Тщеславие - Лысенков Виктор. Страница 38

С квартирой устроилось все лучшим образом. Он как чувствовал, что в редакции среди молодых сотрудников найдется кто-то без квариры, снимающий где-то комнату и неизвестно, у каких хозяев. Хотя к журналистам и самые превиредливые относились терпимо - люди около власти. Но все оказалось даже лучше: молодой выпускник из Свердовска ожидал приезда жены, которая в своем вузе аж на месяц позже заканчивала последний курс. Парень понравился Сергею. И за квартиру можно было быть спокойным: это не одним пацанам оставлять игрища и гульбища такие могут устроить, что соседи и милицию вызовут. Он дождался приезда Анюты - нежного голубоглазого существа, рассказал как его разыскать в экстренную квартиру я с вас брать не буду. Просьба одна: соблюдать на борту чистоту и порядок вовремя ликвидировать технические неполадки - и счастливого полета!".

Он позвонил тетке в Кинел и сообщил, что еде в гости. Та обрадовалась: до Кинеля Сергей никогда не доезжал, или переезжал, вернее, перелетал - по пути на Москву. Квартира тети была на четвертом этаже кирпичного дома, на самой окраине городка и в окно был виден военный аэродром, на котором время от времени то взлетали то садились истребители с треугольным крылом. Он уже десять лет не был связан с авиацией, но следил за тем, как растут крылья родины. Смотрел парады. Читал сообщения в прессе. И знал, что эти необычные самолеты - перехватчики "СУ". Иногда в ясном небе раздавались удары грома: Сергей знал, что перехватчики Сухого преодолевают звуковой барьер.

Он обошел за два часа небольшой городок, и кроме огромного сплетения железнодорожных веток на станции, ничего не обнаружил. Он потом еще раз убедится что ведение в настроении дает разный результат. И произошло это очень скоро. Тетя сидела вечером за сочинениями девятиклассников (уже взрослые - по шестнадцать лет, тем более - что на дворе - конец учебного года). Он смотрел телевизор - скоро должна была быть спортивная программа и там должен быть сюжет о бое Кассиуса Клея с претендентом на звание чемпиона мира в тяжелом весе. Тетя отвлекла его: "Смотри, Сережа! Может, я - отстала, но кое-что в современной молодежи меня настораживает. Вот мы писали сочинение на вольную тему: "Мое село". Я думала, что каждый напишет о работе своих родителей, о ферме, о рыбхозе, о комбайнерах. Но многих труд не интересует. Не всех, но многих. Вот на, почитай это сочинение". Сергей взял тетрадь и по почерку сразу понял, что сочинение принадлежит девушке: почерк был четким и красивым, что редко бывает у ребят, тем более - в эпоху шариковых ручек. И точно: на тетради он прочел: Зинаида Купарина. 9 "а". Сочинение не содержало никакого плана - в отличие от его времени (еще и двадцати лет не прошло, как он писал эти сочинения про разные образы, расписывая в пане чуть ли не детали костюмов героев). А тут: "Мое село". И все. Он с первой строки проникся уважением к неизвестной шестнадцатилетней Зине. Сочинение начиналось так: "Если говорить по правилам, то место, где я живу, называется не село, а учхоз. Не знаю, кто придумал такое название для большого села - это ведь скучное и канцелярское название: учхоз. Может быть, дяденьки и тетеньки, которые живут в Куйбышеве, когда планировали перенести сюда учебное хозяйство из города, не учли, что помимо студентов и преподавателей здесь живут еще и обычные люди. Жить в учхозе - это все равно, что жить в амбарной книге. Неужели нельзя было придумать селу красивое название и писать, скажем, так: село Ладное, а в нем - учхоз. Приехали хоть бы раз начальники из Куйбышева и поговорили с людьми. Посмотрели бы на наше село. Погуляли по окрестностям. Какие широкие и ровные улицы в нашем учхозе, аккуратные дома и дворы - ни одного покосившегося забора. Огороды, хоть и небольшие, тщательно ухоженные. В каждом дворе разные деревья, причем, в каждом дворе они расположены по-своему и выглядят так, будто пришли в гости и встали небольшими группками, ожидая, пока выйдет из дому хозяин и они попреветствуют его - скромно, вежливо, по-доброму. Но если признаться, мне больше всего нравятся ветлы, что растут за селом, почти по берегу нашей речки Кинель. Они, словно городские красавицы с разными пышными прическами, сделанными искусными мастерами. Ветлы по праву первыми встречают вас, когда вы идете в реке. А за ними - смешавшись друг с другом, зеленой ватагой бегут они на взгорок, за которым, в зеленом обрамлении течет наша уютная и теплая речка - Кинель. Это - настоящая сельская река. На ней нет пароходов и "ракет", но она довольно широкая, и переплыть ее не так просто. А на другой стороне, там, где кончается лес, видны ровные ряды яблоневого сада. Он краив по своему, в каждое время на свой лад: и весной, когда цветут сады, и летом, когда ветки яблонь увешаны плодами, и осенью, когда листва опала и если пригнуться, то далеко-далеко, над запахом яблоневой листвы, просматривается конец сада.

