Другой мир (СИ) - "chate". Страница 1

========== 1. Попадец. Причем полный ==========

- Тамерлан, может, все же передумаешь?

Я отрицательно покачал головой и поднялся.

- Не могу, Лев Борисович. Сами понимаете, летчик с проблемами в голове – уже не летчик, а на земле или в учебке… не мое это. Сами знаете.

- Знаю, - Лев Борисович тоже поднялся и протянул мне руку, - но, если надумаешь вернуться, место для тебя всегда найдем.

- Спасибо. Не передумаю.

Пожав руку своему командиру, я кивнул ему на прощание и быстро направился прочь из кабинета, пока действительно не передумал. Ну не могу я находиться рядом с небом и знать, что подняться ввысь мне больше не суждено. Одна тяжелая контузия - и все, о небе можно забыть. Врач, профессор и светило медицины, когда я в сотый раз пытался убедить его, что здоров, сказал мне: «Вас, дорогой мой упрямец, убьет изменение давления на высоте. Ладно бы сам грохнулся - дурака не жалко, машину тоже, государство у нас богатое, новую построят, - но ты людей погубишь, что будут рядом с тобой в тот момент. О них подумай, если о себе не хочешь». Вот я и думаю теперь. Думаю так, что всю голову себе уже сломал, но ничего путного не придумывается.

Пройдя КПП, я огляделся, прощаясь со своим прошлым, и зашагал по дороге, не обращая внимания на дождь, вяло моросивший с самого утра. Так получилось, что к тридцати пяти годам я, Тамерлан Васильевич Громов, не имел практически ничего. Разве что родительская однокомнатная квартира в Подмосковье, обещание друга похлопотать о месте работы для бывшего военного с кучей заскоков, больной головой и небольшой суммой на личном счету - вот и все мое богатство. Причем мне было настолько наплевать на то, кем я стану на гражданке, что я даже не спросил, куда именно меня хотят пристроить. Ну ничего, прибуду на место, а там разберемся. Как говорила мама в далекие времена моего детства, волноваться надо последовательно. Вот и буду следовать ее совету.

С этими мыслями я добрел до остановки. Автобус уже стоял, поджидая пассажиров, так что, оплатив проезд, я быстро оказался на заднем сидении, пристроив спортивную сумку с вещами в ногах. Каких-то пара часов - и я прибыл в родной город. Кто-то сказал бы, что вернулся домой, но я совершенно не чувствовал себя здесь дома. Пятнадцать лет моим домом было небо, и вот теперь я вынужден ходить по чужой земле, заставляя себя не смотреть вверх каждую минуту, выискивая между облаками то, к чему больше никогда не вернусь.

Вечерело. Мне предстояло преодолеть полгорода, чтобы оказаться в квартире, оставшейся мне от родителей. Ехать в переполненном в вечерний час пик автобусе не хотелось, и я пошел пешком, закинув сумку на плечо. Конечно, вещей у меня за годы жизни набралось намного больше, чем одна сумка, но я решил на себе не тащить, а еще вчера сдал все в грузовую курьерскую службу, оговорив заранее дату и время доставки и указав тот адрес, где я отныне буду проживать. Дорого, конечно, но очень удобно. Да и что мне делать с деньгами, которые накопились на карточке? Кутить не с кем, бизнес свой начать – мало, остается только создать себе максимально комфортные условия проживания, чем я и собирался заняться в ближайшее время. Сбережений, конечно, немного, на черную икру не хватит, но на хлебушек с маслом и даже сыром наскребу.

Вот так, размышляя, я неспешно шел по городу, пока не оказался возле моста. Старинный, с чугунными, давно не крашенными решетками и кое-где обкрошившимися каменными краями, он живо напомнил мне о детстве. Помню, как мальчишкой прибегал сюда поглазеть на военные грузовики, когда они проезжали через город на полигон или с него. Тогда я еще не мечтал о небе, то стремление появилось у меня немного позже, а вот рев и рокот моторов меня буквально завораживали. Я представлял себя за рулем мощной машины, тянущей пушку или ракетную установку, и даже дух захватывало от мальчишеских мечтаний.

