Шарады любви - Фэйзер Джейн. Страница 103

Под «слабоумными» подразумевались французские аристократы-эмигранты.

— Как вы предлагаете это сделать? — спросил Эстэф, пряча загоревшиеся от волнения глаза.

Он понял, что час отмщения приближается. Ему надо будет выставить Даниэль величайшей предательницей дела революции, и это станет не только личной местью, но и доказательством его самоотверженной работы в Англии, для которой он и был сюда послан. Если графиня Линтон займется практическими делами, то у него будет оправдание даже перед самим собой. Д'Эстэф уже достаточно хорошо изучил молодую женщину и отлично понимал, что ее деятельность выйдет далеко за границы простой болтовни, которой так любили заниматься французы-эмигранты.

— Мы должны составить список людей, которым грозит опасность, затем поехать во Францию и там распространить среди них обращение с предостережением против необдуманных шагов, — сказала Даниэль. — Причем придется работать не только в Париже, но и в провинции. Там до сих пор живет много семей, которые не хотят покидать свои земли и поместья. Но ведь крестьяне рано или поздно восстанут против них. Чем это кончается, мне очень хорошо известно. Д'Эврон, вы поедете?

— Непременно, — ответил шевалье, кивнув головой.

— А вы, граф? — обратилась Данни к Эстэфу. — Это очень хорошо, что среди нас есть урожденные французы. Нам будет легче работать на родине среди своих. И к нам станут больше прислушиваться.

Даниэль виновато улыбнулась сидевшему напротив молодому англичанину. В этот момент с другого конца стола донесся встревоженный голос:

— Данни, уж не собираетесь ли вы…

— Нет, Джулиан, — оборвала она кузена. — Только в случае крайней необходимости. Пока Джастин в отъезде, я должна беречь себя для Николаса. Кстати, спасибо, что напомнили. Я собиралась взять малыша на прогулку в коляске во второй половине дня.

Даниэль первой поднялась из-за стола. За ней встали и остальные.

— Граф, — обернулась она к Эстэфу, — вы ведь обсудите наши дальнейшие планы с шевалье?

— Обязательно. Надо будет свести вместе списки имен оставшихся во Франции аристократов и после этого составить конкретный план действий. На первом этапе следует просто предупредить тех, над кем уже нависла непосредственная опасность.

— Вы правы, — согласилась Даниэль. — А чуть позже мы, возможно, поможем им эмигрировать. Но надо, чтобы они сами сознавали тяжесть своего положения. — Она слегка пожала плечами, словно далеко не была в этом уверена: — Ну, это мы увидим. До свидания, господа!

Через несколько дней граф д'Эстэф и шевалье д'Эврон уехали в Париж. Но если д'Эврон честно выполнял свою миссию, то д'Эстэф тут же вручил составленный в Лондоне список своим хозяевам, настаивая на немедленном объявлении вне закона и заключении в тюрьму тех, кто в нем значился.

Шевалье находился в доме герцога Левандо, когда туда вломился вооруженный мушкетами отряд Национальной гвардии. Вся семья сидела в гостиной и мирно пила чай вместе с приехавшим из Лондона гостем. Увидев гвардейцев, герцог вскочил, выражая резкий протест против нанесенного его дому оскорбления. Но солдаты не обратили на его слова никакого внимания. Грубо схватив д'Эврона, они скрутили ему руки за спиной и объявили предателем на основании чуть заметного иностранного акцента, приобретенного шевалье за время жизни в Англии. Он не пытался сопротивляться, но энергично настаивал на невиновности своих друзей. Однако его не слушали: вся семья, включая несовершеннолетнего ребенка и его престарелую бабушку, была связана, брошена в ожидавший у дверей большой экипаж без всяких опознавательных знаков и доставлена в трибунал. Там герцогу и членам его семьи предъявили обвинение в организации заговора против Конституции. И их вина была немедленно «доказана»…

Д'Эврона заперли в камеру тюрьмы Шателье, где шевалье, пока не кончились деньги, приходилось платить за пользование матрацем, чтобы не спать на каменном полу. Когда карман узника опустел, его перевели в общую камеру, где находилось уже более пятисот заключенных. Там шевалье пришлось довольствоваться подстилкой из грязной, вонючей соломы.

