Леди-рыцарь - Федорова Екатерина. Страница 40

– Ну не могу же я оставить в живых герцога Де Лабри. Увы, осколки бывшего майората Де Лабри – это почти все, чем я нынче владею. Конечно, все окружающие это порядком подзабыли, но на картах королевских хранилищ, а таковые по-прежнему есть в каждом крупном городе королевства, то бишь теперь уже бывшего королевства… так вот, на картах королевских хранилищ все эти земли помечены черным и синим – цвета давно истлевших в земле и всеми благополучно позабытых герцогов Де Лабри… Ну а вы, леди Дю Персиваль… Ах как мне жаль, что я не буду иметь чести поставить памятник на вашей могиле. Непременно распорядился бы выбить на нем: “Я оказалась не в том месте, не в тот час и не с тем человеком”. Ах как звучит! Несколько двусмысленно, правда, ну да девицы из рода Персивалей никогда и не блистали целомудрием…

Леди Клотильда со свистом втянула воздух. И сказала совершенно спокойно:

– Мои братья непременно пойдут по моему следу. Они найдут тебя, вонючий червяк. И пусть не боишься ты мести эльфов, но жди и бойся мести баронов Дю Персивалей!

Барон поднялся на несколько ступенек – огонек свечи прыгнул вверх раз, другой, третий. И только тогда насмешливо сказал из темноты:

– В двух дерах отсюда есть… вернее, была когда-то одна деревушка. Бытует поверье, что все ее жители умерли некогда от странной болезни, которая иссушила их тела так, словно их… этих поселян… уморили голодом. Местные жители туда не заходят – считается, что каждый, кто забредет в это проклятое место, также может умереть от этой болезни. Ваши тела подтвердят это поверье. Знаете, просто обожаю народные легенды. Трактирщик подтвердит, что миледи с другом отправились туда на прогулку, сильно заинтересовавшись стариной и не вняв его предупреждениям ввиду пребывания в состоянии подпития. Лицезрение развалин и все такое, вместе с презрением к суевериям смердов… Нашим опечаленным братцам выпадет честь найти ваши бренные останки, иссушенные голодом и жаждой… ах нет, простите, болезнью. Знаете, я их непременно приглашу в свой замок, всячески помогу – утру их скупые мужские слезы, упою вином, ссужу деньгами на дорогу, чтобы было на что со всей почтительностью довезти тело баронессы Дю Персиваль до семейного кладбища. Кажется, это единственный кусок ваших, бывших владений, который вы пока еще, я подчеркиваю – пока еще, не продали, не так ли, уважаемая госпожа баронесса?

– Подлец!!! – выдохнула Клоти и яростно зазвенела цепями.

Огонек уплыл в темноту и исчез.

Слева из тьмы вылепился горбатый, весь какой-то изломанный силуэт в развевающемся, разодранном на ленточки одеянии. Фигура прохромала в темный угол справа, ведро в ее руке задевало о камни, и грохот отдавался эхом во всех углах каменной темницы. Скрипнуло и грохнуло – дверь? Или опустившаяся решетка…

Они остались одни.

– Дьявол! – взревела сбоку леди Клотильда и снова грохнула цепями. Умрем, подумал Серега. Есть нам не дадут, пить тоже. Умрем прямо здесь, максимум через три дни – леди Клотильда, Слуди, я. Да-а, позабыт-позаброшен с молодых юных дней… Предстоящие муки жажды и голода пока что его не пугали. Видимо, все это было еще впереди. Па-адаждем… Вот и эльфы что-то такое вроде зашиты обещали, глядишь, и заглянут на огонек.

– Микошка! – всхлипнул Слуди. Послышался шорох возящегося тела. Всхлипывания. Снова шорох.

По каменному полу от Слуди к Сереге ползло крохотное тельце. О господи…

– Дьявол! – снова взвыла Клоти, но теперь в ее голосе была не только ярость, но еще и тоскливая обреченность загнанного зверя.

“Вот теперь мне уже очень страшно, – лихорадочно думал Серега. – Вот это уже… Господи, ну что же делать-то?”

А что он может? Просто сидеть здесь и ждать мифического освобождения от не менее мифических эльфов… Хотя не настолько и мифических. Однако… однако.

Что у нас там с руками? Он подергал онемевшими, полностью бесчувственными кистями. Мокрая (благодаря ведру воды, вылитому на него горбатой фигурой) кожа скользнула по металлу браслетов. Скользнула неожиданно легко.

