Наследницы - Адлер Элизабет. Страница 18

«Хватит ишачить на старую мисс Драйздейл», — решила Роузи и весело соскочила со стула. Она молода, красива и слишком хороша, чтобы проводить свою жизнь, стоя за прилавком, отмеривая отрезы тонкой прозрачной ткани на летние блузки. Ее ждет целый мир. Далеко отсюда — за пределами Сан-Антонио.

По странному совпадению случилось так, что она, как и любовница Джорджа, стала танцевать тустеп в Эль-Пасо, зарабатывая тем самым себе на жизнь. Затем она встретилась с менеджером труппы бурлеска, путешествующей по южным штатам и дающей представления в шатрах и маленьких театрах, и он уболтал ее до потери девственности и поступления в его труппу. Она стала Рарин Роузи — самой сексуальной стриптизершей труппы.

Когда Дэвид Маунтджой впервые увидел Роузи Хеннесси, она была полностью одета. Она прогуливалась по Мэйн-стрит в Хьюстоне, глазея на витрины. Она даже не заметила его, но он заметил ее сразу. Даже будучи одетой, она выглядела полуобнаженной.

Был конец сентября. Город изнывал от жары, и на Роузи было цветастое летнее платье, подчеркивающее все изгибы ее тела. Низкий вырез позволял видеть вспотевшие округлости ее грудей, а легкие порывы ветерка задирали ей юбку, приковывая взгляд к хорошеньким ножкам в блестящих шелковых чулках.

Дэвид медленно стал приближаться к ней. В это время Роузи рассматривала меха, выставленные в витрине универсального магазина. Ее взгляд приковывал палантин из горностая. Ей так сильно хотелось иметь его, что она готова была пойти на что угодно. Она видела себя завернутую в него и входившую в шикарный ресторан под ручку с богатым молодым парнем, одетым во фрак и в белом галстуке, а она — в сверкающем блестками платье, такая же эффектная, как какая-нибудь бродвейская звезда. И все это происходит в Нью-Йорке, в городе, который ей еще предстояло увидеть и покорить при помощи своего соблазнительного тела.

И тут Роузи заметила стоявшего рядом мужчину. Оба отражались в витрине, и она увидела, что он рассматривает ее. Точнее сказать, раздевает взглядом.

Роузи улыбнулась мужчине кокетливой улыбкой, по которой он понял, что она знает, о чем он думает. Она всегда получала удовольствие, ловя на себе восхищенные взгляды мужчин, это помогало ей чувствовать себя как-то увереннее — ее внешность была ее капиталом. Мужчина, стоявший рядом, понравился Роузи. Он был весьма привлекательным и сексуальным на вид. Настолько сексуальным, что Роузи чувствовала исходящее от него тепло. На нем были джинсы, рабочая блузка и ковбойские сапоги, по его виду можно было сказать, что он едва сводит концы с концами. Роузи подавила вздох разочарования. Он явно не был похож на парня, который мог бы купить ей накидку из горностая.

Она отвернулась от витрины и посмотрела мужчине в глаза. Они были голубыми и полными жизни. Он был молодым, не старше, чем она сама, и та-акой привлекательный. Роузи почувствовала приятное щекотание внутри. Одарив молодого человека соблазнительной улыбкой, она пошла вниз по улице, покачивая бедрами. Это уже вошло у нее в привычку после многочисленных выступлений на пыльных подмостках театров-бурлесков по всей стране.

Она чувствовала, что мужчина смотрит ей вслед: его голубые глаза словно огнем жгли ей спину, и Роузи оглянулась, чтобы еще раз посмотреть на него, на этот раз весело рассмеявшись, затем свернула за угол и направилась к театру.

Роузи была хорошей стриптизершей. Она быстро научилась, как ходить, как правильно выгибаться, как раздеваться, как прикрывать веером то, что ей хотелось прикрыть. Она знала, как откинуть веер из черных перьев, чтобы зрители в полумраке могли разглядеть ее нежную округлую наготу.

Она знала, как далеко можно зайти, чтобы не нарушить приличия и правила, установленные законом, и какие смелые вещи она может делать в установленных пределах. И именно эта смелость позволяла ей уйти от выступления в захудалых театрах и от жизни в убогих пансионах и начать выступать в театрах больших городов и жить пусть в маленьких, но чистых гостиничных номерах и иметь свое собственное, отгороженное занавеской пространство в общей для стриптизерш гардеробной.

