить глупости, Борис. Ладно, если ты не хочешь спать, тогда расскажи, как графу удалось вызволить тебя из конюшни.

Когда настало время Борису снова поменяться местами с Адамом, тот сначала заставил Софью пробежаться рядом с санями в течение десяти минут. На этот раз он бежал рядом, взяв ее за руку, чувствуя, что и самому необходимо как следует разогреться, разогнать застывшую кровь.

Перед тем как стемнело, они наткнулись на разрушенную избу; к избе примыкал вполне целый амбар, со стенами и крышей. Борис направил кибитку в помещение. Спешившись, он в своей обычной манере пробурчал:

– Немедленно разводим костер. Надо обтереть лошадей, накормить их, поставить поближе к огню. К утру они будут как новенькие. – Продолжая что-то бормотать, он в первую очередь занялся животными.

Софья взяла на себя заботу о Хане. Адам набрал растопки и развел огонь в каменном очаге, расположенном прямо посреди амбара. Время от времени он бросал взгляды в ее сторону, наблюдая, как она постоянно что-то нашептывает коню, настолько поглощенная своей ласковой беседой с огромным животным, что даже человеческая любовь не может ей в этом помешать. Матерь Божья! Уж не ревнует ли он к жеребцу? Скривив губы в усмешке над такой нелепостью, Адам начал распаковывать тщательно уложенные седельные сумки.

– Здесь еда? – Софья подошла поближе к небольшому, но яркому огню и принялась рыться в только что разложенных на земле мешках.

– Еда… Софи, если ты опять начнешь пить водку до того, как съешь хоть что-нибудь, мы с тобой поссоримся!

– Никогда! – миролюбиво откликнулась она и убрала руку от бутылки. – Это я потому, что водка просто совершенно превосходная. – Присев у костра, она сняла варежки и протянула руки над огнем. – Ты не заметил, какой нежный вкус у настоящей водки?

– Конечно. Прямо бархатный, – согласился он. Торжественность его тона контрастировала со смеющимися глазами. – Кажется, в той сумке, что за твоей спиной, кастрюля и сковородка.

Порывшись, Софи нашла требуемое и подала ему.

– Мы будем готовить?

– Самым простым способом. – Взяв кастрюлю, он встал. – Пойду наберу снега.

– Но ты же говорил, что у нас нет самовара! – рассмеялась она.

– А вы, Софья Алексеевна, немного пофантазируйте! – шутливо посоветовал он.

– В чем, в чем, а в этом я большая мастерица, – откликнулась она, сидя на корточках перед огнем и глядя на него снизу вверх.

– Мы оба на это мастера, – ответил он пристальным взглядом. – И необходимость в этом еще не миновала.

– Да, – кивнула она. – Но сейчас это не столь необходимо, правда? Теперь мы можем не прятаться.

Адам молча кивнул, соглашаясь. Она была права; в настоящий момент они были свободны, свободны дать волю своей так долго сдерживаемой страсти, свободны ощутить восхитительное наслаждение захлестывающим потоком разделенной любви.

Софи огляделась. Во мраке амбара, освещенного одной мерцающей масляной плошкой и языками пламени костра, угадывались темные силуэты лошадей. Единственный островок тепла среди леденящего холода. Неосознанно соблазнительная улыбка тронула ее губы.

– Полагаю, нам придется кое-что придумывать.

От этой улыбки, от мягкой интонации ее голоса в серых «лазах Адама мелькнуло выражение откровенного желания, подобное обнаженному клинку. Он медленно опустил на землю кастрюлю и присел на корточки рядом, обеими ладонями обхватив ее лицо.

– Я боюсь, – прошептала Софи. – Пугаюсь силы нашей любви. Я так хочу этого, что, наверное, просто растаю, растекусь вся..

– Не надо ничего бояться, милая моя, – нежно произнес Адам, проводя пальцами по ее губам. – Не надо бояться разделенных чувств. Мы оба рабы этой силы. – Он прикоснулся губами к ее тонким, с голубоватыми прожилочками вен векам и почувствовал, как вспорхнули густые ресницы. Потом губы медленно прошлись по высокой скуле, пальцы погладили подбородок; она вся замерла от его ласкающих движений и затаила дыхание, словно боясь пропустить малейшее проявление нежности.

Борис молча подхватил оставленную кастрюлю и вышел наружу, чтобы набрать снега для чая.

– Я так хочу тебя обнять, – прошептал Адам. – Обнять тебя всю, первый раз без страха и чувства вины… – Руки легли на ее хрупкие плечи. С тех пор как он впервые ее увидел, Софи заметно похудела. Он вспомнил, как тогда отскочил в сторону, осознав, что произошло, осознав, насколько близко подошел к той грани, за которой – предательство, измена. Но Дмитриев сам себя лишил всех прав на то, чтобы рассчитывать на верность. Интересно, полагал ли любовник Евы, что отсутствующий муж лишается всех своих прав? Горький укол разочарования перевернул все у него внутри. Он опять увидел ее стоящей на верху лестницы, с большим животом, в котором жил ребенок от другого мужчины…

– Что случилось? – прошептала Софи, вздрогнув от внезапно закаменевшего выражения его еще мгновение назад полного нежности лица. – Тебе что-то привиделось?

– Так, один миг из прошлого, – вернулся к действительности Адам. Нельзя позволить, чтобы это прошлое омрачало настоящее, чтобы оно помешало насладиться взаимной любовью с женщиной, которая умеет смотреть жизни в лицо и которая, в этом он мог поклясться, является символом честности.