Герцогу Левандо повезло больше. Аристократов содержали в специальной тюрьме, где бесплатно обеспечивали матрацами. Кроме того, в каждой камере было не более шести человек. К обеду каждому приносили бутылку вина.

Но настало воскресенье 2 сентября 1792 года, когда всех заключенных постигла одинаковая судьба. В тот день извозчики, плотники, часовщики, ювелиры, скорняки и другие ремесленники, вооружившись топорами и пиками, разгромили девять главных тюрем Парижа. Было убито более полутора тысяч заключенных. Первоначально эта участь должна была постигнуть только политических узников, подозреваемых в намерении убежать и примкнуть к иностранным армиям, стоявшим на границе Франции и ожидавшим удобного момента для вторжения. Но сразу же после начала погрома политические цели были забыты. Под топорами, пиками и дубинками озверевшей толпы гибли дети, проститутки, мелкие карманники, несостоятельные должники…

Шевалье д'Эврона убили в тюремном дворе, куда его вытащили из общей камеры — грязного, изможденного, потерявшего человеческий облик. Его последняя мысль была о Даниэль. Кто же предупредит ее о гнусном предательстве человека, с нескрываемым удовлетворением дававшего мерзостные показания перед трибуналом?..

Но самое кровопролитное воскресенье должно было наступить еще через несколько месяцев. А пока Эстэф решил не возвращаться в Англию. Его доклад о лондонской поездке был принят и одобрен, а верность революции безусловно подтверждена. Он мог чувствовать себя в полнейшей безопасности. Кроме того, Эстэф хотел замешаться в ряд политических интриг, затеянных после падения прежнего министерства полиции. Ветер явно менял направление, и он не мог позволить себе долгого отсутствия. Эстэф также надеялся, что Даниэль, не имея известий от него и д'Эврона, решит действовать на свой страх и риск. А как только она ступит на французскую землю, то тут же попадет в его руки, и тогда он отомстит дому Линтонов, а заодно выдаст активную предательницу в руки властей…

Даниэль ждала до конца июня. И вот пришли новости о штурме Тюильри, предпринятом толпой восставших, которые теперь гордо именовали себя санкюлотами. Они взломали железные ворота и ворвались во дворец с намерением захватить монарха. Людовик со всей семьей укрылся в дальних апартаментах, куда доносились быстро приближавшиеся крики восставших, скрежет ломаемых ворот, выстрелы, хлопанье дверей. Точно так же все происходило три года назад в Версале…

Прошло шесть часов, прежде чем верным королю гвардейцам удалось очистить дворец от толпы. Но это была всего лишь короткая передышка…

А на Гросвенор-сквер в Лондоне терялась в догадках Даниэль. Она нервно расхаживала по гостиной, не зная, что предпринять. За столом в комнате сидели несколько членов ее салона.

— Мы не имеем никаких известий ни от д'Эврона, ни от д'Эстэфа, — говорила она, — меня это очень настораживает. Если бы пришло хоть одно письмо, что с ними ничего не случилось! Но, как ни прискорбно, приходится предположить, что того и другого схватили. Значит, надо менять наши планы.

— Что вы имеете в виду, Данни?

Энтони Фэншоу задал вопрос, который вертелся на языке у каждого из сидевших за столом.

— Я имею в виду, что теперь мы должны сами попытаться совершить то, что не удалось нашим друзьям. Конечно, после их разоблачения и недавних событий в Париже это будет намного труднее, но наш долг — сделать все возможное для соотечественников, которым грозит гибель.

— Данни, но вы не должны ехать туда сами! — громко запротестовал Джулиан, хотя и понимал, что это бесполезно.

— Я должна, Джулиан. Но на этот раз мы будем хитрее. И отплывем во Францию не из Дувра, а от берегов Корнуолла. Естественно, место высадки по ту сторону Ла-Манша тоже будет изменено. Что же касается меня самой, то когда-то я успешно играла роль беспризорника. Материнство не очень изменило мою фигуру, или вы не согласны?