Связующие нити (СИ) - Татьмянина Ксения. Страница 29

— Выдумщик ты, Вельтон, — Пуля как‑то кисло заулыбалась, — мастак истории придумывать. Настоящий сочинитель и рассказчик… ты же такой семейный, одомашненный, обыденный, как у тебя могли быть такие друзья, такая молодость, такие случаи в жизни, о которых ты нам так часто рассказываешь? Как же ты не путешественник — покоритель вершин, как же ты не похититель сердец, не карьерист, не богач сейчас, а выходит, что весь свой потенциал, приключения и возможности ты растратил для того чтобы стать заурядным мужем, быть на какой‑то фабрике или где ты там… зам — зам по контролю чего‑то… и даже здесь лишь раскладывать папки на полке и составлять график на каждый месяц…

В комнате повисла такая пауза, что даже Зарина, наш вечный громоотвод и самый искренний льстец, не смогла ничего сразу сказать. Я пошла к шкафу, достала дело керамиста и Виолы, проходя обратно мимо сникшего Архивариуса не удержалась и, обняв за шею, поцеловала в лысеющую макушку:

— А если по правде, то мы без тебя пропадем. И не потому, что папки раскладывать будет некому, а потому что забудем о главном, забудем зачем мы все здесь, и никто не расскажет смешную историю, когда станет тоскливо.

Вернувшись к столу, я отыскала иллюстрацию с посылкой. На ней был обратный адрес Виолы. Хорошо, что сегодня была суббота, деньги у меня тоже с собой были, и я могла с семи утра после агентства отправиться на автовокзал.

Глава 27.Дождь

В восемь часов утра я ехала первым рейсом в соседний город. Водитель сказал, что поездка займёт около трёх часов, а, узнав, что я никогда там не бывала, удивился, и стал осуждать: как я могла жить здесь и ни разу не увидеть этих прекрасных живописных мест с озёрами и не посетить того городка, куда каждое лето на большую ярмарку съезжаются все местные ремесленники?

В автобусе было немного народу, только семь человек. Я, сев подальше, на самое последнее сиденье, смотрела в окно, прижимая к себе сумку с куколкой, и гадала, что же мне сказать Виоле? Как подойти? Конечно, по всем законам дела, которое было закрыто, хоть восстановлен мост, хоть нет, все участники его забывают нас. Забывают и те, кто приходил, забывают и те, к кому приходили. Так что хозяйка своей потерянной куклы будет видеть меня впервые, и наверняка начнет задавать ненужные вопросы. Домой я не забегала. Трис в субботу к утру мог и не вернуться, кто знает, а к двум часам я обязательно вернусь домой и успею сготовить ужин. Потом спать, потом снова на работу в агентство, и мне уже сейчас нетерпелось дождаться понедельника, чтобы рассказать леди Гелене эту историю. Единственно, что нужно было поменять в рассказе правду о появлении куколки, сказать, что я сама нашла её на складе в школе, случайно. Что Геле скажет на это?

Места и вправду были очень красивы, — автобус проезжал по дороге через холмы, и иногда после чреды леса открывалась просторная равнина, поросшая первой ещё невысокой молодой травой. Иногда поля, — чёрные или с озимыми. Иногда — зеркальные озерки с плакучими ивами и розовыми стеблями какого‑то растения, растущего в воде у берега. И всё это в раннем нежном свете солнца.

На автовокзале, к счастью, мне попалась добродушная бабушка, которая хорошо знала городок и очень подробно мне объяснила, как лучше всего добраться до нужной улицы. А там уже и не трудно будет отыскать дом.

Мне стало казаться, что я попала немножко в другую страну. По родному городу Тристана я знала, что время касалось всего, и даже малонаселенные пункты так или иначе обрастали признаками перемен: вместо обычных продуктовых магазинов появлялись супермаркеты с тележками, круглосуточные киоски, новые высокие дома, а здесь, даже в центре, мне на глаза не попалось ничего из того, что я уже привыкла видеть у нас. Начиная с того, что ехать мне пришлось на старинном трамвае! Он позванивал, постукивал, гудел, катил по рельсам рядом с тротуаром и так медленно, что я успевала перечитать едва ли не все вывески, — магазины здесь ещё делились на "булочные", "фрукты — овощи", "бакалеи", на дверях крупными цифрами указывалось время обеда. Рисунки, а не рекламные полотнища, были нарисованы прямо на витринах… да и кроме этого было много такого, чем хотелось любоваться.

