Колыбельная для вампиров (СИ) - Борисова Светлана Александровна. Страница 138
— Есть, мэм! Разрешите идти?
— Ты еще здесь? Бегом!
Грустные воспоминания о детстве
Отправив ничего не подозревающую Эльзу хлопотать по хозяйству, Рени забралась по довольно пологому склону притора и, остановившись на самом краю обрыва, глянула себе под ноги. Далеко внизу сердито шумела на перекатах бутылочно-зеленая горная река. Холодный чистый воздух, отдающий снежной свежестью, был настолько вкусен, что она не удержалась и глубоко вдохнула его, и тут же закашлялась, задохнувшись от резкого порыва ветра, ударившего ей в лицо. Он принес с собой запахи человеческого жилья, которые показались ей настолько знакомыми, что у нее защемило сердце. Рени вдруг показалось, что спустя долгие годы она вернулась в родной полузабытый ею дом и он, приветствуя свою заблудшую овечку, ласковой отеческой ладонью коснулся ее души.
С непонятной в себе уверенностью она знала, что стоит на втором приторе, а дальше будет более пологий первый, с которого так удобно спускаться зимой на лыжах. И где-то между ними должен находиться паром на реке, который связывает между собой прибрежные деревеньки. Чтобы проверить свое предположение, она бегом понеслась к первому притору, и в ложбине действительно углядела остатки парома у реки.
«Черт! Откуда я знаю здешние места? Очень странно», — подумала Рени. Затем поднявшись на вершину гряды, она позабыла обо всем. Зрелище огромного гористого пространства объяло ее душу неизъяснимым восторгом и грустью, и она долго простояла наверху. Величественное спокойствие древних гор помогло ей настроиться на отречение от всего земного и Рени внутренне начала умирать, сознательно обрывая живые нити сердца, так как это умеют делать камикадзе, идущие на смерть. Она заметила плоскую вершину в горной гряде, и бесстрастно отметила: «Еще одна старая знакомая — Столовая гора. Уверена, что рядом с ней по вечерам встает луна, которая в полнолуние кажется просто огромной. По видимым размерам она не меньше, чем на юге. Впрочем, оно неудивительно, здесь довольно близко к южным широтам». На ум ей пришли есенинские строчки:
«Правильно говоришь, Сергей — крестьянский сын, — холодно подумала Рени. — Жить — так на всю катушку, любить — так без оглядки. Красивые слова, красивые мечты. Жаль, что сам ты растранжирил свою жизнь впустую. Родные крестьянские корни утерял, а на городской почве не прижился — оттого и тосковал непомерно. Если бы не стихи, то с чем бы ты остался? Очередной безродный Иван в погоне за жар-птицей удачи. Странно живут люди. Они похожи на перекати-поле, не имеющие своих корней и нам вампирам их не понять…»
Она еще немного постояла наверху. «Ладно. Наплевать на человечество, что-то я не о том думаю. Лично у меня «отзвенел давно звеневший сад» и «теперь ей ничего не надо». Пора мне отправляться в путь, чтобы избавить близких от поклонения мертвым». Ежась от порывистого ледяного ветра, Рени начала спускаться по пологому боку притора в виднеющуюся рядом долину. Поскользнувшись на пожухлой траве, присыпанной снежной крупой, она заметила под каменным выступом зеленеющий дикий лук, и в ее памяти всплыло его местное название «черемша». Внимательно оглядевшись, она заметила и куст дикого крыжовника. На его колючих голых веточках висело несколько сморщенных ягод. Она сорвала их и, разжевав, сморщилась Даже сейчас они показались ей страшно кислыми, совсем как в детстве. Рени замерла, напряженно глядя перед собой.
«В детстве? Так вот откуда пришло ощущение дежавю! Забытое после инициации теперь всплывает из тьмы забвения. Очевидно, такое происходит со мной перед смертью…» Она до боли напрягла память и внезапно туманная завеса исчезла. Весенним половодьем ее затопили воспоминания человеческого детства.
