Возвращение в Тооредаан (новый вариант) (СИ) - Чекрыгин Егор. Страница 69

…За последние три десятка лет, я проанализировал несколько тысяч разных образцов письма, все дальше погружаясь в глубины веков. Я изучал, как менялся наш алфавит, и грамматика. Возможно, то что я сейчас расскажу, многим тут покажется скучным, но это факультет языкознания, так что — потерпите. Итак…<...>

…И на основе всего этого, я с полной уверенностью утверждаю, что та форма письменности, что предложил миру Манаун'дак, была наиболее ранней из всех нам известных. И… — она не соответствует ни одному языку, на котором говорили, или говорят и по сей день, на берегах Срединного моря! Я консультировался со специалистами из других университетов с разных уголков земли, и все они дали мне схожий ответ — они не знают языка, который бы идеально подходил под алфавит, созданный Манаун'даком. Сюда же добавьте и имена, которыми Манаун'дак «награждал» своих детей и учеников. — В отличии от принятой тогда традиции — они ничего не значили. Просто набор звуков. Даже сейчас, взяв почти любое имя, можно проследить его основу — название профессии, тотемное животное, посвящение богам. И лишь некоторые имена, которые кстати, по традиции даются отпрыскам благородных фамилий, кажется не означают ничего… Не означают ничего на нашем языке, а на языке Манаун'дака? … А как я уже упоминал ранее — алфавит и грамматика, предложенные Манаун'даком, были весьма развитой и хорошо проработанной системой письма, — явно, не творение, пусть и гениального, но одиночки! За ней угадывается, прошедшая многие сотни, а то и тысячи лет шлифовки и совершенствования традиция письменности… Так откуда же она взялась? Попробуем поразмышлять— <...>.

…И вновь вернемся к легендам. Легендам, о людях пришедших в наш мир неведомо откуда. Одни говорят, будто это пришельцы с таинственного континента лежащего за южными морями, некоторые и вовсе «приводят» их из‑за Кромки, другие — с иных планет, а третьи — с неких других миров… Откуда бы то ни было, но все равно звучит фантастично. И тем не менее, задумайтесь, а нет ли во всем этом толики правды, и не пришел ли и Манаун'дак, из одного из этих неведомых миров, и не принес ли с собой множество невероятных знаний? …А задумайтесь — не бродят ли и сейчас подобные люди среди нас? …Вот, хотя бы тот же оу Готор Готор — ученый, мистик, воин и политик?

…Честно говоря, я чуть гове не поперхнулся, когда прочитал эту статью. И даже украдкой огляделся по сторонам — не стоят ли уже за спиной сотрудники родной (в этом мире), конторы, пришедшие вязать иномирного шпиёна. Но нет, все вроде бы было спокойно, и гости и завсегдатаи трапезного зала гостиницы где я жил, вели себя вполне обычно. Никто не пялился на меня больше обычного, и не тыкал пальцем, с криками — «Лови чужого». Да и за окном, на улице не бегали толпы взволнованных подданных Мооскаавской Сатрапии ищущих кого бы линчевать во имя мира и добра, а стояло обычное мооскаавское утро… — хотя нет — не совсем обычное — весеннее!

Я бы, честно говоря, этого и не заметил — как‑то не привык я к такой незаметной смене времен года. Сезон дождей закончился довольно давно, травка и листочки у местных деревьев как‑то не особо желтеют–опадают, вечно радуя глаз зеленью. А про наступление местных холодов, я узнал от сокурсников и сослуживцев. Если бы не их обсуждение нагрянувшей «стужи», я бы так и не понял что надо мерзнуть. В самый разгар зимы, тут было градусов пятнадцать–двадцать, и хоть народ кутался в теплые одежки, меня так и подмывало, эпатирую публику, пройтись по улице в одной маечке… А еще они меня пугали возможным выпадением снега. Якобы, тут бывает такое удивительное явление природы. — Клоуны!

…Да… — вот так вот подумать, а ведь с моего попадания в другой мир, прошло уже больше полугода, а местные обо мне, ни слухом ни духом. Нет, не потому что они тут все сплошь лохи какие‑то. Просто… — даже в моем мире, до моего первого появления на Спецкомплексе, я бы только посмеялся над самой идеей шпиона из параллельного мира, а уж тут‑то... Не, наверняка местные контрики меня проверили на причастность к разведкам Кредона или удихов. Ну, может еще на какого заморского засланца прощупали. Но ведь тут‑то я чист. А заподозрить правду невозможно, поскольку в этом мире, про существование других, параллельных миров, даже не догадываются. «…Это жизнь. И вдруг — Бермуды. Вот те раз, нельзя же так!». В том смысле, что от этой статейки как‑то реально стремно стало.

