Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович. Страница 20

В штабе Клыков нашел командарма Соколова и рассказал ему о том, что видел на дорогах. Соколов тут же велел генерал-майору Визжилину, начальнику штаба, навести порядок.

— Когда думаете наступать? — спросил Николай Кузьмич.

— Сразу после Нового года, — ответил Соколов. Клыков с сомнением поджал губы, качнул головой.

— Нереально и безнадежно, — сказал он. — У вас тылы еще не подтянулись, второй эшелон, небось, на колесах где-то катит. Поверьте мне, генерал, здешний фронт — твердый орешек. Я воюю в этих краях с осени сорок первого… Обстановка сложная. Немцы укрепились еще в августе. Тот, ихний, берег Волхова — высокий и обрывистый. Это обеспечивает немцам хорошее наблюдение и прекрасный обстрел нашего берега и подступов к реке. Мы проводили разведку боем. Она показала, что система огня противника начисто исключает мертвые пространства. Чем вы будете брать противника, если у ваших пушек нету снарядов?

— Снаряды есть, — возразил Соколов, — только очень мало…

— Четверть боекомплекта, — уточнил член Военного совета армии Михайлов.

Клыков осуждающе покачал головой:

— Это же анекдот, а не наступление…

— Я докладывал Мерецкову. Комфронта заверил меня, что все будет доставлено к началу боя.

— Блажен, кто верует, — пожимая плечами, проговорил Клыков. — Вы все-таки предложите, генерал, отсрочить наступление. Необходимо время, чтобы подтянуть тылы, заготовить огневой запас. Немцев не возьмешь на ура, голых кулаков они не боятся…

Клыков не знал, говорил ли Соколов с Мерецковым, но приказ наступать получили все три армии — его 52-я, 59-я генерала Галанина и 2-я ударная. Только вот единого общего удара не получилось. Немцы отбили атаки армии Соколова, она с тяжелыми потерями отошла на исходные рубежи.

В ночь на 10 января 1942 года генерал Клыков получил приказ Мерецкова прибыть в деревню Папоротно. Здесь находился штаб 2-й ударной. Клыкова встретил порученец командующего фронтом.

— Ждут вас, товарищ генерал. Все в сборе… Пройдите сюда, — гостеприимным жестом показал куда пройти Клыкову капитан Борода.

В комнате, куда вошел Николай Кузьмич, находились трое: Мерецков, член Военного совета фронта Запорожец и представитель Ставки Мехлис. Запорожец смотрел на прибывшего генерала исподлобья. Мерецков мельком взглянул на него, когда тот стал докладывать о прибытии, и опустил глаза к бумагам, которые лежали перед ним. Лев же Захарович, напротив, смотрел на генерала с благожелательной улыбкой, чему Николай Кузьмич подивился. Всем был известен характер представителя Ставки, и улыбка эта Клыкову не понравилась. О судьбе командарма-34 Качанова, расстрелянного на Северо-Западном фронте в сентябре по приказу Льва Захаровича без суда и следствия прямо на месте, хорошо знали в Красной Армии.

Клыков закончил доклад. Кирилл Афанасьевич оторвался от бумаг и встал.

— Позвольте, — сказал он, — представить вам нового командующего Второй ударной армией — генерал-лейтенант Клыков, ветеран Волховского фронта. Давно воюет здесь.

Клыков удивленно посмотрел на командующего, потом перевел взгляд на Запорожца.

— Поздравляю, генерал! — крикнул Мехлис.

— Да, — продолжал Мерецков, — генерал Соколов отстранен от должности. Со Ставкой вопрос согласован. Принимайте армию и продолжайте операцию.

Открылась дверь. Спросив разрешения, вошли начальник штаба и армейский артиллерист.

— Ваши новые подчиненные, генерал, — сказал Мерецков, улыбаясь.

Улыбка показалась Клыкову вымученной, несколько виноватой.

— Продолжать операцию, — медленно произнес Николай Кузьмич. — Но с чем ее продолжать? Насколько мне известно, армия снабжена из рук вон плохо…

— Выбирайте выражения, командарм, — строго проговорил молчавший до того Запорожец. — Разумеется, отдельные недостатки имеют место, но…

Клыков, не дослушав члена Военного совета, повернулся к начальнику артиллерии, резко спросил:

— Снаряды есть?

— Нету, — ответил тот. — Все израсходованы.

