Серебряные ночи - Фэйзер Джейн. Страница 8

Неутомимая лошадка Адама быстро сокращала расстояние, разделяющее их. Но как только он приблизился, всадница с решительным выражением лица вскинула пистолет и направила его в грудь непрошеному визитеру.

– Ни шагу больше.

Адам натянул поводья.

– Не могу представить себе, что князь, научив вас стрелять, не сообщил вам, что нельзя наводить пистолет на безоружного человека.

Чуть поколебавшись, он послал свою лошадь вперед. Их взгляды скрестились в безмолвной схватке.

Софья медленно опустила пистолет и отвернулась. Теперь она снова пристально смотрела на запад.

– Очень глупо отправляться в степь без оружия, – проговорила она почти равнодушно. ~ Что вы здесь делаете?

– Я мог бы спросить то же самое у вас, – ответил Данилевский. – Хочу быть уверенным, что у вас есть намерение сегодня ночью вернуться в известное место.

– Это вас не касается! – бросила она, независимо вздернув подбородок. В звездном свете ярко сверкнули темные глаза. Адам понял, что она готова вновь дать волю своему буйному нраву. Однако он не мог себе позволить испугаться.

– Боюсь, это касается меня самым непосредственным образом. До тех пор пока мы не окажемся в Санкт-Петербурге, я несу за вас личную ответственность. Я должен быть уверен, что вам ничто не угрожает и что вы не держите в голове диких мыслей о побеге. – Он говорил преувеличенно сухо, понимая всю неизбежность противостояния, и что чем скорее оно прекратится, тем лучше.

Она прерывисто, глубоко вздохнула и, ни слова не говоря, пришпорила своего жеребца. Хан мгновенно откликнулся, готовясь рвануть вперед. Рискуя позорно вывалиться из седла, Адам перегнулся и изловчился одной рукой схватить коня под уздцы, а другой – крепко сжать запястье Софьи. Действия его были точны и решительны; он надеялся только на свое мастерство обращения с лошадьми; конь Софьи, если бы почувствовал малейшее послабление, мог запросто справиться с неожиданной помехой. В следующее мгновение Адам просто валялся бы на земле.

Однако огромное животное лишь нервно вздрагивало; напряженные мускулы его могучей изогнутой шеи перекатывались под лоснящейся шкурой. Спустя некоторое время, почувствовав замешательство своей хозяйки и непреклонную волю другого человека, жеребец успокоился, затих и опустил голову, терпеливо ожидая, что последует дальше.

Решительность Адама действительно привела Софью в некоторое замешательство. Она оказалась захвачена врасплох и упустила тот единственный момент, когда еще можно было воспользоваться беспрекословным послушанием Хана. Пальцы крепко сжимали ее запястье – не больно, но железной хваткой, которая, безусловно, превосходила ее собственные силы.

– Пустите! – яростно прошипела она. – Черт побери, да пустите же!

Напрягая все силы, она попыталась вырваться, однако пальцы сжались еще крепче вокруг тонкого запястья; набухшая ниточка пульса колотилась в его ладонь.

– Спокойно, – тихо, но настойчиво произнес Адам. – Ради Бога, успокойтесь. Уверяю, мне это доставляет не больше удовольствия, чем вам. Нам предстоит провести в тесном общении долгие четыре недели. Я искренне не хочу быть вашим тюремщиком, Софья Алексеевна! – Он ждал, пока она соберется с мыслями, поймет, что у нее нет выбора. Бесполезно о чем-либо говорить, если решение уже принято.

Софью начала бить дрожь. В этот момент она показалась Адаму маленьким степным зверьком, ощутившим неотвратимость капкана. Она повернулась к нему. Черные глаза были непроницаемы.

– Я понимаю, граф, что вы, полковник гвардии ее императорского величества, обязаны подчиняться приказам и исполнять свои обязанности как послушный безмозглый солдат, каким вы, в сущности, и являетесь. – Презрение было написано на ее красивом лице. – Но у меня в отличие от вас еще сохранились мозги, а потому я не собираюсь с такой легкостью отказываться от права самой решать свою судьбу.

Граф чертыхнулся про себя, проклиная князя Голицына с его необычными методами воспитания. Тщательно скрывая свою досаду и гнев по поводу ее упрямой борьбы с неизбежным, Адам внешне спокойно произнес:

– В таком случае нам предстоит провести четыре недели в спартанских условиях, княжна.

