Самое Тихое Время Города - Кинн Екатерина. Страница 6

Парень отвел взгляд, и Андрей наконец вспомнил, что надо бы и дышать иногда. Он как будто слишком быстро вынырнул с огромной глубины. Теперь он никогда больше не сможет видеть, слышать и воспринимать как прежде. Не сможет забыть. Лучше бы Охотница, чем этот… Черный Принц!

Андрей молча протянул ему картину, не глядя, засунул деньги в карман. Черный Принц постоял еще рядом, потом сказал:

– Простите, это вышло нечаянно.

В следующий миг его уже не было – как будто он разогнался по Чистопрудному, как по трамплину, взмыл в воздух, прижимая к груди картину, и приземлился в своем иномирном-иномерном Заречье-Замоскворечье.

Неподалеку гавкнула собака – не очень громко, зато басовито. Андрей вздрогнул и резко повернулся. Посреди бульвара стоял здоровенный черный лохматый пес и вилял хвостом. Потом он промчался мимо огромными скачками и скрылся из виду – тоже взлетел, наверное.

Андрей жил в Кропоткинском переулке, от Остоженки налево, если идти от станции метро «Парк культуры» к «Кропоткинской». Москва внутри Садового кольца в этой части – странное место. Старые дома, между которыми понатыканы посольства, кривые безымянные проходы между домами, старые московские дворы и новопостроенные дорогие дома с огороженной территорией.

Андрей жил в Москве с четырнадцати лет, но москвичом себя не ощущал. Родной город, которому были отданы его сны, остался далеко на юге. И вообще там уже давно другое государство. Когда отца перевели на новое место службы, Андрей заканчивал девятый класс. Там школы не было, и Андрея отправили в Москву, к отцовой тетке Полине.

Здесь он и остался. Прижился, привык к старому дому в переулке, к квартире с маленькими комнатами и высокими потолками. В самой большой и светлой, с балконом, со временем завелась мастерская. А комната тети Поли так и стояла после ее смерти закрытой. Рука не поднималась там что-то менять.

Частенько Андрей заходил в галерею на Кузнецком Мосту сдавать в небольшой салончик свои холсты да любоваться на авторские украшения. Так было и в этот день, когда звук Погони, дрожавший на грани слуха, вдруг исчез, словно Черный Принц отвел ее, забрав картину вместе с тенью на нарисованном кленовом листе.

Среди развешанных по стенам картин в салончике он не увидел своей, из городской серии «Несбывшихся домов». Полгода она там уныло висела между бодреньким пейзажем с белой церковью на холме и декоративным натюрмортом, подчеркнуто классическим. Продали, ах как хорошо, вот и деньги кстати… Андрей уже решил было прикупить красок и всякой мелочи, но тут увидел в витрине эту ВЕЩЬ.

Среди поделок, вычурных фигур, всяких безделушек она поражала простотой и благородством формы. Не серебро, не мельхиор – какой-то светлый сплав. И белый оникс. К ножке была прилеплена этикетка с надписью от руки: «Кубок. Оникс. Автор – Воронов». Андрей почему-то вдруг оказался у кассы и сообразил, что делает, только получив на руки чек.

Денег в результате осталось в обрез – только на прожитие, ну да ладно. Главное, кубок был теперь у него. Андрей взял его осторожно, как цветок – он и был чем-то похож на тюльпан, а еще на полураспустившуюся розу. Барышня за прилавком упаковала его, и Андрей едва ли не выхватил коробку у нее из рук. В его радостном воображении уже рисовался натюрморт с кубком, свечой и розой, и он знал, что напишет этот натюрморт, и будет осторожно выписывать полупрозрачное свечение благородного камня, и игру бликов, и бархатистые темно-алые лепестки розы. А розу надо будет купить самую лучшую, на длинном стебле, крупную, такую, как продают на выходе из метро, в крохотной стеклянной выгородке, похожей на аквариум.

И в таком радостном настроении Андрей двинулся к Манежу, затем по Волхонке. И вот уже возникла перед ним громада храма Христа Спасителя, и чуть не налетел он на что-то острое. Андрей остановился – как оказалось, прямо на переходе, – и какой-то мужик с руганью толкнул его, чтобы проскочить на зеленый. Был по правую руку памятник кому-то бородатому, мигающие светофоры, реклама итальянской обуви на углу напротив, выгнутый мост и белый тяжелый храм, а никаких острых предметов не наблюдалось. Никогда бы он не подумал, что можно так остро ощутить чужой взгляд – как толчок, как острие в грудь. Шагах в трех на краю тротуара стоял Черный Принц.