А потом отец взял меня с собой, когда по своим делам отправился в военную часть, расположенную за городом. Там меня поручили какому-то дежурному солдату, и он устроил мне экскурсию по части, показывая, что и где у них расположено. Конечно, теперь я понимаю, что по секретным и охраняемым объектам никто меня водить и не собирался, но для восьмилетнего мальчишки захватывающим и интересным было все, начиная от солдатской столовой и заканчивая плацем, где отрабатывался строевой шаг. И вот, когда меня уже вели обратно, над самой частью с ревом пронесся самолет, идущий на посадку. Ветер тогда сорвал с меня шапку, унеся ее вслед за пролетевшей крылатой машиной, а я с той самой секунды заболел самолетами и стал ими буквально бредить, так что по окончании школы передо мной даже вопроса не встало, куда идти: конечно в военную авиацию! Отца к тому времени уже не было в живых, а мама, видя, что это все серьезно, благословила, пожелав ни пуха ни пера. «К черту!» - ответил я смеясь, и началась в моей жизни новая эпоха - небесная.

Хорошая у меня была мама, понимающая, да и отец был настоящим мужчиной. Хотя его профессия и не предполагала каких-то особых физических данных, он всегда мог постоять за честь мамы и меня этому учил, как и тому, что уважение к женщинам нужно проявлять не только восьмого марта. Мама часто называла нас «мои рыцари».

Мои предки последние лет двести проживали в средней полосе России, и не совсем понятно, по какому принципу родители-археологи, стопроцентно русские люди, выбрали мне имя – Тамерлан. В учебке оно как-то не прижилось, зато кличка Гром, производное от фамилии, приросла как вторая кожа и стала моим позывным. Внешность у меня тоже вполне классическая, славянская: темно-русые волосы, высокий лоб, серо-стальные глаза и квадратный подбородок. Ростом бог не обидел - метр восемьдесят, - хотя красавцем я сам себя никогда не считал, в основном из-за сломанного в детстве носа, но проблем с тем, чтобы найти себе женщину, когда сильно припекало, не было. Ну, почти никогда. На учениях за юбкой не особо побегаешь, да и выматывались мы иногда так, что на женщин даже смотреть не хотелось, а не то чтобы… все остальное. Однако что-то все же во мне их привлекало. Однажды я даже осмелился спросить что, когда разомлевшая после секса дама, кажется, ее звали Катя, нежилась в постели, обхватив меня руками.

- М-м, сложно сказать, но… ты такой… надежный, - вздохнув, она потерлась об меня всем телом. – Ты будешь хорошим отцом.

Надо ли говорить, что больше я с той дамой не виделся. Как-то не готов я был к роли отца в тридцать лет, а теперь… Задумавшись, я решил, что и теперь не готов: не прельщали меня пеленки, распашонки и детские крики по ночам. Видно, так бобылем и придется век доживать.

Выйдя на середину моста, я приостановился, задумчиво глядя на воду. Мутная речка мало чем отличалась от той, что запомнилась мне, разве что к серо-зеленому оттенку из детства добавился бурый, и теперь она стала совсем непонятного цвета. А еще по водной глади, едва успевшей успокоиться после дождя, плыли редкие желтые листья, напоминая о наступившей не так давно осени. Почему-то сразу взгрустнулось, хотя и до этого особо радоваться было нечему. Вот так живешь-живешь, думаешь, что все еще впереди, что еще можно что-то исправить, изменить, если захочешь, а потом раз - и все: понимаешь, что лето жизни прошло, отцвело, отгремело, осень настала, когда пора пожинать плоды своей беспечности, а там и зима седая не за горами. Н-да, никто в молодости не задумывается над тем, что с ним будет через двадцать – тридцать лет. Человек просто живет, а потом понимает, что не жил, а прожигал лучшее время, только исправить уже ничего нельзя. Поздно. Время вспять не повернуть.

Мое неспешное созерцание реки под невеселые думы о прожитом было прервано ревом въехавшего на мост спортивного авто и грохотом музыки. Вообще-то мостом могли пользоваться только пешеходы и велосипедисты, но этим мажорам законы были явно не писаны. Две девушки, только что поднявшиеся на мост, с испуганными криками шарахнулись в сторону, а от идущего чуть впереди них пожилого мужчины в сторону водителя понеслось не совсем лестное пожелание. То ли его проклятие имело особую силу, то ли из-за скользкого после дождя тротуара, но машину вдруг начало крутить и понесло дальше по мосту, прямо на меня.