«Ну, надо же! Оказывается я тоже из породы перекати-поле и в детстве поменяла двенадцать школ. Правда, не по своей воле, а благодаря матери-непоседе, переезжающей с места на место. То-то я так любила фильм «Шоколад»! В принципе — это же моя история жизни. Только с позиции несчастного ребенка, не имеющего своего дома, а не романтично настроенной матери, шляющейся по миру в поисках несбыточного счастья. Кто бы мог подумать! — Рени устало опустилась на камень. — В наших с матерью цыганских скитаниях, куда нас только не заносило. Пожили мы и здесь на Алтае. Правда, недолго всего два года, но я настолько прикипела сердцем к этим удивительным местам, что, уехав, еще долго тосковала по ним. И вот сейчас вернулась. Значит, это — прощальный подарок судьбы, — ей перехватило горло и на глаза навернулись слезы. — Теперь понятно, почему я находила причины не ездить сюда к Томасу. Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Мир детства должен храниться в душе неизменным и светлая память о дорогих местах не должна разрушаться новым взрослым взглядом… — она горько усмехнулась. — Вот только умирать все равно тянет на родину, и невидимый компас безошибочно ведет тебя к ней, как и всех живых существ. Наверно, здесь душе проще взмыть в горние высоты, видя вокруг родное и близкое. Даже то, что время изменило лик детства, уже не нарушает душевного спокойствия. Ведь всегда что-то да остается неизменным: старое ли разрушенное здание, или… просто занесенная первым снегом стерня в поле».
Встав на краю небольшой скалы, Рени с новым чувством вгляделась в ночную темень. Там светились редкие огоньки небольшой деревушки, окруженной голыми почерневшими полями, на которых торчала еще не совсем занесенная первым снегом жесткая стерня. «Невеселое времечко выпало мне для последнего путешествия, — грустно подумала она. — Жаль, что я ухожу за грань не весной. Легче было бы умереть, видя вокруг радостный расцвет природы, но ничего не поделаешь» И она, легко прыгая по камням, двинулась к селению.
Под легкими шагами вампирки ничто не треснуло, по промерзлой земле ей шагалось легко. Наверно, так в свое время ходили знаменитые индейцы Фенимора Купера — свирепые охотники за скальпами бледнолицых, осквернивших их землю и древнюю культуру. Она подошла к околице, и осторожно двигаясь по центральной улочке, подошла к развалинам небольшого домика.
«Что ж, он и раньше был в запустении. Удивительно, что он до сих пор сохранился, — с печалью подумала она. — Мы там играли с подругами в куклы, или танцевали. Помню, как на спор девчонки садились на шпагат. Отсюда моя самая близкая подружка Нина выскочила, бледная как смерть и, трясясь, сказала, что кто-то позвал ее по имени из развалившейся печки. А вон там, женщины увидели, как в поле поднялся огромный горящий крест… блазни, блазни! Чего только не бывает на Алтае!»
В этом же дворе стоял жилой домик побольше. Подойдя к нему, Рени заглянула в слабо светящееся окно. В бедно обставленной комнатке девочка лет двенадцати, сидя за колченогим столом, увлеченно читала книгу. Неожиданно электрический свет погас, и в комнате затеплилась свеча. В темноте, едва разгоняемой слабым огоньком, девочка снова принялась за чтение. Находясь в полном одиночестве, она опасливо косилась в сторону темного подполья у русской печки, но вскоре так увлеклась выдуманным миром книги что, позабыв о своих страхах, с головой ушла в переживания героев. Ее азиатское личико с примесью европейской крови живо отражало все ее переживания, оно то улыбалось, радуясь находчивости героев, то горестно морщилось, сочувствуя их бедам. Неожиданно девочка оторвалась от книги и тревожно посмотрела прямо на Рени. Та застыла, боясь выдать себя движением и напугать ребенка. «Все хорошо, мой светлый ангел! Никто не обидит тебя!» Девочка застенчиво улыбнулась ей и, успокоившись, вновь принялась увлеченно читать потрепанную книгу. «Прощай, моя хорошая! Удачи тебе в жизни!»