Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович. Страница 67

— Мои разведчики встречались с его парнями, — заметил Антюфеев. — Начштаба может доложить…

— Зови-ка его сюда! — распорядился Клыков. Но тот уже сам появился на пороге.

— Звонят из штаба армии, — сообщил он, обращаясь к Мерецкову. — Вас срочно требует Москва, товарищ командующий.

…Когда комфронта с Клыковым прибыли в Огорели, их встретил начальник связи 2-й ударной генерал-майор Афанасьев.

— Налажена прямая связь со Ставкой… Уже вызывали три раза. Прошу сюда, товарищ генерал армии.

Клыков проводил Мерецкова до помещения и остался снаружи.

— На проводе Сталин. Вы не взяли Любань к назначенному нами сроку, товарищ Мерецков. Вторая ударная армия срывает график наступления по всему фронту. Чем вы объясняете подобный неуспех?

— Нужны резервы, товарищ Сталин. Армия находится в трудном положении. Растянутые коммуникации, плохой транспорт, господство авиации противника. Несогласованность действий с Ленинградским фронтом. Нам ведь обещаны Ставкой резервы, но…

— Сейчас трудно каждому советскому человеку, товарищ Мерецков. И резервы нужны на других фронтах так же, как на Волховском. Мы видим выход в укреплении командного состава. И потому назначаем вашим заместителем генерала Власова. Этот участник и организатор боев под Москвой поделится опытом успешных наступательных действий против фашистов. Вам, наверное, известна, товарищ Мерецков, та диалектическая истина, что кадры решают все. Действуйте поактивнее сами и требуйте того же от подчиненных. Генерал Власов вылетел уже на фронт. Вы поняли меня, товарищ Мерецков?

6

Операция была сложной, и поначалу Настя опасалась, что не справится с ней…

В декабре сорок первого ей исполнилось двадцать три года. За год до войны эта скромная рязанская девушка закончила медицинский институт в Москве и попросилась на работу куда-нибудь подальше. Председатель комиссии с интересом посмотрел на миловидную худенькую выпускницу, пошелестел бумажками и спросил:

— Приморский край вам подойдет, коллега? Приморский — это на Дальнем Востоке… Не побоитесь?

Настя Еремина с раннего детства ничего и никого не боялась. Так ее воспитала мама, женщина независимая и гордая, убедившая малолетнюю тогда еще Насте ну, что к людям надо относиться так, как ты хочешь, чтоб они относились к тебе самой.

«Хоть и далеко еду, — думала Анастасия, отправляясь во Владивосток, — а только и там хороших людей в достатке».

В Приморье ее встретили радушно. Определили в больницу Буденновского района, что в ста восьмидесяти километрах от Владивостока. Но до того послали на восьмимесячные курсы хирургов широкого профиля, где Настя Еремина прошла добрую специализацию.

Но поработать в районной больнице пришлось недолго — началась война. И Еремина стала военврачом в 92-й дивизии, направляемой на фронт.

Едва медсанбат, прибыв с Дальнего Востока на Волховщину, выгрузился на станции Хвойная и развернулся вблизи боевых порядков, заработал его страшный конвейер, по которому пошли искалеченные воины. До тысячи раненых проходило через него за сутки! Шли ожесточенные бои под Тихвином, положение здесь сложилось крайне тяжелое. Медики не успевали обрабатывать раненых, и те терпеливо ждали своей очереди.

…На самодельном столе лежал перед Ереминой командир роты, получивший ранение в живот, да еще осколком мины раскроило лейтенанту голову. Неглубоко, правда, — касательно, но удар контузил его. И пока не сморил общий наркоз, бедолага галлюцинировал, мучился от бредовых видений, заполнявших больное сознание.

И все же лейтенанту повезло. Три пули, доставшиеся ему, пронизали брюшную полость, ухитрившись почти не повредить кишечник. А главное, на стол командир попал совсем «свежим», часа через два после ранения.

Поначалу Еремина растерялась, когда вскрыла брюшную полость. Три пулевых ранения — не шутка… Но разворошила Настя сине-зелёные кишки командира роты и поняла: сумеет вытащить парня с того света. Только вот этот кусочек кишки, размочаленный пулей, она вырежет и сошьет заново. Ничего, ему всего двадцать лет, этому лейтенанту Сорокину, до свадьбы заживет. И никто не узнает, что стал у него кишечник на несколько сантиметров короче, и девушки будут любить.