…А я ведь на эту лекцию собирался сходить еще месяц назад. Но тут — как гром среди ясного неба — влюбился! Да не в кого‑то, а в сестру моего лучшего друга, тут, на Земле-2. — Знаю, — глупо, и ужасно не профессионально. У меня из‑за этой любови, одни сплошные проблемы. Насколько проста и беспечна была моя жизнь до того как я встретил Неевиию, настолько сложной и проблемной она стала после. Раньше не было проблем ни с женским полом, ни с лишними секретами. Поскольку дамочки тут куда охотнее западают не на сладкоголосых мальчиков неясной ориентации кривляющихся на эстраде, а на крутых мужиков, коим я официально стал после победы на турнире. Так что — впервые в жизни, мне, чтобы добиться женской ласки, не приходилось предпринимать никаких усилий, они сами меня клеили. А все мои секреты были защищены самой фантастичностью моего появления в этом мире. А сейчас, и на других женщин смотреть не хочется, и таиться приходится от всех, и особенно от своего лучшего друга и приятеля. Ведь за местной барышней из благородного сословия, просто поволочиться нельзя. Надо соблюсти кучу формальностей, и в первую очередь — испросить разрешения ухаживать у ее отца, или, как в данном случае, у старшего брата девицы… А есть некоторые подозрения, что дружба–дружбой, а вот мои поползновения в сторону сестрицы, благородный оу Игиир Наугхо — парень серьезный и ответственный, может не одобрить. Поскольку я — дикарь из неизвестнооткудовска, с сомнительной родословной помойного кота, и финансовым благосостоянием, основанном на удачном грабеже банды грабителей. И пусть некоторые перспективы служебного роста у меня имеются, однако завидным женихом меня назвать трудно, и потому, мой друг Игиир, будет в полном праве запретить мне ухаживать за своей сестрицей. А значит, я лишусь и тех возможностей видеть ее, что мне сейчас иногда удается вырвать у жестокой судьбы… Мне это Неевиия сразу объяснила, настоятельно порекомендовав избегать излишне пылкой демонстрации чувств в присутствии своего брата и вообще — посторонних. А встречи наедине… — увы, это такая редкость. Но без этих встреч, это уже не жизнь, а какое‑то тоскливое существование… Не, я ведь в принципе всякие там биологии–психологии тоже чуток изучал. Тоже могу с умным видом порассуждать про буйство гормонов, и всяческие психологические выверты взаимоотношений двух полов. Помню, что нынешнее сумасшествие, оно не навсегда, и что когда‑нибудь жар остынет, и придет либо полное равнодушие, либо злоба и ненависть, или, в самом идеальном случае — настоящая дружба, родство душ, семейная связь... Хотя даже в самой крепкой семье, время от времени звучит ругань и происходят ссоры. У меня ведь это далеко не первая влюбленность. Опыт уже имеется… Но сейчас — ничего с собой поделать не могу — влюблен–с. Дурак–дураком, хочется бездумно бродить ночи на пролет вокруг дома любимой, писать корявые вирши, с видом шарахнутого по голове кирпичом идиота блаженно улыбаться прохожим, рвать цветы с клумб, и забрасывать их в заветное окошко… Да, как током шарахнуло, причем нас обоих, так что фазы робких ухаживаний, у нас почти и не было. Уже на следующий день, после того памятного вечера, я, едва выждав наступления приличного для визитов времени суток, заявился в дом оу Наугхо, якобы спросить о потерянной табакерке. Ну, в смысле — не табакерке, табака тут нету. Зато у знати есть привычка таскать с собой что‑то вроде леденцов для освежения дыхания, при этом понтоваться крутостью коробочки в которой их хранят. Видал я тут коробочки из чистого золота с брильянтами, по стоимости наверное, как квартира в центре Москвы, — Фаберже отдыхает! Ну да у меня поскромнее была — серебро с выгравированным узором, впрочем, не в коробочке суть. Тут, вообще‑то принято целые ритуалы и павлиньи танцы вокруг этих коробочек устраивать, вроде — «угощайтесь», «угощайтесь в ответ», «я у вас два раза угостился, а вы — один. Тебе в падлу, сука? — Немедленно стреляться!». Даже целый тайный язык составлен вокруг этих коробочек, как вокруг перчаток или вееров у нас в средневековье, — каким боком коробочку повернул, какой рукой из кармана достал, как протянул… — можно выказывать как свое расположение, намекнуть на двадцать разных обстоятельств, и даже оскорбить. «Придти поискать» табакерку — официально оправданный повод заявиться без приглашения к своим знакомым, ну, я и заявился. Поскольку, как я точно знал, — Игиир в это время был на службе, приняли меня обе сестренки, так что все приличия были соблюдены. Но видать у сестренок было хорошее взаимопонимание, и как‑то так получилось, что младшенькая быстро отошла куда‑то на задний план, слившись с интерьером, и мы со старшей остались фактически вдвоем. Испили гове с пироженками, поговорили о погоде, а потом я пошел сыпать комплиментами на грани приличия, и что‑то там такое вещать про цветочки, облачка и дивные погоды... А Неевиия мне как‑то так взглядом дала понять, что дескать — «Ты Игорюша конечно дурачок, но мне нравишься… — так что продолжай нести свою околесицу, я в смысл все равно не врубаюсь, мне интонации приятны…». Так вот, как‑то мы и спелись. Правда, пока наш интим ограничивается держанием за ручку и робкими поцелуйчиками. Но для местных нравов это уже за гранью дозволенного, так что — «Конспирация, конспирация, и еще раз — конспирация, дорогие товарищи». Мой друг оу Игиир Наугхо, свято уверен, что в его дом я повадился таскаться едва ли не каждый день, исключительно по причине наших с ним приятельских отношений, и потому, что мне больше пойти некуда. Не, вроде он против этого не возражает, однако решил что обязан взять надо мной шефство, и теперь упорно таскает по всяким «приличным» домам Мооскаа, и знакомит с разными «уважаемыми» людьми и «дамами приятными во всех отношениях». Я же говорил — Игиир парень серьезным, и ко всему что делает относится очень ответственно. И уж коли он решил, что должен мне помочь стать своим в обществе Мооскаа — будет это делать с непоколебимостью носорога бегущего через ромашковое поле. И что бы там ни встретилось на его пути — цветочек, зайчик, колхозник перепахивающий поле на тракторе, — всем лучше убраться с дороги огромного животного, спешащего делать добро… А у меня — в душе сплошная весна, а в голове — все мысли только о его сестренке.