Тщеславие - Лысенков Виктор. Страница 32

Он и не думал кадрить ее: и не потому, что комплексовал - мол, не по зубам орешек, а просто был уверен, что такая женщина одна быть не может. И если здесь с ней нет мужа, то есть дома. А если нет мужа, то уж точно хахаль есть. Но он заметило, что Люба положила на него глаз. Почти незаметно, она дала понять это ему. То когда пили, она сказала, потянувшись к нему рюмкой: "Ой, чуть ТАКОГО человека не забыли", и было непонятно, то ли по профессии, то ли она отмечала его данные. То вдруг предложила попробовать соленые грибочки: "Мы сами с Дашей собирали в Гарме". Ну и так далее. Он пригласил один раз ее танцевать и был удивлен, как легко с ней, и как она, то ли нечаянно, то ли намеренно, один раз при развороте так коснулась его, что не будь никого рядом, он обнял бы ее изо всех неожиданно вспыхнувших сексуальных сил. Он потом будет удивляться ее власти, ее умению завести мужчину, разбередить уже сонного и взлететь с нею в поднебесье чувств.

Он и не заметил, как на улице компания потихоньку уменьшилась до четырех человек и как ее сестра Даша предложила довести Любу до дома, но Сергей чуть ли не обиделся: "Неужели вы думаете, что отсюда я не доведу Любу до телевидения (телевышка в красных огнях в каких-то пятистах метрах возносилась в небо. А по улице - ну метров семьсот. Люба тут же поддержала его идею и через несколько минут они уже входили в ее дом. Он обнял ее прямо в коридоре - тот завод с танца еще вибрировал в нем, - стал торопливо снимать с нее одежду, она, почти не сопротивляясь, сказал с милой усмешкой: "Не торопись дурачок... У меня ведь есть кровать...". Он поднял ее и спросил: "Куда, любовь" - даже в такой ситуации он немножко играл (самому себе зачем врать? - мол, пойми - разберись: по имени к тебе обращаются, или называют любовью?). Она, смеясь, показывала пальчиком отставленной руки: "Сюда. Теперь - направо. А теперь - вон в те двери", - он пошел по указанному азимуту, догадываясь, что за большой комнатой, через проходную дверь - спальня. Он видел, что Люба - красива. Но был ошеломлен, увидев ее обнаженной. Ее словно изготовили на станке по специальным лекалам, а вместо кожи напылили тонкий слой дорогого фарфора. Только фарфор этот был теплым, нежным, изумительно и призывно пах. Сергей впервые был благодарен судьбе, что видел-перевидел женщин и не набросился на Любу, не умея укротить страсть. Она уже манила его из белых простыней и подушек, протягивая к нему руки: "Ну, иди скорей!".

Он даже самому стеснялся признаться, что Люба владела тем в интиме, чего не знала и не умела ни одна женщина. Они не сомкнули глаз до рассвета и было просто замечательно, что наступало воскресенье, оба были свободны, она, по крайней мере до вечера - объявить там какие-то программы - русских передач не было, - надо было просто сидеть в студии на всякий случай: вдруг всемирный потом или помрет главный начальник страны. Он был удивлен, каким могучим призывом обладало ее тело. Уже во второй половине ночи, когда они отдыхали, она умела как-то по особому потянуться вдоль него, так сладостно-нежно, вытягиваясь, коснуться его, что он мгновенно заводился будто не было бурных часов до того. Тем более, что он уже ждал близости с нею - не предполагаемой им и незнакомой, но такой зовущей, такой томительной. Она только шептала: "Потяни хоть немного...". Легко сказать потяни. Это стало получаться только во второй половине ночи, когда они уже познали собственные возможности и приспособились друг к другу. Он не отпустил ее утром (если двенадцать дня можно считать за утро) одну в ванную, смотрел на нее с восхищением и даже сказал: "Ты смотри!" - так он был поражен ее совершенством. Она засмеялась в ответ - знала, насколько красива и притягательна. И он не выдержал, залез к ней под занавесочку и первые же прикосновения к ней и ее - к нему заставили его испытать страсть, будто и не было ночи без сна.

