Дело вдовы Леруж - Габорио Эмиль. Страница 4
Г-н Дабюрон уже отчаялся внести в дело хоть какую-нибудь ясность, когда к нему привели тринадцатилетнего мальчика и бакалейщицу из Буживаля, у которой покойная покупала съестное; оба, похоже, знали что-то важное. Первой вошла торговка. Она сказала, что слышала, как вдова Леруж говорила о своем сыне.
— Вы в этом уверены? — усомнился следователь.
— Не сойти мне с этого места! — ответила торговка. — Помню даже, что в тот вечер — это случилось вечером — она была, с позволения сказать, малость под хмельком. Просидела у меня в лавке больше часа.
— И что же она говорила?
— Как сейчас вижу, — продолжала женщина, — стоит, облокотившись о прилавок, рядом с весами, и шутит с рыбаком из Марли, папашей Юссоном, — он может вам подтвердить, — дразнит его «горе-моряком». «Вот мой муж, сказала она, — тот был в самом деле моряк, потому что уходил в море на целые годы и всегда привозил мне кокосовые орехи. Мой сын — тоже моряк, как покойный отец, плавает на военном корабле».
— Она не упомянула, как зовут сына?
— Говорила, но не в тот раз, а в другой, когда была, не побоюсь сказать, и вовсе пьяна. Все твердила, что его зовут Жак и что она очень давно с ним не виделась.
— Не отзывалась ли она дурно о муже?
— Никогда. Говорила только, что покойный был ревнивец и грубиян, но, в сущности, добрый малый, и что жилось ей с ним несладко. Умом он был слаб и вечно воображал себе невесть что. К тому же чересчур был честен — сущий простофиля.
— Навещал ли ее сын, после того как она поселилась в Ла-Жоншер?
— Мне она ничего об этом не говорила.
— Она тратила у вас много денег?
— Когда как. В месяц покупала у нас франков на шестьдесят, иногда больше — когда требовала выдержанный коньяк. Платила всегда наличными.
Больше торговка ничего не знала, и ее отпустили. Сменивший ее мальчик оказался весьма общительным. Для своих лет он выглядел высоким и крепким. У него был смышленый взгляд и живая, любопытная физиономия. Перед следователем он, казалось, вовсе не робел.
— Ну, так что же тебе известно, мальчик? — спросил следователь.
— На той неделе, в воскресенье, сударь, я видел у садовой калитки госпожи Леруж какого-то мужчину.
— В какое время дня?
— Рано утром, я как раз шел в церковь к заутрене.
— Понятно, — сказал следователь. — И мужчина этот был высокий, черноволосый, в серой блузе…
— Нет, сударь, напротив, маленький, приземистый, очень толстый и довольно старый.
— Ты не ошибаешься?
— Вот еще! — обиделся мальчик. — Я с ним разговаривал и видел его, как вас.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи.
— Я как раз, сударь, шел мимо, когда увидел у калитки этого толстяка. Он был злющий-презлющий — просто ужас. Весь красный, даже макушка багровая. Я хорошо разглядел: он был без шляпы и почти лысый.
— И он заговорил с тобой?
— Да, сударь. Он меня заметил и окликнул: «Эй, малыш!» Я подошел. «Скажи-ка, — спросил он, — ты легок на ногу?» Я ответил: «Да». Тогда он взял меня за ухо, но не больно и сказал: «Коли так, сослужи-ка мне службу, а я дам тебе десять су. Беги к Сене. Возле пристани увидишь большое пришвартованное судно, зайдешь на него и спросишь патрона Жерве. Не беспокойся, он будет там; скажи, чтобы собирался отплывать, я готов». После этого он сунул мне в руку десять су, и я ушел.
— Как было бы приятно, — пробормотал комиссар, — если бы все свидетели были такие, как этот мальчишка.
— А теперь расскажи, как ты справился с поручением, — попросил следователь.
— Пошел на судно, сударь, нашел хозяина и передал, что было велено, вот и все.
Жевроль, слушавший с самым живым вниманием, наклонился к уху г-на Дабюрона.
— Господин следователь, — прошептал он, — не позволите ли мне задать парнишке несколько вопросов?
— Разумеется, господин Жевроль.
— Скажи, мой юный друг, — спросил полицейский, — узнаешь ты этого человека, если увидишь снова?
— Еще бы, конечно!
— Значит, в нем было что-то особенное?
