Венера - Манн Генрих. Страница 41

Уже полуодетая, она опять позвала его. Свысока, повелительно сказала она:

— Я желаю также узнать от вас, находится ли мое недомогание в связи с моей бездетностью.

Доктор понял; он кивнул головой. Это было то, чего недоставало; он был удовлетворен.

— Несомненно, — медленно сказал он. — Но материнство было бы опасно для жизни.

Она сделала презрительную гримасу.

— Во время процесса разрушения, который переживаете ваша светлость, оно было бы опасно для жизни, — повторил он, точно извиняясь.

Она потребовала с неподвижным лицом:

— Дайте мне уверенность, что оно возможно.

Он, не колеблясь, приступил к бесполезной формальности. Он заботливо подложил ей подушки и долго и тщательно исследовал ее; при этом у него было чувство, что за ним стоит и ухмыляется старый герцог. Затем он выпрямился и серьезно сказал:

— Madame, вам не на что надеяться.

— Не на что?

— Да.

Она колебалась.

— Никогда?

— Нет.

Ее голос вдруг стал хриплым, неровным. Когда врач вышел, она еще долго лежала с изнеможением на лице.

Она вернулась в салон, чтобы коротко проститься. Но Барбассон ласково, с добросовестностью врача, сказал ей:

— Прошу вас, герцогиня, не тревожиться. Кровоизлияния из легких не имеют той важности, которую им приписывают. Лежание в постели могло бы иметь следствием гипостатическое воспаление легких. Я, напротив, советую вам воздушные ванны, гимнастику, ходьбу. Рекомендую вам умеренность во всем, так как, к сожалению, спинной мозг затронут. В этом отношении я не скрываю своих опасений. Если вы хотите послушаться меня, madame, то отправляйтесь в Риву на Гардском озере и отдайте себя под наблюдение одного из моих друзей. Доктор фон Меннинген при содействии благоприятного климата, с помощью холодной воды и соответственного движения в два года вернет вам полное равновесие. Прошу вас не сомневаться в этом, — прибавил он, слегка улыбаясь.

Она поехала, чтобы чем-нибудь заняться, на площадь Оперы и взяла билет в Риву. В Десенцано она села на пароход; тогда она вспомнила, что на этом озере живет Якобус. В Мадерно она сошла с парохода; ей казалось совершенно безразличным, сойти ли здесь или в Риве.

Ближайшая деревня, в которой он жил, полукругом расположилась под залитой гор перед шпалерами для винограда. Из сомкнутой массы ее обветренных домов выступали приземистые каменные наружные лестницы; на них, обхватив руками колени, сидели женщины и перекликались. Из открытых амбаров, под выступающими деревянными крышами, выглядывали связки хвороста. Дом Якобуса стоял у откоса между кустами винограда и масличными деревьями. Это был четырехугольный крестьянский дом, отличающийся от остальных домов террасой, вдвое более длинной, чем фасад.

Красивая служанка, черноволосая, полногрудая, со смуглой кожей, сказала ей, что барина нет дома. Медленно идя обратно, герцогиня увидела его: он шел между двумя мужчинами, из которых один, маленький и толстый, мог быть помещиком. Другой был желтый, деревянный, по всей вероятности, адвокат. Она охватила их всех одним взглядом и нашла, что он подходит к ним. У него не было брюшка; он держался немного деревянно, вроде адвоката. Он обернулся: спина у него сделалась костлявой. Но жест, которым он указал на поле, выражал силу и удовлетворение: это был жест владельца.

Заметив ее, он остановился и перестал говорить. Он узнал только ее походку. Она медленно приблизилась и подняла вуаль; Якобус остолбенел. Он сказал несколько слов своим спутникам; они остановились поодаль, видимо, оробев. Он подошел, непринужденно и без порыва поцеловал ей руку и сказал:

— Как мило с вашей стороны, что вы вздумали навестить меня.

— Мне было любопытно увидеть вас еще раз.

— Еще раз, герцогиня? Еще не раз, надеюсь.

— Только этот один раз, так как я больна и должна проститься.

— Перестаньте, не говорите так. По вас ничего не видно.

— Вы видели это только что.