Вечером в селе бывают замечательные сцены - когда возвращается наше стадо. Коровки у нас - таких еще поискать. Все красавицы и умницы. Каждая знает свой двор, свою хозяйку. А молока сколько дают? От нашей Искорки мама надаивает каждый день три полных ведра. Молоко нам некуда девать и мама относит каждый день ведро молока в детский сад, где работает".

Сергей глянул на страницы дальше - на них шло описание, как у них зимой играют свадьбы, как устраивают праздники в местном клубе, как любят в их село приезжать на лето родственники из других мест, иногда - из очень дальних краев. Заканчивалось сочинение таким абзацем: "Часто летом, когда я из города иду пешком одна или с подругами через поле в наше село, я снимаю свои босоножки: тропа среди посевов хорошо утоптана, на ней нет ни стекол, ни гвоздей, ничего другого, обо что можно поранить ноги. Только - теплая земля. Идешь, чувствуешь это тепло и оно - словно ожидание дома, где тебя встретит мама, сестренка, а может быть и папа, если уже приехал с поля, моя собака, киска и, конечно, Искорка, которая в теплое время стоит в открытом загоне и приветствует всех нас своим добрым мычанием. Вот за это я люблю свое село". Тетя посмотрела на него и спросила: "Ну что ты скажешь? - Все о птичках и собачках. О коровках и ветлах. А где люди? Ведь их учхоз - одно из лучших хозяйств в стране. А здесь, между прочим, выведена одна из лучших пород российских коров. Влеплю вот ей "неуд" за плохо разработанную тему будет знать". - "Но соинение написано грамотно", - возразил Сергей тете. Не обязательно всем писать о трудовых подвигах. Пусть кто-то о красоте подумает. О душе...". - "Ты вот им об этой самой душе еще повнушай - совсем работать будет некому - откроют монастыри и будут там богу молиться. О душе заботиться". - "Да монастыри никто не разрешит открыть. А работать... Это ведь одно другому не мешает... Я сам знал очень неплохого столяра-баптиста. Он одит на все моления. Выезжал за город со своей сектой. Чуть в газете его не раскритиковали. А пришли на фабрику, где он работал - придраться не к чему: отличный работник. Со всеми вежлив. Не пьет. Не курит. Я и дома у него побывал - все чисто, в мастерскй - идеальный порядок. Я убедил тогда редактора, что о таких людях совсем не надо писать критические материалы. В конце-концов - вера - его личное дело. Сверху жали - оказывается, члены их семьи жили и в других городах. Вот и хотели навести порядок. Хотя вряд ли что дельное из этой затеи вышло бы... Аввакуум на костер пошел, а от веры не отказался". Тетя не стала с ним с порить - то ли по причине очевидности вопроса, то ли тетради требовали еще много внимания. Сергей попросил тетю: "Поставьте Купариной пятерку". - "Это еще за что?". - "За поэтическуюразработку темы. Ведь я уверен - наша Зина пишет стихи. На прогулках на природу - собирает самые разнообразне цветы, плетет венки, и не тольк себе, но и подружкам. Поддержите в ней стремление к поэзии. Увилите дом у Зины - будет чудным. Во дворе будет не толко чисто, но и красиво. Это ведь будет совсем скоро. Сколько ей - шестнадцать? Ну вот - года через три, если не пойдет в вуз. Или через шесть, если будет учиться. Вы еще, наверное, будете работать. Сколько вам сегодня? Пятьдесят два? Ну до шестидесяти на деревне отработаете запросто...". Сергей хорошо представлял себе эту девушку, ему оень хотелось, чтобы в ней никто и ничего не ломал, чтобы красота и поэзия были ее частью, чтобы это чувствовалось. Он даже понимал, что в той девочке он отстаивает что-то свое. Когда и как в нем сплелось то, что принимали в нем многие женщины и даже друзья и то, что почувствовала Земма, что так проявилось в отношениях с Любой (хотя, поостыв, он понял, что Любе очень далеко до Земмы, возможно это помогло быстрее отойти от шока, от растерянности, от унижения. Он теперь яснее понимал и свою обиду, и, как не покажется странным - боль. Все же Люба, с