Он уехал домой вечером, перед тем, как ей выйти из дому в студию - три минуты пешком. Уже одетую, он торопливо ласкал ее в коридоре и она шептала, обнимая его: "Сумасшедший! Юбку помнешь...". Так и случилось. Но она тут же переоделась, запретив ему заходить в спальню и шутливо крикнула: "А то я сегодня на работу не попаду".

Он хотел вернуться к ней на ночь, но дежурство у нее заканчивалось только в половине двенадцатого и к этому времени его разморило. Он все равно выпил таблетку успокаивающего, завел будильник и вырубился до половины восьмого утра. Они встретились с ней на следующий день - у нее был выходной и все повторилось, как в первую ночь. Он никогда не представлял себе, что женщина может быть настолько чувственной. Именно чувственной, а не страстной. Она и не теряла головы от ласк и близости, но и не была деловита, как некоторые опытные матроны, с которыми ему приходилось иметь дело. На третью ночь он тоже остался у нее, мучимый небольшим подозрением: может, у нее не было давно мужчины и она - просто голодна? С таким он сталкивался. Но обычно через день-два женщина в таких случаях успокаивалась. А для Любы каждый день и каждая ночь были новыми, так сказать, начинались с чистого листа. Он тогда с ужасом подумал: "А вдруг ему попалась бы такая жена? Ну, если бы та же Надя была такой? Как работать? От такого интима не откажешься - коснется - словно спичка теранулась о бок коробка - сразу искры и сверкающий пламень. И вряд ли у нее не было мужчин. Но где они? Молчат на том конце провода (телефон она всегда выключала, когда приходил он. Со службой ее связывал местный телефон, уже потом он узнает, что иногда ее вызывали по этому телефону: вдруг заболела другая дикторша или вдруг появились какие-то длинные сообщения. Он все больше приживался к ней. И если сказать правду - к концу первого дня между ними были отношения, будто бы они прожили не один год вместе. Они занимались любовью там, где их настигала вспыхнувшая страсть. Да ей и не нужно было вспыхивать: просто нужно было время для отдыха между очередными страстными объятиями. И все же ее связи интересовали его. Через несколько дней он спросил ее об этом. Она ответила так, что вопросов задавать было больше не нужно: "Сейчас у меня - только ты". Значит, другие пока в тени. Допусти он ляп - и тут же появится другой. "У тебя много поклонников?". Она улыбнулась и ответила: "Целый ящик". Он сначала не понял. Тогда она подошла к комоду, вытянула самый большой ящик. Он сначала был набит письмами". Это - все от поклонников. Тут есть все, кто хочешь - от адмиралов до придурков. Можешь почитать на досуге. Когда мы вышли на Союз, меня буквально завалили письмами. В республике писали, но не столько. К тому же знали, что я - замужем... Мы в Ташкент возили программу, так я узнала, что Ольгу Полевую достают еще больше, чем меня. Сергей читал потом письма - беря наугад. И среди них попадались такие, что по одному письму можно было смело выходить замуж. Он даже удивлялся, откуда мужчины берут такие слова и мысли. Может, если бы он в свое время написал хоть одно письмо Земме вот так, то она не ушла бы от него? Он боялся вспомнит о Земме рядом с Любой: сразу ледяной холодок словно сдавливал все внутри, опускаясь вниз живота странным томлением. Он все пытался понять - что это там за орган внизу живота? Древние вон и на печень сваливали свои любовные недуги. Он почти наверняка знал - будь они близки с Земмой, вряд ли она могла подарить такие ласки и быть (он ругнул себя за цинизм) - такой мастерицей в сексе. Ведь до Любы такой не было ни одной. Разные были - стеснительные и не очень, страстные и холодные, но такой... Но он знал - постучи сейчас Земма в Любины двери и скажи: "Сережа! Пошли домой!" - и он нагишом побегал бы за нею. Может, это - сексуальный бзик, как и его