Серебряные ночи - Фэйзер Джейн. Страница 75

К превеликому облегчению старика Голицына, возвращение Адама положило конец ее отрешенности. Он очень боялся, что чрезмерное вслушивание в себя способно только укрепить се в намерении отказаться от единственно приемлемого решения после рождения ребенка. Адам положил конец се затворничеству. Он гулял с ней, беседовал, водил на рыбную ловлю, играл в карты в саду под осенним солнцем, строго наказывая за мошенничество, которое ей все равно не удавалось, и терпеливо ждал, когда она сама заговорит о будущем их ребенка. Но она упорно отмалчивалась. Каждый раз, когда приготовленные слова должны были слететь с его языка, Адам терял дар речи, видя, как она счастлива в своей беременности, и вспоминал, что для благополучных родов прежде всего требуется покой. Ругая себя за малодушие, он тем не менее не мог решиться нарушить этот покой и оставлял все как есть.

Глава 19

В зелени и золоте ранней осени наступил день именин Софьи. С самого утра она волновалась, как всегда; этот день по традиции целиком посвящался ей. В прошлом году он прошел почти незаметно. Князь Дмитриев был не в настроении баловать свою жену. Но теперь ее окружали люди, которые видели своей единственной целью достойно отметить праздник в честь Софьи Алексеевны.

По обычаю, берущему начало из раннего детства, день объявлялся выходным; все обитатели поместья и прилегающих деревень приглашались на праздник. Они приедут засвидетельствовать свое почтение имениннице, заполнят прихожую, многие принесут свои маленькие подарки. Софья спустится вниз, чтобы поблагодарить их. Потом начнется пир, для которого обычно отводился большой просторный амбар; столы выставлялись и на улице перед ним. С самого утра пиво и водка будут литься рекой до тех пор, пока не свалится с ног последний гуляка. Кабаны, молочные поросята, козлятина, говядина, целый баран будут зажарены над огнем. Анна, а вместе с ней все женщины усадьбы собьются с ног, готовя в течение нескольких дней разнообразные деликатесы, желе и пирожные, не говоря уж о закусках и соленьях, которые в конце концов будут выставлены на огромные, прогибающиеся под тяжестью снеди столы.

После завтрака Адам, таинственно улыбнувшись, исчез, так и не ответив на настойчивые просьбы Софьи сказать, куда он направляется.

– Ты приготовил мне подарок, да? Ну скажи же, Адам!

– С какой стати ты решила, что все происходящее сегодня имеет отношение к подаркам?

– О, ты сам прекрасно знаешь! Потому что сегодня мои именины! Все остальные уже принесли мне подарки.

– Ну так, может, тебе больше и не надо?

– Софи, перестань приставать, – сквозь смех одернул ее дед. – Разве тебе не известно, что подарки не выпрашивают?

– Она всегда себя так ведет? – полюбопытствовал Адам.

– Нет, бывало гораздо хуже, – пояснил Голицын. – С возрастом она стала значительно солиднее.

– О Боже! – Адам закатил глаза к потолку. – Это вы называете солиднее?

– Вы оба невыносимы! – воскликнула Софья, направляясь к двери столовой. – На мои именины вы могли бы быть и подобрее. Пойду лучше посмотрю, как идут дела на кухне.

Оставив смеющихся мужчин, она с головой ушла в предпраздничные хлопоты, обычно сопровождающие подготовку к событию такой важности. Покинув кухню примерно через час, Софи направилась в залу. Одни слуги развешивали по стенам картины, другие приносили из сада букеты цветов и ярких осенних листьев, расставляя их в высоких вазах.

– Нет-нет, не так! – Тут же воскликнула Софья, увидев, как молодой парень, взобравшись по приставной лестнице на площадку второго этажа, пытается повесить темно-зеленую гирлянду из лавровых листьев над портретом. – Очень похоже на похороны, – добавила она, заставляя его слезть. – Лучше я пристрою там вот это. – В руках у нее был большой букет алых полевых маков. Эти навевающие дремоту яркие цветы были ее любимыми.

Она уже поднялась на середину лестницы, прижимая букет к себе одной рукой, когда Адам вошел в дом. Гул голосов, перестук молотков, громкий смех мгновенно растворились в пространстве, когда он увидел беспечно опирающуюся выступающим животом на перекладину лестницы фигуру Софьи с алым букетом в руке.