…Третьего дня Анастасия встретила в медсанбате Сашу Баскакова, знала его по мединституту, он был двумя курсами старше, заправлял комсомольскими делами, яркий и общительный парень, в которого втайне были влюблены едва ли не все девчонки. Настя знала, что Саша увлекался психиатрией, его оставили в аспирантуре. А вот сейчас встретились на фронте. Баскаков ходил в военврачах второго ранга и сопровождал в поездке во 2-ю ударную знаменитого профессора Вишневского, главного хирурга Волховского фронта.

Настя подивилась тому; что Саша ее узнал. Значит, все-таки как-то выделял среди студенток, запомнил… Целый вечер они проговорили, Саша и ночевать здесь отпросился у начальства, обещав догнать Вишневского в Новой Керести.

— Как у вас по части любви? — спросил он вдруг, улыбаясь.

— В каком смысле? — покраснела Анастасия.

— В самом прямом, — ответил Саша. — В природном… Седьмого марта были мы в одном медсанбате. Так Вишневский застал одну из медичек с мужиком в самый, как говорится, разгар событий. Только он у нас гуманист, шуму поднимать не стал. Если, говорит, в раю наши пращуры не смогли удержаться, то при этой адской жизни им сам бог велел… А ты как считаешь?

Настя пожала плечами, смущение она уже одолела.

— Слишком много работы, чтобы задумываться над этим… — И перевела разговор, он был ей не по душе, спросив Сашу: — А что ты, психиатр-аспирант, делаешь на фронте?

— Во-первых, бери выше, я уже год как защитился. А во-вторых, дел на передовой у психиатра хоть отбавляй. Война выбивает разумное существо из привычного ему состояния. Случаев отклонения от психической нормы предостаточно… К сожалению, армейское начальство считает это блажью, и психиатрической службы, как таковой, в действующей армии нет. Нас если и терпят, то больше в качестве экспертов, когда надо дать заключение о раненых — псих он или притворяется, чтобы попасть в тыл.

— Я сама часто наблюдаю отклонения, — сказала Настя. — Особенно у тех, кто ранен в голову. Недавно один вообразил, будто в голове у него поселились немцы, заняли там круговую оборону. Так он все вызывал огонь на себя, требовал взорвать его голову вместе с врагами.

— Вот видишь. Видения у раненых, видения у здоровых, но измотанных боями на передовой бойцов. Собственно, здоровы они только в том смысле, что в их тела не вонзились пули или осколки. Практически же через две недели боев, а то и за меньший срок, эти люди становятся глубоко больными.

— У нас тут, в медсанбате, не слаще, — промолвила Анастасия.

— А разве ты сама, голубушка, здорова? Признайся: слышишь полоса?

— Бывает, — смутилась молодая женщина. — Но я считаю, что это просто обман чувств, вызванный усталостью.

— Верно. И не только от нее. При этой, прямо скажем, нечеловеческой обстановке, в которой ты находишься постоянно, возникновение иллюзий и галлюцинаций закономерно. Если ты помнишь курс психиатрии, то знаешь, что иллюзии суть явления, когда есть предмет, создающий восприятие, но последнее извращено. А при галлюцинации вообще нет внешнего объекта, служащего источником восприятия. Голоса, звон в голове, видения — типичный обман чувств. Нужен отдых для перенапряженной психики, но кто нам его даст?

Действительно, было не до отдыха. Сейчас дивизия рвалась к Любани. Все три стрелковых ее полка, артиллерийские и другие подразделения несли серьезные потери, с трудом продвигались на север, имея задачу захватить две рядом лежащие деревни — Сустье Полянка и Сустье Конец. За ними лежал треугольник — Заволжье, Хоченье и Русская Волжа. А там и рукой подать до Любани.

«…Ну, главное — позади, — подумала Анастасия, аккуратно укладывая содержимое брюшной полости лейтенанта Сорокина. — Сейчас зашью бедолагу и пусть теперь выкарабкивается… Экая мускулатура у него! Все образуется, только побыстрее добраться бы ему до железной дороги, а по ней в тыловой госпиталь».