— Ха, — сказал Николай Кузьмич и развел руки в стороны. — Так с каким же, извините, хреном прикажете наступать, товарищ командующий? Без снарядов?

Мерецков вспыхнул.

— Ты военный человек, Клыков! — громко сказал он. — Приказано продолжать операцию, — значит, обязан наступать… Понял? А за неисполнение приказа знаешь что с нашим братом бывает? Тоже мне… Разговорился! Я, может быть, сам…

Он запнулся, искоса взглянул на Мехлиса. Тот сумрачно молчал.

У Клыкова затвердело лицо, резко обозначились скулы, он упрямо сжал губы и смотрел поверх головы Мерецкова в угол.

— Итак? — спросил Мерецков. — Ваше слово, командарм…

— Без снарядов, без дополнительного времени на организацию наступательной операции вести в бой армию нельзя, — твердо, отчеканивая каждое слово, произнес Клыков. — И вы, товарищ генерал армии, знаете об этом не хуже меня.

Мерецков вздохнул. Спокойным, усталым голосом сказал:

— Хорошо. Что вам надо, Клыков?

— Снаряды. И время на подготовку…

— Сколько потребуется снарядов?

— Не менее пяти боекомплектов на прорыв немецкой обороны и потом по два боевых комплекта на каждый день боя. Кроме того, я прошу дать мне минимум пять суток на организацию наступления. Необходимо восполнить потери, которые уже понесла армия…

— Слыхал, Александр Иванович? — Мерецков повернулся к Запорожцу: — Дает командарм… Откуда я их возьму, снаряды? Мне ведь не жалко, только где взять? Негде, Клыков. Весь фронт на голодном пайке. Знаешь ведь: наступаем всюду. И здесь, и в центре, и на юге… Все резервы на строжайшем учете Ставки.

«Может быть, поначалу резервы создать, а потом и наступать… всюду», — подумал Николай Кузьмич, но вслух сказать это не решился, да и не его это дело — решать за Ставку.

— Словом, — продолжал Мерецков, — даем на эту операцию по три четверти боекомплекта…

— Курам на смех, — ответил Клыков. — Мне даже как-то странно слышать это, товарищ командующий.

— Александр Иванович, — заговорил Мерецков с Запорожцем, — как ты посмотришь, если мы отдадим Второй ударной наш неприкосновенный запас? Давай-ка посчитаем.

Кирилл Афанасьевич взял карандаш и лист бумаги, подсел к члену Военного совета. Они стали говорить вполголоса, а Мерецков черкал карандашом по бумаге.

Клыков сначала смотрел на них, потом перевел взгляд на Мехлиса. Вдруг Лев Захарович подмигнул ему. Клыкову стало зябко.

— Вот, — сказал командующий фронтом и поднес листок к глазам, — слушай, Клыков. Получишь сразу полтора комплекта, потом, с началом операции, еще два. От сердца отрываем… Доволен?

— Мало, — сказал командарм.

— Ну, знаешь, — возмутился Мерецков и хлопнул листком по столу, припечатав его ладонью.

Мехлис поднял вдруг руку.

— Товарищ Клыков прав, — сказал он. — Что это за наступление без снарядов? Действительно, Верховный Главнокомандующий требует тщательного сбережения резервов. Они нужны для решительного удара, которым мы в ближайшее время разгромим противника и вышвырнем его с нашей земли. Верно и то, что вашей операции по освобождению Ленинграда придается огромное значение. Поэтому надо удовлетворить просьбу командарма. Как представитель Ставки обещаю вам, генерал, что вы к началу операции получите три боевых комплекта. Остальные два будут подвезены уже в ходе боя… Принимайте армию и докажите нам, на что вы способны.

Мехлис порывисто приблизился к Николаю Кузьмичу и крепко стиснул его руку.

— А время?! — воскликнул Клыков. — Сколько дней даете на подготовку?

— Три дня, — жестко ответил Мехлис. — И ни часом больше… Согласно приказу Ставки Волховский фронт начинает общее наступление тринадцатого января.

Вилли Земпер вышел из блиндажа, прошел метров пятнадцать по ходу сообщения и стал мочиться на заснеженную стенку окопа, с интересом наблюдая, как желтая горячая моча съедает голубоватый снег.

— Руки вверх! — крикнули вдруг по-русски.

Земпер вздрогнул, согнулся, ожидая удара, и разразился отборной бранью, когда услышал хохот Рудольфа Пикерта. Как истинный баварец, Вилли умел отменно ругаться.