Путешествие вверх - Фёдоров Вадим Дмитриевич. Страница 4

Впереди блеснул огонёк. Долопихтис стремительно бросился в сторону. Потому что Долопихтис, как настоящий светящийсязубый удильщик, проныра и разбойник, терпеть не мог встреч нос к носу с неизвестными. Куда приятней осторожно подобраться сзади и выяснить, не следует ли уносить ноги подобру-поздорову. Но если это всего-навсего какая-нибудь слабенькая рыбёшка, тогда «я не побоюсь показаться навязчивым», пробормотал Долопихтис и с удовольствием отметил, что выражается он необыкновенно изысканно и тонко.

Описав широкий полукруг, он медленно стал догонять огонёк. Когда наконец Долопихтис смог рассмотреть светящийся предмет, то был озадачен: предмет оказался странной рыбой, с печальным и задумчивым видом, но…

Долопихтис отнюдь не был уверен, что он сможет с ней справиться. Однако она не показалась ему и достаточно опасной.

В первое мгновение Долопихтис расстроился, потому что в океане каждый расстраивается, встречая что-нибудь живое, чем он не в состоянии закусить. Но тут же Долопихтис решил использовать случай и поговорить. «В конце концов, — подумал он, — в жизни редко представляется случай поговорить без риска быть съеденным», — и, подплыв к рыбе, Долопихтис учтиво произнёс:

— Простите. Я рыба-удильщик.

— Вижу, — меланхолично ответила незнакомка.

— Моё имя Доло… — В этот момент рыба повернулась к нему боком, и он замолчал, поражённый блистающей красотой её звёзд, собранных в пять дугообразных линий.

— Доло? — несколько удивлённо переспросила рыба.

— …пихтис, — почтительно подсказал удильщик. — Долопихтис.

— А я рыба-созвездие. И все мои звёзды пожалованы мне природой за то, что я никогда и никого не убиваю.

— Чем же вы питаетесь? — спросил Долопихтис, чтобы поддержать разговор. Вообще-то он догадался, чем питается новая знакомая.

В царстве вечной ночи, кто не убивает, тот вынужден быть трупоедом — подхватывать и съедать мёртвые остатки больших и маленьких животных, которые в виде дождя трупов опускаются на дно.

— Я поедаю мёртвых копепoд, — с достоинством ответила рыба-созвездие.

И тут Долопихтис страшно заволновался. Вот наконец он встретил рыбу, которая питается копеподами — маленькими рачками, — и которая безусловно знает, откуда они берутся. Он много раз встречал мёртвых и прозрачных рачков, которые медленно опускались вниз. Они жили где-то высоко-высоко наверху, и, как рассказывала ему одна знакомая медуза, многие рыбы, которые не охотятся друг за другом (Долопихтис всегда думал, что медуза в этом месте немножечко врёт), питаются живыми копеподами. И поэтому Долопихтис, скрывая волнение, осторожно спросил:

— Скажите, пожалуйста, а откуда появляются на свет мёртвые копеподы?

— Странно, — задумчиво ответила рыба, — странно, что вы не знаете, что мёртвые копеподы — это мёртвые копеподы. Но до того, как стать мёртвыми, они были живыми. Я сама встречала живых копепод, когда однажды путешествовала вверх.

— А правда ли, что наверху живёт много рыб, которые питаются только живыми копеподами? — спросил удильщик.

— Это правда. И чем больше наверху копепод, тем больше еды для рыб и тем больше становится рыб. Даже нам, трупоедам, живётся значительно лучше, когда наверху бывает много копепод. Ибо всё живое, как бы его много ни было, когда-нибудь становится мёртвым. А мёртвое поддерживает нашу жизнь здесь, внизу, где всегда тихо, темно и холодно.

Никогда в жизни Долопихтис не встречался с такой умной и рассудительной рыбой. Тысяча вопросов вертелась у него на языке, и особенно ему захотелось выяснить, чем питаются копеподы. Но чтобы не показаться необразованным, он задал рыбе вопрос в форме, которую он про себя назвал риторической.

— Если смерть копепод даёт вам жизнь и, следовательно, их конец служит вашим началом, где можно найти начало, которое служит концом, дающим, в свою очередь, начало копеподам?!

