Возвращение в Тооредаан 2 (СИ) - Чекрыгин Егор. Страница 56
Встал. Стоит, шатается. Толку от него пока не много….Где командор? Ага, взрывом его отбросило в самый дальний угол, да еще и завалило грудой обломков, узнать можно только по туфлям с золотыми пряжками. Разгрести обломки….С чего бы это вдруг так закружилась голова, неужели его тоже приложило взрывом? …Вроде командор жив. Без сознания, но жив. Тем лучше, не будет скандалов по поводу героической гибели вместе с кораблем. Теперь, надо придумать, на чем будем спасаться. Шлюпки? — На корабле их было больше десятка, но сохранилась ли хоть одна? Капитанский ялик? — Он должен быть подвешен где‑то за кормой. Целый? С виду вроде целый. Но пока не спустишь на воду, не узнаешь. А как его спускают? …Нет, самому ему с этим не разобраться. Но ведь должен же на корабле еще остаться кто‑то живой, кто разбирается во всех этих морских канатах и прочих лебедках….Тут еще где‑то был рулевой. Вон еще чьи‑то ноги торчат из под обломков….Тоже жив, но с такой дыркой в голове, пользы от него будет не много. Спуститься на палубу? В эти ядовитые клубы дыма с выбивающимися наверх языками пламени? Придется….Игиир стянул с себя камзол, накрыл им голову, сделал глубокий вдох как перед нырком в воду, и бросился по трапу вниз. Поскользнулся в луже крови, упал, больно ударившись копчиком. Вскочил, и начал судорожно ощупывать лежащие вокруг тела. Все мертвы.
— Есть кто живой? — Заорал он.
— Тут я, придавило **** меня…. — Раздался голос откуда‑то справа. — Подмогни браток, а то сейчас поджарюсь как молодой подсвинок на день Поминовения Предков. **** **** ***** ***** ***** небесный верблюд **** *****.
В голосе говорившего чувствовалось напряжение и страх, однако хватало сил и мужества шутить и ругаться, это было хорошим знаком. Игиир пошел на звук ругани, и сквозь клубы дыма разглядел лежащего морячка, чья нога была придавлена опрокинувшейся набок пушкой. Игиир застыл в раздумье, — стоит ли тратить время на этого человека, или пойти поискать кого‑то другого. Нет, спасти жизнь боевого товарища, пусть даже и нижнего чина, это святое. Но из‑за клубов дыма уже невозможно дышать, пламя гудит где‑то внутри корабля как в кузнечном горне, и кажется лужи крови на палубе уже начинают закипать. Потратить время на спасение конкретно этого человека? А если он не сможет ходить и оказать столь необходимую Игииру помощь, и тогда погибнут все? Искать кого‑то другого уже не останется времени. — А ведь у него есть долг — спасти командора…, и Хееку. А если и начать возиться с этим морячком, — то как вообще можно поднять тяжеленную пушку? — Конечно, на верхней палубе стояли пушки самого малого калибра. Но даже такая легкая пушка, слишком тяжела для одного человека.
— Вон. — Внезапно рявкнул лежащий, вполне себе командирским тоном, указывая пальцем на палубу недалеко от себя. — Салага, возьми ту вымбовку, ******* под ствол и приподними эту **** на *****. Тут всего‑то поднять на толщину пальца надо, и я смогу ногу вытащить. Шевели задницей *****!
Командирский тон подействовал, Игиир нашел указанный инструмент, и сделал так как сказал ему этот моряк. Оказалось — что тот знал, о чем говорит, — тяжелый пушечный ствол оказался не таким уж тяжелым, а моряк и правда сумел вытащить свою ногу из этого капкана.
— Благодарю, ваша милость. — Опять не сказал, а рявкнул он, приняв вертикальное положение. — Боцман Хууг, жду ваших приказаний!
— Нога цела? Можешь ходить? — Первым делом спросил Игиир. — Тогда пошли, надо спустить капитанский ялик, и вытащить отсюда командора…, и еще одного человека. Давай, шевели задницей ****!
Свое дело боцман Хууг знал. Сначала он, несмотря на сильную хромоту, с ловкостью обезьяны цепляясь за какие‑то веревки, спустился в висящий за кормой ялик, и внимательно осмотрел его. Крикнул — "Норма", и с такой же удивительной ловкостью залез наверх. Спасительная лодка оказался на воде за какие‑то считанные мгновения, всего‑то и понадобилось дернуть за какую‑то веревку, потом покрутить какой‑то рычаг, и еще он упомянул про какой‑то тормоз. Потом дело замедлилось. Спускаться в ялик можно было только скользя вниз по тонкой веревке, а нормально проделать это мог только боцман, ну и немного сам Игиир, впервые за долгое время вспомнивший добрым словом своего самозваного зятя, и те канаты, что тот повесил в фехтовальном зале Бюро. (Какие удивительно благостные, оказывается это были времена, — полные спокойствия, счастья, и надежд на будущее, а он этого не ценил). Хееку пришлось спускать вниз на веревке, — житель предгорий — высоты он не боялся, но плещущаяся внизу вода вводила его в ступор. Потом спустили командора, обвязав веревками под мышками, Хееку внизу принимал "груз".
— Сними флаг, а потом займись этим. — Коротко приказал Игиир, указав боцману на все еще лежащие без признаков сознания, тело рулевого. — Я зайду в каюту капитана, заберу бортовой журнал.