— Вы мрачно настроены, мы пережили так много, вы и я. С тех пор я только изредка слышал что-нибудь о вас. Знаете, свет так далек отсюда. Я принадлежу всецело деревне. Это утешает. Надо только уметь отречься. Сделайте, как я. Здесь нет ничего волнующего, прежде всего здесь никто не рисует.

— Это заметно, — сказала она.

— Не правда ли?

Он обернулся.

— Здесь у нас есть более важные дела, чем рисование, не так ли, господа?.. Это мои друзья, герцогиня: синьор Фабио Бенатти и адвокат Ромуальдо Бернардини.

— Совершенно верно, ваша светлость, — объявил адвокат хрипло, но с силой. — Здесь приходится неустанно работать для усовершенствования выработки оливкового масла, так же как и для поднятия виноделия.

— Проклятая виноградная вошь! — вздохнул Бенатти.

— Мы победим ее! — провозгласил Якобус. Адвокат восторженно прохрипел:

— Ведь у нас имеется общество для надзора и борьбы с ней — общество со статутами и правлением. Все идет отлично, благодаря самоотвержению и трудолюбию нашего председателя…

Якобус поклонился.

— Мы в общем немного отстали, — заявил он. — Я в результате тщательного изучения ввел в своем имении совершенно новую систему выжимания виноградного сока.

— Вы сами? — спросила герцогиня.

— Я сам. Система находит подражателей. Вы легко поймете ее преимущества, если я скажу вам…

Но Фабио Бенатти прервал:

— Что нам нужно, это общественные погреба. Почему цены на наши вина так низки? Потому, что они не имеют общего типа!

— Постоянство типа, — заметил адвокат, подняв палец, — первое и необходимое условие для распространения и славы вина. До тех пор, пока каждый крестьянин будет выделывать вино по-своему, постоянный тип невозможен.

Якобус прибавил:

— И обратите внимание, герцогиня, что вино нашей местности нисколько не хуже вина Бардолино, которое оплачивается гораздо дороже. Оно богато алкоголем, этим оно равно вину Ровиго; я мог бы вам привести процентное отношение. Оно содержит также массу таннина, гликозина и вообще много элементов, которые облегчили бы его переработку на научной основе…

Они оперлись все трое о забор и продолжали разговор. Герцогиня спокойно обводила взором виноградники. Из светлой зелени поднималась маленькая почерневшая церковь. Она вся обветшала и была заперта и брошена. Но над дверью на стене была едва тронутая разрушением картина, написанная в призрачных серых и розовых тонах: «Благовещение». Избранница, получившая весть о материнстве, была робка, грация ангела мягка и легка. И взор приезжей остановился на них. Его жег этот образ ее собственного невозможного желания на челе осужденного на гибель дома.

Якобус, наконец, расстался со своими друзьями. Они дошли до вопроса об эмиграции; адвокат уверял:

— Новый кадастр исправит многое более справедливым распределением налогов.

— Будем надеяться, — сказал Якобус. Адвокат что-то крикнул ему вслед, он поспешно вернулся.

— Мне пришла в голову идея, за которую, милостивейшая герцогиня, надеюсь, не осудит меня. Если бы, ваша светлость, вступили в члены нашего общества — что я говорю, соблаговолили принять звание почетного члена нашего общества…

— Вашего общества против виноградной вши?

— Это, наверное, принесло бы счастье.

— Не виноградной вши, — сказал Фабио Бенатти, — а обществу.

— Я чувствую себя польщенной, господа, я принимаю. За это вы окажете мне честь принять от меня известную сумму.

Якобус повел герцогиню по своим полям, дал ей взвесить в руке виноградные кисти, которые еще оставались, назвал ей цифру дохода от винограда. Он показал ей озеро с таким видом, как будто был его хозяином, хвалил его рыб и извинялся, что вид не совсем ясен. Затем она должна была похвалить его сад… Розы еще цветут! Куры несутся удивительно. Он вытащил из сена яйцо, пробуравил его и подал ей; это придает силы. Между тем служанка ходила по двору с ребенком на руках и равнодушно смотрела на гостью своими красивыми, вопросительными глазами животного.