Месть нибелунгов - Хольбайн Вольфганг. Страница 82

— Нет! — закричал Зигфрид. — Я никогда в это не поверю!

— Мне нет выгоды в том, чтобы лгать тебе, — сказал голос. — Я говорю правду.

Внезапно Зигфрид прозрел. Но он видел не окружающий мир. Образы носились вокруг него, как во сне; они танцевали перед его глазами, словно их ему показывали боги, а не воображение. Они не были реальнее нибелунгов, но их, казалось, можно было коснуться. Он увидел Брюнгильду, ее всегда такое невозмутимое лицо было искажено болью. Ее хватали сотни рук, утаскивая в бездонную могилу. Он увидел Ксандрию. В отличие от Брюнгильды, она была неподвижна. Ее огненно-рыжие волосы сделались седыми, а светлая кожа зеленоватой и влажной. Глаза остекленели, губы посерели, а щеки впали. Она легко могла бы вытащить исхудалые руки и ноги из цепей, которыми была скована.

А еще Зигфрид увидел Тойдебальда, узнав короля франков по гербу на груди. За его спиной стоял Фелониус, и на его лице было написано удовлетворение. Но их дружба не была позором — позором было место, где они праздновали. Они оба стояли на огромном балконе ксантенского замка и смотрели на некогда существовавшее королевство, где теперь развевались флаги франков. Образы померкли.

— Все, чего ты пытаешься добиться, утрачено, — произнес голос. — Я не могу обманывать тебя, не могу и утешить. Но если ты обретешь покой с тем, что имеешь, я стану твоим спутником и ты никогда не будешь испытывать одиночества.

Зигфрид сел. В его висках пульсировала боль, тело занемело, а дух пал.

Так, значит, нет ничего, за что он собирался вступить в борьбу?

— Отсутствие необходимости бороться — это уже хорошая награда, — сказал голос. — Со временем твоя душа успокоится. Поверь мне.

Принц протянул руку и нащупал рукоять Нотунга. И правда… за что ему еще бороться? В этом темном месте он мог бы найти покой. Здесь нельзя жить, а значит, нельзя и желать. А не желание ли и жадность стали причиной всего происшедшего? Разве его устремления не приносили ему всегда только страдания? Разве результатом желаний хоть когда-то было их исполнение?

— Ты все поймешь, — спокойно продолжал голос. — А когда поймешь, ты обретешь покой.

Дыхание Зигфрида замедлилось, и сердце стало биться размеренно. Впервые за много месяцев кровь в его жилах текла спокойно, а ноги уже никуда не вели.

— Твое благополучие — здесь и сейчас, а не там и тогда, — шептал голос. — Уже не существует того, что ты знал, и никогда не будет существовать того, что ты хотел.

Зигфрид без тоски думал о своих друзьях и надеялся, что они ушли из жизни мирно. Фелониус, Ион, Гелен, Эолинд. Когда Зигфрид вспомнил о старом советнике, у него стало тепло на душе, и он даже почувствовал его подзатыльник. «Думайте своим умом, а не умом противника» — так говорил Эолинд, его мудрый наставник.

— Ты можешь мне верить, — голос эхом разнесся в крошечном беспросветном помещении. — Мои слова — это истина.

Но недоверие Зигфрида росло с каждым мгновением. Совет Эолинда был якорем, необходимым ему, чтобы не потеряться в бесконечности тьмы. Встав, он обнажил Нотунг.

— А какие у меня основания тебе верить?

— Мои слова — это правда.

— Но каковы доказательства этому, кроме твоих слов?

— Ты увидел то, что истинно, — ответил голос.

— Твои образы столь же обманчивы, как и твои слова, — насмешливо произнес принц. — Они должны убаюкать меня и ослабить мою волю к борьбе.

— Мои слова истинны. И чем раньше ты примешь их, тем быстрее обретешь покой.

— Ты стражник, который обеспечивает пленнику сладкую жизнь в тюрьме! — воскликнул Зигфрид. — Но я привык полагаться на собственный ум. И я хочу освободиться!

— Нет свободы там, где нет выхода, — сказал голос, немного задрожав. — У тебя нет выхода.

— Я с радостью поверю тебе, если смогу убедиться в этом сам.