неоправданные страхи? Но он знал, что это - не так. Когда они еще встречались с Земмой и он обнимал и целовал ее --у него даже на миг не возникала мысль заводить ее в постель, как это делал он с сотнями других. Непонятное тепло, радость, нежность разливались по всему телу, не хотелось отпускать ее - впитывать и впитывать это тепло, дышать ее запахом, тихонечко тереться о ее щеку. Может, Земма не сразу и ушла от него, чувствуя, что он - любит ее? И ей было жаль его? Но она знала что-то другое? Что они - не пара? Что она чувствовала в нем? Его все неправильную сформированность, что ли? Может, если бы не эта дурь - быть первым во всем (а как можно сразу стать первым, если не добиться оглушительной славы в поэзии? Ха-ха!: уже при нем напишут строки: Что лирики в загоне, что-то физика в почете..."), а потом поэзия пойдет на убыль в общественном сознании и даже все эти евтушенки, рождественские и вознесенские перестанут собирать толпы и залы. Попал в ложную волну? В одно из таких мгновений Люба почувствовала, что он о чем-то задумался. "Что тебя отвлекло?" - она даже привстала с подушки и посмотрела внимательно и участливо ему в лицо. - Прошлое? Сильно тянет?". Она поняла, что близости больше не будет, не стала легонько змеится своим телом возле его тела, а вздохнула и сказал: "Знакомо. Ведь я прожила со своим восемь лет... Это - не один день...". - "А из-за чего вы развелись?". - "Да не из-за чего. Он электронщик высшего класса. Потребовались специалисты на новую слушилку работа интересная. Оплата - высокая. Хотя деньги его вряд ли интересовали. Ему все одиночества хотелось. Говорил - вся цивилизация - игра эгоизмов. Все читал своего Фолкнера...". Сергей был удивлен в те годы, о которых говорила Люба, в СССР вышел только сборничек рассказов этого писателя. "Да он читал по-польски. Он же родился в Белоруссии, в польском селе. Там у него сестра. Из Польши ему и привезли этого Фолкнера, будь он не ладен". Сергей понял, что Люба не читала этого американского писателя. Он уже прочитал к этому времени и знаменитую трилогию Фолкнера, и романы "Медведь" и "Сарторис", не отрываясь прочитал в "Иностранной литературе" роман "Шум и ярость" и был поражен талантом этого писателя. Потом, на похоронах Фолкнера он услышал речь Кодуэла и тот сказал поразительные слова: "Если в других мирах есть жизнь и если их обитателям суждено познакомиться с земной цивилизацией, то единственное, что возможно, заинтересует их - это творчество Фолкнера". Он не сердился на Любу - она жила в своем мире, и он был уверен, что она с трудом может назвать даже столицу Австралии, хотя каждый день читает новости. Женщина. На тысячу процентов. Но муж ее, судя по всему, был далеко не ординарен. Люба рассказывала: "Расстались мы с ним из-за чепухи: его назначили начальником на одну станцию слежения. Он обрадовался - надо было видеть! Уговорил только, что бы ему в группу дали такого же чайника - Могилевского Сашу. Видишь ли - Саша, оказывается, по настоящему умен и им легко вместе даже молчать. Я спросила: а я что буду делать на вашей станции? Кур разводить? - До ближайшего жилья - сорок километров. Говорит, у них - специальная антенна. Даже телевидение БИ-БИ-СИ можно смотреть. Нужно оно мне - как корове - очки: я же не знаю английского. Уехал. Год писал. Потом его перевели куда-то под Ленинград. Тоже писал. Уже с полгода ничего нет. Но знаю - к дню рождения пришлет и поздравление, и подарок... Хорошо, хоть на развод согласился без всяких фолкнеров. Или там каких-то веберов и вебернов. Все мозги мне замусорил". В общем, воспоминание о Земме, так некстати посетившее его, помогло узнать многое о Любе. А хахели... Потом, когда он оставался дома один, раздавались звонки и он часто слышал мужские голоса. Но говорили всегда вежливо: Люба умела отбирать себе партнеров.