– Что ж, так тому и быть. – В голосе девушки сквозило холодное равнодушие.

– Вы уже готовы вернуться домой? – вежливо поинтересовался он, сделав вид, что не слышал ее последних слов, – Или хотите еще побыть здесь?

– Я хочу остаться одна.

– В пределах вашей спальни – безусловно, – с тем же вежливым спокойствием уточнил Адам.

Дрожь снова пробежала по ее телу, но на этот раз Софья быстро сумела взять себя в руки. В эту ночь ей от него не избавиться, разве что за дверью собственной спальни. Придется с этим смириться. Но утром она возобновит наступление на деда. Не может быть, чтобы он всерьез собрался принести ее в жертву на алтарь семейных и государственных обязательств.

– Если вы будете столь любезны отпустить мою руку и поводья моего коня, граф, я, пожалуй, смогу оказаться в упомянутых вами пределах.

– Не имею желания провести всю ночь в погоне за вами по степи, – отчеканил Адам.

– Неужели вы всерьез думаете, что способны догнать Хана? – деланно усмехнулась она.

– Нет, – просто ответил он, – не думаю. Но я не выпущу его из виду. Только скучно так проводить ночь. – Слегка пожав плечами, словно повторяя ее слова «так тому и быть», Адам убрал руки.

– Благодарю вас, – с насмешкой пробормотала Софи. – Очень мило с вашей стороны, граф. – Повернув Хана на юг, она слегка пришпорила его, и тот взял с места в карьер.

Адам послал свою Пеструшку вслед, стараясь не потерять их из виду, что на равнине не составляло особого труда, хотя сейчас он был полностью уверен, что они скачут в Берхольское. Он добрался до усадьбы к тому времени, как Борис Михайлов уже завел Хана в стойло.

– Значит, вам удалось ее найти? – коротко спросил он, принимая поводья.

– Да, но не уверен, что многого достиг при этом, – хмуро откликнулся Адам.

– Княжна не любит, когда хватают под уздцы, – бросил через плечо Борис, уводя лошадь.

– В прямом или переносном смысле? – поинтересовался граф, направляясь за ним в теплую, тускло освещенную конюшню, полную запахов ароматного сена и терпкого конского пота.

– В обоих, – усмехнулся мужик, – вы ничего не добьетесь, если пойдете напролом.

Но что ему оставалось делать? Раздосадованный, Адам двинулся к дому. Она объявила войну, а не он. Он взялся за щеколду парадной двери. Щеколда не поддалась. В недоумении он подергал ее и почувствовал сопротивление изнутри. С той стороны был массивный засов. Какому дьяволу понадобилось запирать ее? Даже если кому-нибудь из слуг пришло в голову выйти в прихожую и он заметил, что дверь не заперта, то мог бы сообразить, что кто-то вышел, чтобы вскоре вернуться. Подозрение переросло в уверенность. Это могла сделать только Софья Алексеевна.

Весь гнев и дурное настроение, которые ему приходилось сдерживать в течение уже половины суток – с того момента, как встретил ее в степи, – наконец выплеснулись наружу. Ох уж эти детские злые шутки! Чисто женская повадка – исподтишка, за спиной сделать гадость! Нечто подобное вытворяла с ним и Ева… Он изо всех сил заколотил в дверь, словно хотел таким образом выместить на ней долго сдерживаемое личное оскорбление, обиду и полной уверенности в том, что для него эта история добром не кончится.

– Кто там? – послышался сверху знакомый голос.

Адам поднял голову, выходя из исступленного состояния, в которое впал от тоскливых мыслей, и прекратил свое монотонно-тупое занятие. Лицо Софьи Алексеевны в обрамлении длинных распущенных волос, склонившееся над подоконником второго этажа, показалось неестественно бледным в лунном сиянии.

– Немедленно спуститесь вниз и отоприте дверь! – скомандовал он таким суровым армейским голосом, что та повиновалась без единого слова.

Софи слетела вниз по ступенькам, лихорадочно размышляя, какие еще неприятности сулит ей этот казус. Она попыталась отодвинуть засов, но тяжелые брусья оказались даже ей не под силу.