Ведьма - Волкова Елена. Страница 38

«Мало того, что я до сих не побывала в «Ла Скала», так теперь, когда есть деньги, время и неделя еще на пребывание в Европе, неужели я упущу такую возможность?! Кстати, нужно же узнать и насчет самолета в Швецию…»

В знакомом круглосуточном кафе она выпила большую чашку неплохого крепкого кофе и полистала вчерашнюю газету. Турагенство «Гейша» понравилось ей своим названием, рекламой дешевых авиарейсов и и тем, что располагалось в пяти минутах ходьбы от кафе. Потом помещение наполнилось народом и табачным дымом. После бессонной ночи не хотелось ни курить самой, ни смотреть на курящих, и уж тем более вдыхать чужой дым. Она нашла агенство и дождалась открытия, сидя на скамейке напротив.

Вылететь в Стокгольм можно было в четверг вечером или в пятницу утром. Пятница была завтра. Она выбрала утренний рейс: «Даже если Татьяна пойдет на работу и не сможет встретить меня — не важно, разберусь. А вечером я пойду в театр…»

Потом в кассе театра купила билеты на вечерний спектакль «Травиата».

Во отеле она попросила администратора продлить ей пребывание в номере еще на одну ночь. Проблем не возникло. К обеду «больное» начальство выползло с чемоданами в фойе. Маргарита стояла там, свежая и улыбающаяся, как майская роза, и сразу заявила, что остается. Начальство испугалось.

— Я провожу вас в аэропорт, — продолжала улыбаться Маргарита. — Вечером я иду в оперу. А завтра вылетаю в Швецию.

— Но ты ведь вернешься?! — растерялся директор.

— Скорее всего, да, — продолжала улыбаться она. — Оставаться нелегалом не входит в мои планы. Но все будет зависеть от того, как повернутся события в Швеции.

— У тебя там… что… Кто-то есть?..

В ответ на столь же банальное, сколько и неожиданное предположение, Маргарита искренне и весело рассмеялась, тряхнув головой; безупречное каре блеснуло начищенной медью:

— Нет! Пока еще… Но ключи от квартиры, где деньги лежат, в наших руках, господа! И эти руки уже не дрожат…

Начальство улетело на родину, пребывая в полной растерянности и нешуточно опасаясь, не придется ли им нести ответственность за «невозвращенку».

Боже милосердный, какое это было облегчение — остаться одной!.. Пройтись по улицам, не спеша и не водя руками по сторонам: вот недорогая закусочная, открывается в восемь утра… вот здесь можно обменять валюту… вот магазин недорогой одежды… вот лавочка всякой всячины для покупки дешевых ярких подарков…