Что же это получается, а? Похоже, делались эти браслетки на более солидные в запястьях и кистях ручонки, на местных татей и душегубов, и уж никак не на местных тинейджеров… Нет, держатъ-то они его держали, но как-то… “как-то не по-взаправдашнему и как-то издалека”. Знал ли об этом господин барон? Впрочем, откуда господину знать об особенностях собственной тюремной утвари… Надо попробовать освободить руки. Вот так, господин барон, есть еще одна крайне интересная фраза – хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам. Попробовать размять занемевшие кисти…

Микки доверчиво заполз к Сереге на колени, уселся и робко хныкнул. Нет, малыш, ты мне пока не ко времени.

– Слуди! – громким шепотом позвал Серега. – Ты как? Связан? Впрочем, не все ли равно… Позови к себе Микки!

Снова послышался шорох. Слуди, похоже, только связан, бряканья цепей не слышно. Гном умильно загулькал. Микки на Серегиных коленях радостно взмахнул всеми четырьмя конечностями, скатился на пол и пополз на знакомые звуки.

Сергей подтянул ноги, повозившись, уселся на пятках. Оттягивающее давление на кисти сразу ослабело, стальные (предположительно, стальные) браслеты соскользнули ниже запястий. Чудненько…

Сергей всполз вверх по стене, встал в полный рост. Кисти теперь висели прямо у него перед глазами. Он покрутил и поработал пальцами, выгоняя из них онемело-каменную неподвижность. Жизнь потихоньку возвращалась в них вместе с толчками крови и колкой болью. Еще поработать кистями. Поиграть пальцами. Покрутить…

Сустав большого пальца изо всех сил прижать к ладони. Сильнее, еще сильнее. Изогнуть ладонь, под углом выволакивая сустав большого пальца из железной окольцовки. Не идет. Узко, все же как узко! Еще. Сильнее. Еще сильнее, Рывком! Ах черт… че-ерт… черт!

Кожа ободралась и на большом пальце, и на ребре ладони. Пролившаяся кровь, похоже, облегчила дело, он громко охнул и зашипел, но сильнее боли было чувство радости – свободен, свободен хотя бы на одну руку! Ура, здравствуй, наша правая рука… Короче, как приятно снова быть вместе. Теперь левая рука. Тихо сам с собою левою рукою…

Он поплевал на освобожденную длань щедро, как только мог, и торопливо намазал висевшую на цепи кисть. Слюна смешалась со свободно текущей кровью, и под браслетом сразу стало скользко – видимо, получилась неплохая смазка, потому что с левой рукой все прошло куда легче. Впрочем, может, все дело в том, что, по слухам, у человека и левая рука, и левая ступня меньше правой.

Взгромоздился на ноги, затылок тут же отозвался на это пульсирующей болью. Постоял, покачиваясь… Итак, что же дальше?

– Сэр Сериога!

Голос леди Клотильды, непривычно идущий снизу, звучал абсолютно спокойно.

– Здесь была дерзкая тварь, посмевшая окатить нас водой из ведра. Вода, к слову сказать, не вонючая, и вряд ли ее доставили сверху – как-никак это потайной подвал для приговоренных к смерти и прочей мрази-шушеры, не притащили же сверху вниз да по крутым ступенькам? Вода похожа на проточную, и источник ее расположен весьма близко, даю руку на отсечение. Мерзкий тип ухромал в правый угол, помните? Судя по звуку, там опускная решетка. Без замка, но с простым запорным устройством – типа засова или шпильки. Подойдите, осмотрите ее, я подскажу, если что. Там, как я думаю… должны быть еще подземелья. Раз вода проточная, значит… должны быть и выходы наружу, наверх, правда, и урод этот тоже может быть там. Но это уж… Пора же вам хоть разочек кого-нибудь убить! Вы сейчас… Без единого слова возражения – это приказ! Вы сейчас перережете веревки, которыми связан Слуди, заберете ребенка и попытаетесь уйти отсюда. Втроем и быстро. Вдруг да барон передумает насчет голодной смерти, восхочется ему для нас чего-нибудь позрелищней, например смерти в пожаре. Так что к решетке, живо!

Серега дернулся и остался стоять на месте. Оставить одного… то бишь одну леди Клотильду? Предать ее ради…

– Размазня, – совершенно спокойно сообщила ему леди Клотильда из полумрака. – Сопливый юнец. Можешь стоять тут и дальше, первые мгновения – это как раз то время, когда еще можно попытаться убежать, после могут прийти проведать, глянуть, все ли протекает так, как его баронская милость возжелала. Лежим ли, дохнем ли. Знаешь, как… КАК дети от голода и жажды плачут? Совсем не так, как взрослые. Страшно плачут – жалко так, почти неслышно. И слушать их весьма страшно, мокрогубый мой сэр Сериога! О, вижу по вашему лицу, что вам такого слушать не доводилось. Что ж, услышите, услышите, сэр Мокри…