Клетка для певчей птицы (СИ) - Гладышева Наталья "Наташка". Страница 48

Я лежала рядом с ас Олиани, держась за его руку, пытаясь таким образом спастись от преследующих меня призраков… Но получалось плохо. Его присутствие не давало бояться ближайшего будущего, но не избавляло от того, что было в прошлом. Форух как-то быстро уснул — явно сильно устал — а я лежала, стараясь не двигаться, чтобы не разбудить мужчину, сон не шёл. Закрыть глаза вообще боялась, казалось, стоит только отгородиться от успокаивающей картинки — спящий защитник рядом — и все начнётся снова.

Не знаю, сколько я пролежала недвижимым бревном, но постепенно меня начало трясти. И эту дрожь было не остановить. И становилось хуже и хуже, хоть я и боялась разбудить уставшего мужчину. Поэтому и рыданиями, которые подступили к горлу, давилась… Но и это было не в моих силах остановить. И постепенно всхлипы становились громче, а дрожь сильнее. Даже отняла руку у мужчины и попыталась зажать себе рот. Толку от этого было ноль. Плакать после всего ужаса пережитого за последние часы, хотелось нестерпимо и слёзы сами собой соскальзывали с ресниц. Организм избавлялся от стресса доступным ему способом. И я давилась воздухом, слезами, соплями, свернувшись калачиком, обняв себя руками и уткнувшись лбом в подушку Форуха. Истерика была полномасштабной и неконтролируемой. Наверное, предчувствие её, толкнуло меня искать комнату ас Олиани и напрашиваться на его общество. Только это не спасло меня от осознания всего того, что видела сегодня мельком.

— Тише, тише, — разобрала где-то на грани слышимости — не в состоянии была воспринимать реальность.

Форух проснулся, и сейчас склонился надо мной. После встал, а подробностей, сквозь пелену слёз, того, что он делал, было не видно. Почувствовала как губ коснулось что-то холодное, и не сразу опознала посудину для питья. Зубы стучали о край стакана, а мужчина ласково меня уговаривал:

— Ну, давай же… Выпей, станет легче.

Приподнял меня так, чтобы пить было удобней и наклонил стакан. По губам, на подбородок потекла прохладная жидкость и я рефлекторно глотнула и тут же оттолкнула руку Форуха, закашлявшись и пытаясь отдышаться. Горло обожгло, но стакан снова был поднесён к моим губам и мужчина настойчиво повторил:

— Выпей. До дна.

Давясь и захлебываясь, я делала глоток за глотком, пока стакан не опустел.

— А теперь ложись, — велел мужчина, снова укрыл меня одеялом и обнял поверх него, устроившись рядом. — Т-с-с… Не плачь, всё пройдёт. Всё в этой жизни проходит.

Меня всё ещё трясло, но уже не так сильно. Приятное тепло и расслабленность разливались по телу. И потянуло выговориться… Что там я несла в этот момент, впоследствии в подробностях вспомнить не удалось. Что-то о том, как тяжело было пережить смерть родителей и о том, как это страшно, когда вокруг такое… И о том, что я никогда столько не пила, и, кажется, пьяная… Много всякой ерунды и мусора из меня вылилось в этот момент. Хмель развязал мне язык и я даже заявила, что Форух очень даже симпатичный. И мне очень-очень жаль, что он женат, иначе бы я на нём женилась.

Мужчина терпеливо слушал меня, гладил по голове, прижимал к себе и улыбался на некоторые мои заявления, вроде женитьбы, а потом прошептал:

— Одно твоё слово, и я разведусь.

И вроде бы шутил, или не шутил… Но даже сквозь пьяный дурман, удивилась собственному заявлению:

— Разведись.

А потом, кажется полезла к ас Олиани целоваться, что-то рассказывая о том, что пусть лучше он будет первым, а не какие-нибудь ублюдки… Здесь он, по-моему, обиделся, потому что выпустил меня из объятий и поднялся с кровати. Сказал холодно:

— Графиня, вы не в себе сейчас. Не говорите того, о чём можете впоследствии пожалеть. Вам лучше поспать, сегодня мы с вами более не сможем никуда перейти. Вы не в том состоянии, чтобы держать контроль над переходом. Оставаться здесь тоже опасно, но у нас с вами нет выбора. А я всё-таки поработаю.

Я с ним не согласилась и потребовала, чтобы он тоже отдохнул, отказываясь спать без его дружеского участия и поддержки… Раз уж я в любовницы не гожусь, то хотя бы другом он согласен быть?