Взгляд!

Андрей ощутил знакомую тонкую дрожь – порой ему казалось, что кто-то заглядывает ему через плечо, когда он погружен в работу так, что и оглянуться некогда. Тогда по спине шла именно такая дрожь, словно мимолетно касалось чье-то легкое крыло.

Андрей оглянулся, но никто не обращал внимания на эту колоритную фигуру, все торопились по своим делам, у перехода скапливалась кучка народу. Андрей снова посмотрел на Черного Принца. Тот усмехался, глядя на Андрея.

Тут зажегся зеленый, завизжали тормоза разогнавшейся иномарки, и толпа ринулась на переход. Черный Принц спокойно двинулся вперед. И Андрей, как дурак, рванул следом. Черный Принц вроде бы и не торопился, но двигайся необыкновенно быстро, а Андрей почти бежал за ним, стараясь не упустить из виду стройную фигуру в черном и развевающиеся на холодном ветру волосы.

Тот сворачивал в какие-то переулки, о существовании которых Андрей, пятнадцать лет проживший в этом районе, и понятия не имел, и в конце концов они оказались у старой церквушки, до которой у патриархии еще не дошли руки. Она стояла на углу, и решетчатый забор с двух сторон впивался в старинный кирпич, прикрытый лоскутами серой штукатурки. Черный Принц взбежал на крылечко и мгновение помедлил, перед тем как потянуть на себя рассохшуюся облезлую дверь и шагнуть в темноту за ней. Андрей тоже остановился, а когда дверь мягко хлопнула, закрывшись, рванул вперед – и чуть не врезался в нее головой, споткнувшись на ступеньках. Их и было всего-то три. Когда же он выпрямился, прижимая к животу коробку с драгоценным кубком, то впору было перекреститься. Потому что двухстворчатая дверь из каких-то мерзких досок была перехлестнута массивным железным засовом и заперта на титанический амбарный замок. Второй замок висел в проушинах на стыке створок.

Андрей пялился на эту дверь, как баран на новые ворота, и только минуту спустя сообразил обойти церквушку кругом. Однако ничего не вышло: помешал ржавый забор. Он только сумел разглядеть дворик, пустой, захламленный битым кирпичом, какими-то ржавыми железяками и прочим мусором, и хилое деревце – не то осинка, не то клен. Дальше по обоим переулкам стояли тесно сомкнувшиеся стены в полтора человеческих роста – тоже заборы, за которыми что-то было, судя по выкрашенным зеленой краской воротам из листового железа и будке возле них. С другой стороны высился печально старинный дом в три этажа, который медленно разрушался. На всем здесь лежала печать запустения.

Как еще не добралась до этого уголка всемосковская лихорадка новостроя? Кстати, а что это за место? Дорогу он потерял уже давно и потому пошел наугад – уж дальше Колец не уйдешь. Ну по крайней мере, дальше МКАДа. Но не прошло и трех минут, как он вышел к музею имени Пушкина.

Ничего себе…

Андрей немного постоял, тяжело дыша. Нервы гудели, как высоковольтные провода. Подумав, он повернулся и пошел в обратную сторону. Может, там никакой церкви и нет? Но церковь была. Именно та самая. И во дворике позади нее валялся мусор и росло чахлое деревце. Отчаявшись что-либо понять, он подошел к двери. Оба замка были на месте. Андрей осмотрел дверь сверху донизу, все эти облезлые рассохшиеся доски, и уставился на носки собственных кроссовок.

Тут за спиной послышались шаги, и Андрей торопливо обернулся. По переулку неспешно брел помятый и потрепанный мужичок средних лет с видом хитрым и лукавым, но как бы не от мира сего. Мужик приблизился, заложил руки за спину и спросил:

– Ну как, нашел?

– То есть? – переспросил Андрей. Не любил он бомжей и алкашей.

– А что искал, – вредненько промемекал представитель похмелеонского подвида.

Андрей промолчал. Но мужик не отставал.