Он принялся внимательно ощупывать стены своей странной темницы. Его пальцы попадали в трещины, но Зигфрид не мог вонзить в них Нотунг. Сделав два шага вперед, он поскользнулся и съехал вниз. Ему казалось, что он все это время стоял на лежанке в своей темнице, а теперь ступил на пол. Там свободного пространства было еще меньше, а двигаться вперед мешала стена. Сейчас Зигфриду хотелось бы обладать огненными копытами Хъёрдана, чтобы увидеть сверху, в каком странном месте он оказался.

— Мое слово истинно, — настаивал голос. — Здесь нет выхода.

Требование подчиниться вызвало ярость Зигфрида, и он продолжил ощупывать стены своей темницы. Наконец он заметил, что два небольших участка на передней стене были теплее, чем все остальные поверхности.

— Нет позора в том, чтобы сложить меч с миром, — увещевал голос. — Тебе больше не с чем бороться.

Вместо ответа Зигфрид покрепче сжал Нотунг. В полной темноте его рука на теплом участке была единственным ориентиром.

— Отложи меч, Зигфрид.

В голосе послышался страх, и это укрепило Зигфрида в том, что он на правильном пути.

— Я думаю своей головой, — прорычал он и глубоко вонзил Нотунг в теплую поверхность.

Лезвие меча легко прошло сквозь мягкую склизкую массу. Голос заверещал, словно свинья, которую закалывали к празднику. Когда Зигфрид дернул меч на себя, он увидел луч света. Он нанес еще один удар мечом, после чего сумел разглядеть мрачные земли Утгарда. Голос продолжал кричать, но принц яростно вырезал теплую слизь, проделывая дыру в стене. Наконец он вылез наружу сквозь вязкую плоть.

Грубая почва Утгарда приняла его тело, и, несмотря на вечные сумерки, Зигфриду потребовалось мгновение, чтобы его глаза привыкли к свету. Перекатившись на спину, принц выставил перед собой Нотунг, чтобы отразить вероятное нападение невидимого хозяина темницы. Когда же его глаза окончательно приспособились к свету, Зигфрид увидел то, что находилось перед ним, и вскрикнул от изумления.

До этого он был заточен не в темнице, не в сооружении из камня или железа. Это была голова! Голова, шея которой уходила в землю. Огромная, как дом, со встрепанными волосами и ужасающе грязной кожей, она напоминала землю под ней. И все же это была голова. С одним только глазом. И окровавленной глазницей, сквозь которую Зигфрид только что выбрался наружу.

— Что за наваждение! — воскликнул принц. — Объясни, что ты за создание!

Голова со стоном поморщилась. Очевидно, рана очень болела. От воздуха, вырывавшегося из широких ноздрей, на земле шелестела листва.

— Меня называют… Мимир.

Зигфрид встал и отряхнулся, вновь обретя уверенность в своем превосходстве. Он взглянул на то место, где голова переходила в землю.

— Твое тело зарыто?

Мимир застонал.

— Нет, у меня осталась только голова. Один не дает мне умереть, заставляя меня пророчествовать ему.

— И меня заперли в твоем черепе?

— Мы думали, что ты достаточно настрадался и хочешь избавиться от своих мучений, — пробормотал Мимир, и капли слюны размером с кулак упали с его мясистых губ на землю. — Я должен был уговорить тебя принять все таким, как оно есть.

Зигфрид сделал шаг навстречу Мимиру и направил острие Нотунга на оставшийся глаз.

— Ты хочешь совсем ослепнуть, великан?

В оставшемся глазу появилась паника.

— О нет! Единственное, что мне остается, так это наблюдение за окружающим миром. Если я не смогу видеть, моя жизнь превратится в прозябание, окруженное мраком!

— Тогда скажи мне правду! Что произошло с Ксандрией, Брюнгильдой, королевством?

— Один покарает меня!

— Один покарает тебя уже за то, что ты позволил мне выйти. Теперь решай, будет ли он карать слепую голову или одноглазую.

Мимир немного подвигал челюстью, но потом принял неизбежное.

— Твоя королева жива, а с Брюнгильдой все в порядке. Сколько продержится Ксантен, я не знаю.

— Тогда мне лучше отправиться в путь, — сказал Зигфрид, вкладывая меч в ножны.

Из всех путешествий, которые он совершал, путешествие в Утгард, без сомнения, было самым странным. Зигфриду было жаль, что Нацрея нет рядом с ним: араб мог бы наполнить целые библиотеки книгами со своими описаниями и рисунками Утгарда. Испытания, с которыми приходилось сталкиваться принцу, можно было победить острым умом, а не острым мечом, и Зигфрид мысленно благодарил людей, сопровождавших его на жизненном пути и дававших ему ценные советы.