Золотая планета. Тетралогия (СИ) - Кусков Сергей. Страница 113

«Русский рок – музыкальное направление, получившее распространение в России во второй половине двадцатого – двадцать первого века. Пик популярности приходится на восьмидесятые – девяностые годы двадцатого века. В начале двадцать первого века в направлении наметился спад, однако в том или ином виде оно просуществовало вплоть до Третьей мировой войны, после которой модернизировалось и легло в основу многих новых музыкальных жанров.

В отличие от мирового рок-движения – акцент на текстовой составляющей песен в ущерб музыке. Как правило, песни несут глубокий протестный смысл, поднимают острые социальные, социально-политические, философские или метафизические вопросы».

Ну, ничего себе направление!

Я поправил челюсть и скачал всё, что было, – около двух тысяч треков. Затем, пользуясь отличным знанием русского, правда современного русского, решил послушать и поставил на случайный выбор.

Следующую четверть часа посвятил тому, что гонял первую же песню по кругу много раз. Язык оказался приемлемым, в целом понятным, я опасался худшего – как-никак, прошло четыреста лет, но всё равно понять песню не удавалось ни с первого, ни со второго раза.

Понял я её раза с шестого. После чего сел на кровать и схватился за голову, в очередной раз поражаясь шутнице судьбе.

Там, в парке, поворотной песней для меня стала ABBA. «Победитель получает всё» – фраза, перевернувшая меня самого, всё моё мировосприятие. Эта песня сейчас тоже перевернула меня, и я понял, что высшие силы, боги, кто они там на самом деле, подсказывают мне, что я на правильном пути. Не знаю, кто из них истинен, но то, что эти силы есть, отныне сомнений у меня не вызывало.

Придя в себя, я в тишине собрал все свои документы, снял со стенки дипломы участника соревнований – один за четвёртое, другой за шестое место – пригодятся, скачал и распечатал текущие оценки успеваемости, копию с гранта на обучение. Вроде всё. Оделся, обулся, окинул взглядом квартиру…

…И вышел.

Улица встретила меня шумом и гамом – нормальные звуки для одиннадцати утра. Окинув взглядом и улицу, пытаясь запомнить её такой, какая есть, я вновь включил ту же самую песню, но уже в навигаторе, и бодрым шагом направился в сторону метро. До него надо было пройти два квартала – около полутора километров, чуть менее двадцати минут. Но двадцати очень важных минут, ибо они разделяли мою прошлую жизнь и жизнь будущую.

Там, где я родился, основной цвет был серый,

Солнце было не отличить от луны,

Куда бы я ни шёл, я всегда шёл на север,

Потому что там нет и не было придумано другой стороны.

Первая звезда мне сказала: «Ты первый»,

Ветер научил меня ходить одному,

Поэтому я до сих пор немножечко нервный,

Когда мне говорят: «Смотри – счастье»,

Я смотрю туда и вижу тюрьму.

Время перейти эту реку вброд,

Самое время перейти эту реку вброд,

Пока ты на этой стороне, ты сам знаешь, что тебя ждёт,

Вставай, переходим эту реку вброд.

«Аквариум». Вброд

ЭПИЛОГ

Сентябрь 2447 года, Венера, Альфа

Вкабинете пахло теплом и уютом. Было видно, что его хозяин любит свой кабинет, относится к нему с нежностью, как ко второму дому. Пол устилал персидский ковёр ручной работы, в углу, над сложенным и отделанным под мрамор декоративным камином, тикали деревянные часы-маятник с кукушкой, в углу стояло в полный рост чучело медведя. Этого медведя хозяин заколол самолично, на охоте, в лихие годы юности, когда казалось, что от твоей молодецкой удали зависит будущее половины мира.

Многое здесь было пронизано тоской по ушедшим временам и ушедшим людям. Точнее, по одному-единственному человеку, которого хозяин кабинета любил всю свою жизнь и память о котором не предаст никогда. Он владел половиной этой планеты, его прибыли сопоставимы с бюджетами многих государств, он может купить всё, что угодно, но при всех своих деньгах и при всей власти оказался не способен спасти одного-единственного неизлечимо больного человека. Человека, ради спасения которого готов был отдать всё, что имел, – деньги, яхты, заводы, шахты и космолёты. Десятки, сотни миллиардов в обмен на единственную человеческую жизнь.

К сожалению, Древние не принимают такого обмена. Им не нужны людские деньги или золото и тем более не нужны шахты и корабли. Им ничего не нужно, иногда складывается впечатление, что им просто плевать, но нам, людям, не дано это изменить.

Хозяин кабинета с нежностью погладил портрет в рамке, с которой ему улыбалось объёмное изображение красивой беловолосой женщины лет тридцати.

– Сильвия, – обратился он к сидящей сзади девушке с такими же точно волосами и ещё более синими глазами, – даже это не позволяет тебе совершать подобные сделки.

Девушка недовольно фыркнула.

– А что мне оставалось делать, отец?

Мужчина повернулся к говорящей:

– Пойми, Сантана – наши враги. Исконные враги. Никто из Феррейра никогда не заключит с ними сделку, ибо это означает преступление, предательство семьи.

– Знаешь что, папа! – вспылила Сильвия, которой не нравились эти нравоучения о гипотетической семейной чести, которая куда-то волшебным образом исчезает, когда это выгодно. – Для чего ты выделил мне собственную компанию? Чтобы поиздеваться, какая я дура, неспособная сама заработать денег? Слил, понимаешь, самые убыточные активы, швыряешь подачки, чтоб не ушла на дно, и этим попрекаешь? Мне такого не надо!

Мужчина не перебивал, лишь смотрел на дочь, замечая, как много ей досталось того, что было в женщине в рамке. Тот же гонор, тот же характер, та же манера переть напролом. Даже интонация та же самая.

– Я, папочка, если ты не заметил, вышла в точку безубыточности. Или тебе твои агенты забыли об этом сказать?

– Нет, не забыли, – усмехнулся он. – Ты молодец.

– Угу, и в этот момент ты берёшь и обрубаешь мне самый выгодный контракт за последние… Да что там, за всё время, сколько я пытаюсь крутиться. И ради чего? Ради абстрактной чести семьи? Дай мне работать, папа! Пожалуйста.

Мужчина отрицательно покачал головой:

– Не могу. Это дело принципа. Кто угодно, только не Сантана. Извини.

Сильвия поняла, что спорить бесполезно.

– И что прикажешь мне делать? У меня и без того простаивает больше половины мощностей. Плюс неустойка. Я не потяну такое, отец, – подвела итог она, глазки её многозначительно засверкали.