…Когда пришла очередь Игиира спускаться в ялик, — веревка ему уже почти не понадобилась, — некогда казавшийся огромным и несокрушимым, краса и гордость своей страны, новейший линейный корабль "Гордость Сатрапии" уже погрузился в море настолько глубоко, что над водой оставалась видна только часть кормовой надстройки.
— Надо бы быстрее отплывать, ваша милость. — Заявил ему боцман Хууг. — А то ить, утянет. Такое, говорят, всегда бывает, когда большой корабль тонет.
— Тогда плывем. — Согласился с ним Игиир. — Только вот куда?
— Полагаю, пока нам лучше бы держать курс на зюйд — вест, ваша милость. Подальше от битвы и от берега. Неохота мне, что‑то попадать в плен к удихам.
— Держи на зюйд — вест. — Согласился с ним Игиир. — Только далеко не уплывай, скоро сюда должна подойти наша эскадра. — Кстати, как думаешь, еще кто‑нибудь спасся?
— Будем посмотреть, ваша милость. Если не надолго, ялик наш еще человек пять легко примет.
…Эскадра подошла, но слишком поздно. К тому времени удихи, словно бы получившие некий заряд бодрости при виде гибели огромного линейного корабля, уже смогли захватить "Мооскаа" и "Славу Предков". "Ирокез", подобно легендарным неустрашимым воинам, чье имя он носил, видимо предпочел гибель позору плена. Второй раз, небо над Срединным морем содрогнулось от грохота чудовищного взрыва. С собой, на чудесные морские просторы, куда уходят все корабли, чей экипаж до конца выполнил свой долг, яростный морской воин, утащил и целых три прилепившихся к его телу ордынских корабля. Не самых больших, надо сказать, но в такие моменты, выбирать не приходится.
…А последних, оставшихся в живых членов экипажа "Гордости Сатрапии", принял на борт один из пиратских кораблей, — не новый, но еще вполне крепкий галеон "Кусачая черепаха".
Оу Ренки Дарээка, генерал.
Ренки конечно же ждал этого…. Не мог не ждать, ибо сие есть один из величайших законов природы, действие коего нельзя приостановить на время военных действий, или каких иных чрезвычайных происшествий. И конечно же он знал примерные сроки, когда это должно произойти, и тем не менее — известие о рождении сына, застигло его врасплох подобно молнии ударившей с ясного неба. Он раз за разом вчитывался в строки лежащего перед ним письма, и каждый раз ему казалось, что он что‑то упускает из виду, не может уловить некие важные подробности. Он перечитывал эти два десятка строк раз за разом, и не мог оторваться, подобно тому как изнывающий от жажды путник, пересекший пустыню, не может оторваться от родника холодной живительной воды. И подобно тому, как путник, с каждым глотком улавливает новые грани вкуса живительной влаги, так и Ренки, с каждым разом находил в послании новые оттенки смыслов.
Письмо было написано в довольно сдержанных тонах, и отчасти, его пожалуй можно было бы даже назвать сухим и враждебным. В словах и выражениях, кои скорее были бы уместны в официальном извещении малознакомым людям, нежели промеж супругами, его жена — благородная дама Таалия извещала своего супруга о том что, — "…третьего дня пятого месяца сего года, у вас, сударь, родился сын…". (Это ведь уже почти целый месяц прошел). Затем, столь же холодно она сообщала что мальчик здоров, она сама тоже вполне здорова, и вообще — все вокруг изумительно здоровы, лето выдалось чудесным, в поместье "Колхоз" ожидается большой урожая винограда и пшеницы, а покой и благополучие разлившиеся над провинцией Фааркоон, просто‑таки приводят в изумление. Лишь в самом конце письма, Таалия не смогла удержаться от язвительного сарказма, и написала что, — "…была бы счастлива показать младенца его отцу, еще до того, как вышеуказанный младенец осчастливит ее рождением внуков"….М*да. — Судя по последним строкам, — Таалия пребывала в…, не лучшем расположении духа. Ренки невольно поежился. — Его хрупкая и миловидная супруга, при желании могла стать настоящей фурией ада, вымораживающей все вокруг себя ледяным холодом. Но с другой стороны — она умела превращаться и в идеальную супругу — тихую, заботливую, любящую и во всем покорную мужу…, — главное — не перечить ее воле. — Сказывалась кровь герцогов Гиидшаа, из рода которых происходит его женушка….Впрочем — Ренки действительно ценил, восхищался и даже немного боготворил свою жену, и был искренне благодарен даме Тиире, организовавшей этот брак. Пожалуй, можно было признаться, что Таалия из рода оу Дарээка, была наиболее близка к тому идеалу женщины, коий рисовал себе некогда юный и наивный провинциал Ренки, знание женщин которого зиждилось на прочтении нескольких десятков баллад, рыцарских романов, и просмотра романтических пиес, что давал, изредка заезжающий в их захолустье, бродячий театр. Возможно, меж ними и не было той страстной всепоглощающей любви, о коей грезят все, начитавшиеся любовных романов юноши. Но взаимное уважение и даже некая искренняя дружба, к которой они пришли в первые же три месяца их договорного брака, тоже стоили весьма немало….Особенно если вспомнить, к чему привел такой же договорной брак, его, некогда друга и приятеля оу Лоика Зааршу….Да уж…, война на уничтожение в собственном доме…, — врагу такого не пожелаешь….Но нет. — Таалия женщина разумная, и прекрасно понимает что он, в силу своих служебных обязанностей, просто не может постоянно находиться возле нее, даже в такое, весьма непростое для всякой женщины, время. Пройдет немного времени, и она успокоится….Однако, все это сильно меняет его планы. Надо побыстрее встретиться с Готором и Одивией.