— Другом? — переспросил меня мой защитник, о том, что когда-то он был моим тюремщиком, как-то быстро забылось. — А если я хочу быть больше чем другом вам?

— Тогда почему ты ушёл? — не знаю, получилось ли улыбнуться кокетливо и глянуть так же.

Мир плыл перед глазами, и язык ворочался с трудом и я точно не отдавала себе отчёта в том, что творю сейчас.

— Вы не в себе, — повторил ас Олиани терпеливо. — Вы просто хотите забыться, действуя под воздействием алкоголя. А мне этого мало. Я хочу большего. Я хочу чтобы вы меня любили и вами двигала не благодарность, а искреннее желание быть со мной. Я готов сколько угодно пробыть рядом с вами в роли друга, раз уж вам так хочется… Пусть это и невыносимо сложно для меня. Но в роли любовника… только если вы меня любить будете.

— Всё или ничего, — пробормотала себе под нос. — А почему ты тогда приставал ко мне?

— Я? — удивился мужчина.

— Да, да, ты. Когда держал меня взаперти, — довольно хихикнула, наблюдая за мучительной борьбой чувств, исказившей лицо собеседника.

Форух молчал, явно колеблясь, говорить или нет… И я сказала за него:

— Думаю, я тебе очень нравлюсь. И это легко проверить, — скинула одеяло с себя, и села, качнувшись. — Ой, упаду… — пискнула, пытаясь удержать равновесие.

Потом потянулась к пуговичкам платья, изогнуться так, чтобы достать до спины, оказалось неожиданно сложно.

— Что вы делаете? — спросил меня тихо ас Олиани, лица его в этот момент не видела, полностью увлёкшись процессом расстёгивания пуговиц.

Сползти с кровати тоже было нелегко, и я не стала отвечать на этот вопрос, сосредоточившись на движении вперёд.

— Ленора, — с предостережением в голосе обратился ко мне Форух. — Прекращайте.

— Я только хочу проверить, — ответила обиженно и насупилась. — Должна же я понимать, как ты ко мне относишься… Я просто не знаю, что думать о том, что ты делаешь для меня. То ты запираешь меня, то книгу отдаёшь про амулет, то вытаскиваешь из серьёзной передряги. А ты знаешь, — перескочила я на другую тему, встав, наконец, с кровати. — Король хотел сделать меня своей любовницей.

— Ленора, ложитесь обратно, — воззвал ко мне мужчина, почему-то не торопясь помогать мне в этом деле.

— Вот ещё, — ответила капризно, приспуская платье с плеч. — Тебе нравится, когда плечи открыты? А когда я пою? — спросила, не дождавшись ответа на первый вопрос.

— Ленора, — в голосе Форуха послышалась мольба. Или мне это показалось? — Ну, вот что ты делаешь? — спросил он меня грустно. — Завтра, когда проснёшься, будешь обо всём жалеть. Да ещё и меня возненавидишь.

— Кажется я пьяная… И кажется я тебя люблю, — заявление, наверное, было далёким от истины, но в тот момент я соображала очень плохо. — Надо же в этой жизни кого-то любить. Почему бы не тебя? У меня никого нет… Вот совсем никого. Только ты есть, — всхлипнула, слёзы снова решили напомнить о себе. — Никого у меня нет… — и стало так жалко себя, так сильно жалко, что я шмыгнула носом раз, а потом и ещё раз, забыв о том, что только что собиралась сделать.

— Ленора, Ленора, — покачал головой мужчина и подошёл ко мне.

Обнял, прижал к себе, подтянул платье повыше и прошептал.

— Вот доберёмся до Империи. Я разведусь и смогу быть рядом столько, сколько ты захочешь, — потёрся щекой о мои волосы, продолжая держать меня в объятиях.

— Обе-щаешь? — спросила всхлипнув.

— Обещаю, — ответил Форух. — А теперь ложись и поспи. Все личные вопросы мы выясним с тобой завтра, на трезвую голову. И если ты захочешь вообще об этом говорить.

Сопротивляться, когда он снова уложил меня на кровать и укрыл, не стала. Постепенно жажда деятельности сходила на нет, и я расслабленно уплывала в мир сновидений, когда в дверь постучали.

Глава 4

Кошки-мышки

Спать хотелось сильно, очень сильно. Но пришлось подняться с постели и принять помощь Форуха, который торопливо застегнул на мне платье.