— Ну да — лицо кирпичного цвета.
— И все?
— Все, сударь.
— Но ты видел, как он был одет. На нем была блуза?
— Нет, куртка с большими карманами. Из одного торчал уголок платка в голубую клетку.
— А какие были на нем штаны?
— Не помню.
— А жилет?
— Погодите-ка, — задумался мальчик. — Жилет? По-моему, жилета не было. Да, не было, потому что… Ну конечно, вспомнил: он был без жилета, но в галстуке, концы которого были продеты в большое кольцо.
— А ты, малыш, не дурак, — с удовлетворением сказал Жевроль. — Держу пари, что, хорошенько подумав, ты вспомнишь еще что-нибудь.
Мальчик молча опустил голову. По морщинам на его юном лбу можно было догадаться, что он отчаянно напрягает память.
— Точно! — вдруг воскликнул он. — Вспомнил!
— Ну?
— Этот человек носил большие серьги.
— Браво! — вскричал Жевроль. — Примет вполне достаточно. Я его разыщу, а вы, господин следователь, можете заготовить для него вызов в суд.
— Я полагаю, что показания этого мальчика, пожалуй, самые важные, отозвался г-н Дабюрон и, обратившись к пареньку, спросил: — Не скажешь ли, мой юный друг, что за груз был на судне?
— Вот этого не знаю, сударь: судно-то было палубное.
— Оно шло вверх или вниз по Сене?
— Но оно ведь стояло, сударь.
— Это понятно, — пояснил Жевроль. — Господин следователь спрашивает, в какую сторону был повернут нос судна: к Парижу или к Марли?
— Оба конца судна показались мне одинаковыми.
Начальник полиции разочарованно развел руками.
— Но ты, — обратился он к мальчику, — мог заметить название судна: ты ведь умеешь читать? Следует всегда смотреть, как называется судно, на которое заходишь.
— Я не видел названия, — ответил парнишка.
— Если судно стояло в нескольких шагах от причала, — вмешался г-н Дабюрон, — на него могли обратить внимание жители Буживаля.
— Господин следователь прав, — поддержал комиссар.
— Верно, — согласился Жевроль. — Да и матросы наверняка сходили на берег и заглядывали в трактир. А этот патрон Жерве, как он выглядел?
— Как все здешние речники, сударь.
Мальчик собрался уходить, но следователь остановил его.
— Прежде чем уйти, мой мальчик, скажи: говорил ты кому-нибудь об этой встрече?
— В воскресенье, вернувшись из церкви, я все рассказал матери, сударь, и даже отдал ей десять су.
— А ты ничего от нас не скрыл? — продолжал следователь. — Утаивать истину от правосудия — тяжкий проступок. Оно все равно до всего дознается, и должен тебя предупредить, что для лгунов существуют страшные наказания.
Юный свидетель покраснел как помидор и опустил глаза.
— Вот видишь, ты от нас что-то скрыл. Разве ты не знаешь, что полиции известно все?
— Простите, сударь, — воскликнул мальчик, заливаясь слезами, простите, не наказывайте меня, я никогда больше не буду!
— Говори же, в чем ты нас обманул?
— Сударь, этот человек дал мне не десять, а двадцать су. Десять я отдал матери, а десять оставил себе, чтобы купить шарики.
— Мой юный друг, — успокоил его следователь, — на этот раз я прощаю тебя. Но пусть это послужит тебе уроком на всю жизнь. Ступай и запомни: скрывать правду бесполезно, она всегда выйдет наружу.
II
Последние показания, добытые следователем, давали хоть какую-то надежду. Ведь и ночник во мраке сияет, словно маяк.
— Господин следователь, я хотел бы сходить в Буживаль, если вы не возражаете, — сообщил Жевроль.
— Вероятно, вам лучше немного подождать, — ответил г-н Дабюрон. Этого человека видели в воскресенье утром. Давайте узнаем, как вела себя в тот день вдова Леруж.
Позвали трех соседок. Они в один голос заявили, что все воскресенье она провела в постели. Когда одна из соседок осведомилась у вдовы, что с ней произошло, та ответила: «Ах, этой ночью случилось нечто ужасное». Тогда этим словам никто не придал значения.
— Человек с серьгами становится для нас все важнее, — сказал следователь, когда женщины ушли. — Его необходимо найти. Это относится к вам, господин Жевроль.