Я так понимала Тристана, который, я знала, грустил по потерянному миру. Хоть он об этом никогда прямо не говорил.

Как Пуля заметила, — боль по утраченному может касаться не только людей, но и творений… А у Триса родители, малая родина, время. Понимала… а так ли уж могла понять, если у меня не было подобных потерь? Родители мои, пусть они будут здоровы, живы, я могу их всегда увидеть и поговорить, окрестности нашего дома, где я провела детство, не сильно изменились, о прошлом я не грустила, мне даже не было жаль тех работ, что навсегда уходили к заказчикам, — неподписанные, не сфотографированные, от которых ничего не оставалось на память. Даже те немногие творческие работы, что ещё в университете забирали на просмотрах, не вызывали у меня ничего, кроме гордости за подобную оценку. С творчеством я не знала, измениться ли что‑нибудь, но в остальном была уверенна: если меня изгонят в чужую страну, я буду испытывать боль по потерянной родине, если мне придется отдалиться от родителей, я буду умирать от тоски, если Геле перестанет о мной общаться, я буду страдать от бездружия, а если Тристан… я закрыла глаза, страшась представить себе нашу разлуку, без возможности ничего вернуть и восстановить, как невозможно восстановить разлетевшуюся по ветру рукопись. Меня не станет. И не половины, а целиком не станет.

Встряхнув головой, прогоняя подкравшиеся мысли, я вышла на нужной остановке. Довольно легко найдя дом, я, ещё не дойдя до подъезда, увидела, как Виола с дочерьми и мужем вышла из дверей. Я встала, застигнутая врасплох, а они прошли мимо, направляясь как раз туда, откуда я пришла.

— Виола, подождите!

Женщина обернулась:

— Вы меня?

— Да, у меня к вам дело.

— Какое? Вы кто?

— Я знаю, что это ваше, — куколку я достала бережно, и протянула её на раскрытой ладони.

Девочки обе дернули её за руку, муж вопросительно смотрел на меня, а сама Виола сомкнула на несколько секунд веки. Когда она подошла, то не взяла куколку сразу, — она ещё смотрела на неё какое‑то время, вглядываясь, потом коснулась пальцами ножки.

— Вы… кто? — свои тёмные раскосые глаза она подняла на меня с таким выражением, что мне захотелось провалиться сквозь землю, сбежать, раствориться в воздухе, только бы не видеть их.

— Разве это важно?

На сильные чувства нельзя просто смотреть. Это невозможно. Спасибо нужно сказать Тристану, который и меня не пустил к окну, взглянуть на Нила и Дину, и погоревать, оттого что сейчас он не закрыл собой этого взгляда, — на меня дохнуло мирозданием… я стояла перед настоящей богиней, перед силой Жизни и Созидания, перед Красотой, перед Молодостью, перед Любовью. Виола своими глазами жгла меня, как близкое солнце, и так пытливо внутрь меня не смотрела даже Гелена.

— Ты знаешь, что это за куколка, да?

Она сказала мне "ты", будто вспомнила о моём приходе, узнала меня. Но это было не так.

— Да.

И только после этого Виола забрала её с моей ладони. Мне стало легче. Я сделала несколько шагов назад, и, не прощаясь, развернулась и медленно пошла прочь. Благодарность, которая тоже была во взгляде, принадлежала не мне, а Зданию. Я стала лишь исполнителем его воли, а потерянное и утраченное нашёл он.

Немного погуляв по городу, перекусив на автовокзале, к часу я уже была в автобусе и ехала обратно. К трём не успею, так к четырём буду дома. Через полчаса дороги за дальним лесом стало видно тёмное небо, собирались тучи, и зелень лугов, мимо которых мы ехали, казалась яркой, светящейся на таком фоне.

— Будет гроза, — недовольно отозвалась женщина впереди, — а я зонт не взяла.

И я не взяла. А тучи вполне могли накрыть и город. Первая майская гроза… и, словно в ответ мне, у горизонта сверкнуло.