Рыба-созвездие долго молчала, поражённая нелепостью формы простенького в сути своей вопроса, и ей было очень жалко рыбу, не способную ясно выражать свои мысли. Наконец она флегматично ответила:

— Каждая грамотная рыба знает, что копеподы питаются мельчайшими растениями, которые населяют самый верхний этаж океана, освещаемый солнцем. Эти мельчайшие растения называются водорослями. И чтобы расти, им, водорослям, обязательно нужен свет и ещё что-то такое, что есть в воде, но чего мы, рыбы, не видим.

— Как?! — воскликнул поражённый Долопихтис. — Разве можно не видеть в воде того, что там есть?

— А разве ты видишь соль в воде, которая делает солёной воду океана? — возразила рыба.

— Так это соль нужна водорослям? — изумился Долопихтис.

— Нет, им нужно что-то другое, что присутствует в воде так же, как соль. Мне говорили, как оно называется, но это было давно, и я забыла.

И в этот момент рыба-созвездие стремительно бросилась в сторону, а сам Долопихтис, не успев даже сообразить, в чём дело, метнулся на всякий случай в другую. И вовремя!

К ним направлялся угорь-удав, не гнушавшийся обитателями и помельче удильщиков.

Долопихтис помчался вниз, позабыв об интереснейшей из бесед, и страх рождал в нем только одно-единственное желание: уйти, скрыться, раствориться в чернильном мраке воды. Он плыл изо всех сил… Вдруг внизу показалось облачко тумана, и было оно ярко-красное. Долопихтис, мгновенно приняв решение, повернул к облачку. Навстречу ему неслась стайка красных червей-стрелок, похожих на крошечные торпеды, движущиеся в атаку на врага. Это было спасением! Долопихтис прекрасно сознавал, что преследующий его угорь-удав, столкнувшись со стаей стрелок, не упустит случая полакомиться. Поэтому, врезавшись в светящееся облако стрелок, Долопихтис почувствовал себя в безопасности. В эту же секунду он превратился из жертвы в охотника. И хотя поток стрелок значительно ослабел, Долопихтису удалось перекусить по дороге.

«Каждое существо в глубинах океана поневоле хищник», — философски заметил Долопихтис.

Отделавшись от погони, Долопихтис медленно поплыл дальше. Слабым облачком растворялась над головой стайка стрелок. И когда погас этот последний проблесковый свет над головой и тьма непроницаемой стеной заслонила от него весь мир, Долопихтис остро ощутил своё одиночество. Его сверкающая улыбка, примёрзшая к зубам, была обманчивой и фальшивой.

«Неужели там, наверху, действительно светло? И что это за странные создания — водоросли, которым необходим для жизни свет? Не выдумка ли это рыбы-созвездия?»

Но удильщик вспомнил задумчивый и серьёзный вид рыбы-созвездия, её блистающие ленты из звёзд, и ему захотелось поверить, что на свете существует что-то, кроме мрака, ненависти и войны.

«Может быть, — подумал он, — там, наверху, не думают о еде? — И в ответ своим мыслям рассмеялся: — Тогда о чём же там думают?»

Спугнув огнезубой улыбкой стайку крошечных мальков рыбы-солнца, Долопихтис медленно поплыл.

Он принял решение.

Долопихтис плыл всё время вверх, вверх и вверх…

Глава пятая,

в которой Долопихтис узнаёт от рыбы-лоцмана, почему вода в океане бывает разного цвета

Поднимаясь вверх, Долопихтис с изумлением заметил, что вокруг всё неуловимо изменилось. Тьма, в которой он родился, к которой привык и которая казалась бесконечной, уступила место неопределённому, мёртвенно-серому, очень слабому свету. Толща воды казалась сероватой, и это было поразительно и необъяснимо. Совсем рядом проплыли рыбы-топорики, потом — некоторое время спустя — маленькая медуза, но удильщик не обратил на них внимания. Он всё время плыл вверх и с возрастающим изумлением наблюдал, как вода — та самая вода, чёрный цвет которой он считал за постоянное свойство, — изменяла свой цвет. Правда, вода была ещё очень тёмной: черновато-синяя, даже скорее чёрно-серо-синяя, но синий оттенок проявлялся уже несомненно. Постепенно синего становилось всё больше. И это была уже не густая синева, примешивающаяся к чёрному цвету ночи, — в синем цвете проявилась лёгкость голубизны, которая создавала иллюзию света, — это была голубизна, светящаяся голубизна, голубизна окружающего мира.