В руках у него было великолепное седло, выделанное кожей, украшенное золотом и слоновой костью; вполне подходящее седло для породистого казацкого жеребца, достойный подарок прекрасной казачке в день ее именин. Седло грохнулось на пол. В мгновение ока он взлетел наверх; на побелевшем лице полыхали яростью серые глаза.

– Слезай немедленно! Неугомонная, безмозглая дура! Что ты задумала? – Подняв руку, он попытался стащить ее с лестницы. Софи, оцепенев от неожиданной вспышки ярости, чуть покачнулась, потеряв равновесие. Пришлось опереться ему на плечи. Крепко обхватив ее, не обращая внимания на наводящие страх картины несчастья в своем воображении, Адам встряхнул Софью.

– Ты хочешь покончить с собой, да? Как ты посмела вести себя с такой преступной беспечностью!

– Адам! – Громкий голос князя Голицына оборвал его тираду. Вызванный обеспокоенными слугами, он начал подниматься по лестнице. – Возьми себя в руки, ты же мужчина!

Софи почувствовала, как подкашиваются ноги. Как только Адам ослабил свою железную хватку, она молча опустилась на пол. Оскорбленная до глубины души и ничего не понимающая, она выдохнула лишь два слова:

– За что?

Адам глубоко, прерывисто вздохнул, приходя в себя.

– Ты же на девятом месяце! Ты посмотри – куда тебя понесло? Лестница, установленная кое-как на площадке второго этажа, – медленно произнес он, выговаривая каждое слово. – Никогда не встречал подобной глупости.

В глазах его стояла боль; он провел по лицу ладонью, словно пытаясь стереть очередную пугающую картину… Он отпускает руку, она падает, катится вниз, тяжелое тело со стуком пересчитывает ступени, дикий крик разносится по всему дому. Он мчится следом, она лежит навзничь, неподвижная, как сломанная кукла… И потом появляется кровь…

Нахмурившись, Софья встала, цепляясь за перила. Князь взял ее под руку. Она отдернула руку, не отрываясь глядя на Адама. Ей было знакомо это выражение ужаса на его лице. Он говорил, что это связано с какими-то тяжелыми воспоминаниями. Ей казалось, что уже все позади, но, видимо, что-то еще оставалось невысказанным.

– Выйдем на солнышко. – Голос ее был слаб, как коленки, которые дрожали самым предательским образом. – Пошли. – Повелительно протянув ему руку, она сделала шаг вниз.

Только в этот момент Адам пришел в себя. Рядом с ним – Софья, бледная, но решительная. Она подает ему руку. Потом он заметил тяжелый взгляд князя Голицына, увидел собравшихся слуг, глядящих на него во все глаза так, как обычно человек смотрит на бешеную собаку.

– Идем, – повторила Софья с металлом в голосе. – Я не хочу, чтобы меня трясли за шкирку, как терьер крысу, безо всяких объяснений. Тем более в день именин. Возьми меня под руку, у меня колени подгибаются.

Они спустились рука об руку вниз, молча прошли сквозь строй слуг под прицелом недоуменных взглядов, миновали прихожую и вышли во двор. За спиной послышался шепот, постепенно перерастающий в глухой говор. Князь Голицын, предоставив своей челяди полную свободу домыслов и роскошь посплетничать, удалился в библиотеку.

После суеты предпраздничных хлопот они наконец оказались в розовом саду. Софи остановилась у солнечных часов.

– Как погибла Ева?

– Она упала с лестницы, – ответил Адам, глядя мимо Софьи на голубятню в глубине сада. – Я протянул руку… поддержать ее… Я хотел поддержать ее. – Он медленно ронял слова, словно отрывал клочья своей души.

Впервые он выговаривал вслух свой страх – страх признаться в том, что в порыве гнева, оскорбленный до глубины души тем, как она стояла на верхней ступеньке лестницы, смеясь над его старомодными взглядами, а большой живот, в котором она носила ребенка от чужака, колыхался, он протянул руку, чтобы поддержать ее, пошатнувшуюся от этого смеха, и рука эта могла не поддержать, а подтолкнуть Еву.