Ей нравилось украшать свое маленькое пространство, и ее туалетный столик был уставлен коллекцией плюшевых животных, статуэтками кроликов, медвежат, щенков, пуховками из гагачьего пуха, помадами и огромным кобальтово-синим флаконом вечерних парижских духов. С угла зеркала свисали дюжины ярких стеклянных бус, а на черной жестянке висели на вешалках ее «костюмы» — черные, белые и красные — ее любимые цвета, и на каждом была бирка с ее именем — «Роузи Хеннесси».

Сначала Дэвид, помня слова своего отца, что в нем течет кровь английского джентльмена, не хотел следовать за Роузи. Но это длилось до того момента, пока она не одарила его сногсшибательной улыбкой. Теперь уже ничто не могло остановить его. Он видел, как она скрылась за дверью театра, и несколько минут стоял, ожидая, что она выйдет снова.

Швейцар в дверях с суровым видом наблюдал за ним. Он привык к тому, что около двери ошиваются всякие парни — молодые и не очень, толстые и тощие, богатые и бедные. Все они хотели одного и того же. Натянув фуражку на глаза, он курил дешевую сигару, наблюдая, как парень следит за входом.

Дэвид дал швейцару пять баксов и быстро выяснил, что понравившуюся ему девушку зовут Роузи, что она — самая сексуальная из всех стриптизерш и что следующее представление состоится через два часа.

Через полчаса в гримерную Роузи принесли розы. Сто штук. И все белые. Они стояли в гримерной, источая опьяняющий аромат.

Стриптизерши толпились вокруг Роузи, желая знать, кто был ее поклонником, и давая советы, чтобы она держала его подальше от Джо-Джо, способной увести любого мужика.

Джо-Джо посмотрела на Роузи и, пожав плечами, злобно произнесла, нанося красную помаду на свой шикарный ротик:

— Он просто следовал за твоей виляющей задницей.

— Как он узнал, что мой любимый цвет белый? — сказала Роузи, не обращая внимания на замечание Джо-Джо. — Интересно, кто он такой?

— Кто бы он ни был, но сегодня вечером он будет здесь. В первом ряду, — заметила Джо-Джо. — Заплатив за билет любую цену. Возможно, он миллионер, который специально приехал, чтобы вытащить тебя из этого дерьма, — добавила она с ехидной улыбкой.

Позже, когда Роузи вышла на сцену в черном атласном корсете и ажурных чулках, между которыми сверкало голое тело, девушки столпились у занавеса и, перешептываясь и хихикая, стали рассматривать сквозь щели собравшуюся в зале публику, надеясь угадать загадочного поклонника Роузи.

Она же сама не видела его, но он был в зале и сидел в третьем ряду на сиденье рядом с проходом. Ничего подобного Дэвид не ожидал: Роузи выглядела сногсшибательно в нижнем белье. Он бросил раздраженный взгляд на парня, сидевшего рядом, который наблюдал за каждым движением Роузи через бинокль; он уже чувствовал себя так, словно Роузи была его девушкой. Дэвид горел от возбуждения, наблюдая, как она скользит по сцене, покачивая бедрами так же соблазнительно, как делала это на улице, когда он смотрел ей вслед.

Медленным томительным движением Роузи сняла с себя черный атласный корсет. Публика дружно ахнула и рассмеялась, когда она быстро прикрыла себя веером. Роузи соблазнительно улыбнулась. Ей нравилось то, что она делает. Она любила публику за то, что нравится ей, возбуждает ее. Особенно этого странного незнакомца, который наверняка сейчас сидит в зале. Это придавало Роузи дополнительное возбуждение. Сейчас она танцевала только для него, причем так, словно занималась с ним любовью.

Она стала медленно опускать веер, лаская себя им, затем быстро отдернула руку, позволяя увидеть роскошную грудь с блестящими кисточками на сосках. Она потянулась, покачивая кисточками, и громко рассмеялась под свист и аплодисменты публики. Она чувствовала, как ее, прекрасную в своей наготе, со сверкающими кисточками на груди, пожирают глазами. Слегка передернув плечами, Роузи прошлась по сцене, покачивая грудями.

В запасе у нее был еще один соблазнительный маленький трюк. Ей приходилось быть осторожной на случай, если в зале сидел какой-нибудь инспектор по нравственности, но сегодня она даже не вспомнила об этом. Она думала о нем: ее незнакомом поклоннике. В конце концов парень, который послал ей сто белых роз, заслужил хоть какого-то вознаграждения.