точки зрения обычного человека, была супер: первая красавица) а другую и не выпустят на экран главным диктором), нежная, ласковая, она дарила столько радости в интимных отношениях, причем, в ее отношении к мужчине (он же понимал, что он - не первый) все было естественно, без намека на развязность, страстно. Но и в тех отношениях, он теперь начал понимать это, словно тонкая ниточка во мраке ночи укладывалась выстроенность отношений, хотя временами она и забывалась. Почему же Земма не приняла, или сама не предложила таких вот отношений? Чем ему было плохо с Любой? Окажись он немного терпимей и все шло бы как по маслу... До самой старости? Он впервые зада себе этот вопрос не видел сегодня на него ответа. Но мысль эта внезапно прервалась, так как появилась Зина Купарина, он даже не сразу понял, что они летят с нею между дневных звезд - так светло и хорошо все видно, и те луга, на которых, вместе с цветами, сияли звезды, одни ярче, другие - поскроменее, одни светили бледно-голубым цветом, другие - синим, третьи - сине-желтым, а некоторые красно-синим. Эта разномастность звезд, их разная яркость придавали небесному лугу необычную живописность и радующую сердце разнооразие. Сначала он только боковым зрением увидел Зину Купарину - конечно, она была в короткой юбочке и кофточке без рукавов - теплая весна на дворе, а волосы, распущенные, то открывали, то скрывали под порывами ветра ее нежную шейку. Зина Капарина совсем не замечала ветра и смеялась радости полета, звездам, цветам, прозрачным небесным лугам. Он хотел показать ей, где среди этой красоты находится Бетельгейзе или Альфа Центавра, но не мог понять, где они, не осозновая, что знания его о звездах - умозрительные, но все равно он решил хоть что-то показать этой поэтической девушке - хоть Большую Медведицу (это-то он точно знает!) или созвездие Ориона (вон та, яркая герлянда звездных цветов наверное, и есть созвездние Ориона), он глянул на Зину Капарину и удивился, что она - прозрачна. Нет, не так, как витрина магазина, а как, например, японский фарфор - посуда пропускает свет, хотя сквозь нее ничего и не видно. Зато понятно, что это - настоящий фарфор, высшей ценности. Свет от Зины Купариной показался ему знакомым: ему всегда казалочь, что таким же светом всегда струилась Земма. Наверное, господь-бог создает такую совершенную,светящуюся женскую красоту как оберег высокой любви, чистоты и своего разумного замысла. Так эта красота посылается в наказание за непонимание высшего творения - женщины, небрежного, а тем более - базарно-магазинного отношения к ней. Он понял, что ему нельзя касаться Зины Купариной, нельзя соблазнять ее словами, что сам полет с нею рядом непонятно зачем подаренная ему радость. Может, потому, что он бескорыстно заступился за нее? Он сказал тете: "Поставь ей, пожайлуста, пятерку. Поверь моему опыту - оно написано не только искренне, но на нем лежит печать высокой и красивой души". Тетушка вздохнула: "Вот с этим мне трудно спорить. Купарина - чудесная девушка. Когда она входит в класс, сразу становится светлее. И сразу к ней обращается несколько одноклассниц и одноклассников. Видно - омобога дела нет - хотят услышать ее голос. Ладно, сделаю исключение - поставлю отлично, но если мне сделают замечание - пойдешь вместо меня на педсовет". Неужели он действительно ходил потом на педсовет и помахал перед носом директора нокаутным кулаком? Наверное, да. Инае чего бы это он побледнел и отшатнулся, когда встретил их на тропке, что вилась по высокому берегу в ракитах речки, и Сергей подумал, что он все же помахал ему кулаком перед самым носом-то то он первым поздаровался с тетушкой, назвав ее с перепугу Марьей Ивановной (это он запомнил из анекдотов о Вовочке? Может, сейчас врезать за это?). Но он не стал трогать директора, так как тот торопливо собриал цветы для Зиночки Купариной - стыдно было за то, что он не увидел сразу таланта в сочинении.