— Вот музей Истории Ла-Скала. И у меня еще есть время…

Консерваторию он воспринимал как первую ступень лестницы, ведшей к свету театральной рампы. Учеба давалась легко. Он не имел проблем ни с наркотиками, ни с алкоголем, ни с излишним весом или юношеским акне, и быструю и легкую карьеру ему пророчили еще с первого курса. На четвертом он в числе некоторых других попал в поле зрения «охотников за головами» — из филармонии и из Королевской Оперы. Никто не сомневался даже, что его пригласят в Оперу по окончании курса, так и случилось. Сам он воспринимал это все как естесственный ход развития событий, который, безусловно, радовал, но все же это оставалось для него нормой — легкая учеба, отсутствие каких бы то ни было крупных проблем, необременительные флирты и недолгие отношения, которые девушки прекращали первыми, с досадой утверждая, что он — зануда. Так же удачей было то, что флирты и мимолетные романы случались за пределами консерватории, с девушками, с которыми не приходилось встречаться часто или даже ежедневно в залах, коридорах и аудиториях. Возможно, с «подругой по духу», студенткой того же учебного заведения, то есть человеком из того же мира, что и он сам, отношения складывались бы лучше, но в таком случае и рвать эти отношения было бы труднее. К тому же знакомые ровесники и ровесницы дружно считали его симпатичным, умненьким, одаренным (это уж без сомнений, но в этом коллективе все были одаренными), порядочным — и скучноватым. Он не охотился на девушек — они ловились сами, привлеченные внешностью, почти гарантированной успешной карьерой, романтикой старинного дома и старой машины… Отец отдал ему их старую машину, купив себе новую. Но это никого не удивляло, автомобили были почти у всех, и не обязательно старые, другое дело, что непринято приезжать на учебу на своей машине. На пикники и вылазки, поездки в другой город — да, хотя ему не особенно нравилось ездить. Конечно, поехать куда-нибудь с девушкой — это было здорово. Но… Всем им почему-то хотелось вести какой-то беспокойный образ жизни, при этом главным агрументом выдвигалась молодость и свобода, как будто двадцать лет просто обязывают человека носиться по свету. Он не практиковал экстремальные виды спорта. Ему не нравилось носиться на машине по ночным автострадам. Он не хотел ехать на каникулы в Кению или в Тайланд. Одной, показавшейся ему непохожей на других, он предложил поехать в Лапландию — она взглянула на него, как на больного. Предложение посмотреть фьюорды северной Норвегии вызвало замешательство в глазах и неловкие поиски причины, не позволяющей принять предложение. Дом же, до сих пор не имеющий отопления, кроме старого камина и передвижного электрического обогревателя, в первое посещение вызывал восторг, если посещение происходило в теплое время года, а если это случалось зимой, то восторг длился не более часа — потом девушка начинала замерзать и недоумевать, почему он не хочет провести отопление и как вообще можно жить в таких условиях. Но все имеет свои положительные стороны — отношения прекращались, и не было больно. Было даже чувство некоторого облегчения. Бурный роман и болезненный разрыв внесли бы сумятицу и выбили бы из равновесия. Он не забыл, что те два случая, когда оказывался выбит из равновесия, имели последствия весьма печальные. Не забыл, но старался не вспоминать.

После выпуска Королевская Опера пригласила его в хор. Вскоре предложили дублерство во втором составе и он начал репетиции партии…… в «Лоэнгрине». Его проверяли, к нему присматривались, и перспективы были самые многообещающие. Каждому руководителю приятно оказаться первооткрывателем новой здезды и, если не открыто, то хотя бы полунамеками заявлять потом: «Это я его(ее) разглядел и вырастил!..»

Прошлое напомнило о себе малиновой гривой и узкой одеждой, когда он менее всего этого ждал — Рыжая, которой он лица-то почти уже не помнил, возникла на улице, словно вынырнув из-под асфальта. Была осень, листопад шуршал под ногами в тихий и солнечный день «бабьего лета», как тогда, когда они были школьниками и он шел к бабушке в больницу, а она увязалась с ним, и начался этот затянувшийся кошмар. Зачем была ей нужна эта игра? Он не понял этого тогда, не понял во второй раз, и теперь, когда она стояла прямо у него на пути и улыбалась призывной и одновременно невинной улыбкой, он опять этого не понимал. Ей не были нужны ни долговременные, ни мимолетные отношения с ним — никакие, ни даже на одну ночь, это было яснее ясного, иначе эти отношения давно бы состоялись, но тогда зачем все это? Что за игра?! Ставка? Ставка в споре? Каком? На что? В чьем дурацком и преступном споре его сделали ставкой? Очевиднейшим образом, ставка была не на провоцирование близости, потому что она же сама каждый раз уходила, не доведя отношений до кульминации, тогда на что?!

Он узнал ее только потому, что она стояла посреди тротуара и люди обходили ее — неподвижная фигура среди движущегося потока привлекла внимание. Она стала еще ярче, хотя прошлый раз ему показалось, что ярче некуда, но вышло, что есть куда. Короткий блестящий плащ, туго перетянутый в талии широким поясом, спутанная красная грива, ноги танцовщицы… Первым порывом было развернуться и пойти в противоположную сторону, но, как бабочка на огонек, он дошел и остановился.

— Привет, — услышал. — Давно не виделись.

Она улыбалась. Тогда он подумал, что у него не осталось для нее имени, что он слишком часто повторял его когда-то и он истерлось, и осталось только прозвище, не очень-то и замысловатое. Он почти ненавидел ее, но развернуться и уйти не смог. Сказал: