Депортация (мини-роман – трансутопия) - Розов Александр Александрович "Rozoff". Страница 8

— Не считаю, — подтвердил Грендаль.

— А как же Хартия?

— При чем тут Хартия? Хартия требует прямых действий гражданина в трех случаях: если человек в опасности, если попирается правосудие и если узурпируется власть. Ошибочное разрушение чьих-то святилищ сюда не относится. Гражданин может вмешаться в такую ситуацию на свой риск, но он вовсе не обязан этого делать.

— Но разве Хартия не обязывает нас считать все религии равными?

— Нет. Она лишь говорит о равных религиозных правах. Каждый может практиковать любую религию, и никто не вправе мешать ему, если эта практика не нарушает ничьих прав. Но каждый может проявлять симпатию к одним религиям и отвращение — к другим. Поэтому во время «свиного бума» суд постановил изъять плакаты «мусульмане, вон из страны», но не трогать плакаты «ислам — дерьмо, мусульмане — свиньи».

— Все равно это жестоко. Большинство мусульман не участвовали в беспорядках. Их-то за что так?

— Понимаю, им обидно, — задумчиво сказал Грендаль, — Мне кажется, их проблема в том, что они не осудили своих радикалов. Поступи они так, как наши индуисты в казусе со шлягером «аватара Кришны» или как наши католики в истории с папской энцикликой «о сатанинской природе евгеники», — проблем бы не было.

— Но наших католиков за это отлучили от церкви, — напомнил Секар, — не думаю, что им было приятно.

— Да, наверное, — согласился Грендаль, — но тут приходится делать выбор: быть гражданами или слугами церковного начальства. По-моему, они сделали правильный выбор. Теперь у них своя католическая церковь, со статутами, утвержденными постановлением Верховного суда, и я не замечал, чтобы наши католики очень страдали от такого положения.

— Ну, не знаю, — возразил репортер, — Ведь Ватикан и Всемирный совет церквей не признали это постановление и добились резолюции Объединенных Наций о произволе с церковным имуществом.

— Подумаешь, ООН. За 20 лет эти клоуны не выполнили ни одной своей резолюции.

— Я могу это привести эти ваши слова в репортаже, сен Влков?

— Конечно, а чего церемониться? Пока в ООН имеют право голоса торговцы кокаином, сексуальные маньяки, фанатики, террористы и людоеды, она не может претендовать на международный авторитет. Я так прямо и сказал их эмиссару.

— Представляю, что там было, — заметил Секар, шлепая по клавиатуре, — а вы знаете, председатель Всемирного совета церквей назвал Великую Хартию «новой опасной и агрессивной религией».

— Что, правда? — спросил Грендаль, — хотя, я не удивлен. Когда огласили постановление о депортации их миссии, их представитель кричал, что Конфедерация во власти сатанистов. Сатанисты — это, кажется, тоже религия. Вы не в курсе?

— Не знаю, сен Влков. Наверное, да, ведь про сатану вроде бы написано в библии.

— Вот и я не знаю… Сен Секар, это конечно ваше дело, но вы не опоздаете на встречу с Джеллой? У вас мощная машина, спора нет, но до Акорера почти тысяча километров.

— Уф! Постараюсь не опоздать. У меня еще последний вопрос: вы сами религиозны?

— Я? Ну, мне кажется, что-то такое есть, но чем оно может быть — понятия не имею.

— Можно так и записать?

— Можно. Почему бы и нет.

6. Джелла Аргенти, верховный судья по рейтингу

После атолла Сонфао, остров Акорера казался огромным, хотя был всего восьмидесяти километров в длину и около тридцати в ширину. Клуб рок-спорта, построенный по проекту гениального Хен Туана несколько лет назад, располагался на узкой северной оконечности острова. Две готические башни, поднимающиеся, казалось, прямо из океана, а посредине — наполовину встроенная в склон скалы трехъярусная пагода из стекла и бетона. Композиция должна была символизировать постмодернистский синтез культур Запада и Востока, но местная молодежь по какой-то причине дала зданиям клуба имена из «Одиссеи» Гомера: пагода стала называться Итакой, а башни — Сциллой и Харибдой. Малик позвонил Джелле с вопросом, где ее искать, и услышал в ответ: «верхний ярус Итаки со стороны Харибды».

Середину яруса занимал огромный цилиндрический аквариум с яркими рыбками, со стороны скалы к нему примыкал бар со стойками в обе стороны, а в остальной части помещения было что-то похожее на материализованные фантазии Сальвадора Дали — искривленные причудливым образом ажурные конструкции, служившие сиденьями и столиками. Малик прошел на левую, ближайшую к Харибде, половину и начал шарить взглядом среди посетителей. Публика, одетая в разнообразные модели легких, ярких спортивных или купальных костюмов или просто обернутая в куски ткани, располагалась на разной высоте, подобно стае экзотических птиц на ветвях какого-нибудь баобаба.

— Эй, бро, ищешь кого-то? — флегматично поинтересовался бармен, не выпуская изо рта дымящуюся яванскую сигару.

— Да, Джеллу Аргенти.

— Ну, тогда ты пришел вовремя. Она только что доиграла гейм, но еще никого не склеила. Пол-оборота налево. Видишь четверть попы в лиловом платочке наискось?

— А! — со значением произнес репортер.

— Ага! — согласился бармен.

Пройдя до середины чего-то вроде кривого мостика и поднявшись на полвитка винтовой лесенки, Малик оказался лицом к лицу с объектом своих поисков. Крепкая невысокая девушка лет двадцати семи, одетая только в прямоугольник тонкой ткани, пропущенный под левой подмышкой и закрепленный над правым плечом фибулой в виде темно-красного спрута.

На открытых левом плече и правом бедре красовались два значка ронго-ронго: «стрела» и «рыба» соответственно, нанесенные ярко-зеленой люминесцирующей краской. Портрет дополняли темные прямые жесткие волосы, широкие скулы, маленький вздернутый носик и огромные почти черные глаза. В общем, смотрелась Джелла Аргенти эффектно.

— Значит, так, — сказала она, — если нет возражений, то на ты и по имени. Без этих церемоний. Йо?

— Йо, — согласился он.

— Тогда падай за столик и включай свою машинку. Ты саке пьешь?

— Так, чтоб поддержать компанию, — ответил он.

Она взяла керамический кувшин и плеснула остро пахнущий напиток в две чашечки.

— Ну, давай, стартуй.

— Э… — Малик пригубил саке, — ты вообще кто по профессии?

— Конфликтолог. Работаю в морской авиации. Там бывают такие корки, что этот суд для меня, считай, каникулы.

— А как ты прошла в конкурсную тройку профессионалов Верховного суда?

— Да обыкновенно. По рейтингу выступлений. Фишка в том, что я умею говорить просто о сложном. На флоте без этого никак. Сечешь?

— Помаленьку, — ответил Секар, — а ты можешь просто объяснить, как вы принимали это решение?

— Постановление о депортации? — уточнила она, — да не фиг делать. Ты в политике рубишь, или как?

— Наверное, не на том уровне, чтобы…

— Ясно, — перебила Джелла, — тогда погнали от ворот. Рисуем такую схемку…

Она быстро набросала на салфетке несколько квадратиков, кружочков и стрелочек и начала комментировать:

— Вот этот кружочек — любой гражданин. Он работает по найму или на свой бизнес, без разницы. Чего-то наживает и чего-то покупает для себя. Кроме жратвы, хаты, тачки он еще покупает общественный порядок. Порядок — это такой же товар, сечешь?

— Порядком занимается правительство, — заметил репортер.

— Точно! И фишка в том, что оно — естественный монополист. Ведь порядок должен быть один для всех, так? А значит — что?

— Значит, правительство должно быть одно, — ляпнул Секар.

Джелла махнула рукой.

— Это ясно. Но главное — оно должно продавать то, что гражданину нужно, а не всякую лишнюю фигню, и цена должна быть справедливая, а не заряженная. Врубаешься?

— Да.

— …А значит, приходим к заявкам, запросу и конкурсу, — продолжала она, — форма избирательной заявки определена в Хартии. Ты избирательные заявки заполнял?

— Конечно.

— Вот. Заявки граждан усредняются и получается карта общественного запроса. Ничего сверх этого запроса правительство делать не имеет права.

— Ну, это я, положим, знаю, — обижено заметил Секар.