Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович. Страница 74

— И я по тому же поводу, — сказал Шашков. — Мои ребята доставили «языка». Интересный тип! Рассказывает о серьезных приготовлениях немцев.

Начальник разведотдела хотел было съязвить по поводу того, что сосед занимается не своим делом — «языки» не по части особистов проходят, у них иные задачи, — но промолчал. Во-первых, подначивать этих людей — себе дороже. А во-вторых, Александр Георгиевич Шашков был вовсе не похож на тех, кого обычно знал Рогов. Присматриваясь к нему, Александр Семенович понял: Шашков — чекист революционной закваски. Даже странно, что уцелел он в свистопляске тридцать седьмого года, когда у мужественных обитателей Лубянки, не пожелавших стать палачами, рубили собственные головы.

Только вот преодолеть неприязнь к соседям Рогов в принципе не мог. Слишком свежи были воспоминания о том времени, когда военных разведчиков, которых он сменил в Маньчжурии, арестовывали прямо на Ярославском вокзале и после трагикомедии следствия и суда ставили к стенке как врагов народа. И не только тех, кто приехал из Северного Китая. Разгром Четвертого, разведывательного, управления Генерального штаба РККА велся повсеместно, был уничтожен и начальник его — Берзин, знаменитый Старик.

Особенно уязвляло Рогова, когда его боевым товарищам, верным сынам партии и народа, подвергавшимся за кордоном ежеминутной смертельной опасности, предъявляли в качестве обвинения связь с буржуазией. «Нас и посылали туда для этой самой связи !» — мысленно восклицал Александр Семенович, апеллируя к руководству НКВД или тем, кто за этим руководством стоял.

Возмущаться-то он возмущался, но только молча: вслух об этом говорить было равносильно самоубийству. Но заставить себя отвечать взаимностью на теплое отношение к нему особиста не мог. Предупредителен был и вежлив, не больше. Хотя и понимал: лично Шашков к этим делам не причастен. Но перебороть чувство настороженности Рогов был не в состоянии.

— Мы его вам потом передадим, немца, — продолжал Александр Георгиевич. — Официально… А если хотите прямо сейчас послушать — милости прошу к нам.

«Когда тебя так вежливо приглашает начальник Особого отдела — надо идти», — усмехнулся Рогов.

…Пленным немцем, которого отправил с полуторкой Фирсова в Ольховку Кружилин, был захваченный бойцами его роты обер-лейтенант Теодор фон Бюлов. Недавно прибыв в Сиверский, он был прикомандирован к ведомству Ганса Шиммеля. Старый разведчик направил фон Бюлова в Чудово и Спасскую Полнеть, где размещались и готовились к наступлению на Мясной Бор вновь прибывшие подразделения, призванные укрепить группу «Яшке». Молодому офицеру абвера захотелось принять личное участие в операции по прощупыванию северного участка горловины прорыва, которую решено было провести силами двух рот.

После артиллерийского удара по переднему краю противника автоматчики спецотряда прорвались к дороге, ведущей от Волхова в мешок, завязали бой с подоспевшими из глубины красноармейцами.

Тут же оказалась и рога Кружилина, у которой были схожие функции: проверить уровень назревающей опасности со стороны Спасской Полисти. Две силы столкнулись. После ожесточенного ночного боя немцы, не любившие, кстати говоря, воевать в это время суток, отошли назад, подобрав раненых. А Теодор фон Бюлов, как говорится, живой и здоровый, угодил в плен, не успев уничтожить документы и предписание, подписанное Шиммелем. Едва Олег Кружилин узнал по бумагам, какую птицу заловили его ребята, он решил, что такой «язык» позарез нужен в штабе армии. А поскольку его шефом был начальник Особого отдела, он и отправил гостинец Александру Георгиевичу лично, в собственные руки.

Сейчас Теодор фон Бюлов сидел в кабинете Шашкова, прихлебывал из фаянсовой кружки настоящий кофе. «Премия ему за толковый рассказ», — усмехнулся Шашков. Немец уточнял для Рогова, какие новые подразделения прибудут в Чудово в ближайшие дни.

— Собственно говоря, формирование группы «Яшке» закончено, — сказал абверовец. — Мы начали б наступление неделю назад, но подвела погода…

Рогов и Шашков переглянулись. Значит, стычка в горловине, когда Кружилин взял в плен этого немца, была разведкой боем. Главный удар может быть нанесен в любой момент.

— Надо срочно сообщить об этом Первому, — сказал Александр Семенович, поднимаясь.

Шашков кивнул и вызвал конвой.

— Пусть допьет кофе, — распорядился он. — Потом готовьте его к отправке в штаб фронта.

У Клыкова, к которому они оба вошли, предварительно доложившись, находился Зуев, новый член Военного совета. Командующий кивком пригласил вошедших садиться, а комиссар улыбнулся им и продолжал говорить, обращаясь не только к командирам, но и к Рогову с Шашковым.

— Тут мы с командующим про оборону в условиях болотистой местности размышляем, — сказал Зуев. — У Николая Кузьмича опыта не занимать, с прошлой осени здесь воюет…

— По мне бы, не оборонять болота, а побыстрее выбраться из них, — проговорил Клыков.

— А кто против? — сказал Иван Васильевич. — Но может статься, что нам придется оборонять захваченные уже рубежи. Есть резон еще раз обратить внимание на особенности войны в весеннюю распутицу, ведь она уже не за горами. Надо учесть, что болота, которые без специально проложенных гатей для пехоты непроходимы, станут естественными препятствиями для немецкого наступления. Ведь переправа через них еще более затруднительна, нежели через реки. С другой стороны, если будем организованно пользоваться ими, то коммуникации армии станут неуязвимыми, ибо гать вовсе не мост, который можно разрушить до основания. Значит, дороги, дороги и еще раз дороги! Мы обязаны обезопасить тылы от любых неожиданностей.

— Одна из них, кажется, назрела, — вклинился в разговор майор госбезопасности Шашков. — Полковник Рогов располагает достоверными сведениями на этот счет.

— Давай-давай, разведка, — грубовато поощрил Рогова командующий. — Докажи, что твои люди не зря едят хлеб.

Начальник разведотдела вздохнул. Сколько раз приходилось выслушивать ему необоснованные упреки в плохой работе его товарищей! «Наша разведка не ест хлеб даром», — мысленно ответил Рогов командарму, но вслух принялся говорить о том, что узнал от собственных агентов и Теодора фон Бюлова, абверовского офицера.

— Ну что же, — сказал Клыков, выслушав начальника разведотдела, — дело ясное: немцы вот-вот полезут с флангов и постараются захлопнуть ловушку, которую мы сами себе соорудили.

Николай Кузьмич выругался в сердцах, остальные сочувственно промолчали. Все эти трудные недели командование фронта, подвергаясь само в свою очередь понуканиям Ставки, гнало и гнало 2-ю ударную армию вперед, расширяя освобожденную от оккупантов территорию. А горловина прорыва, надежность флангов которой обеспечивали целых две армии, оставалась под постоянной угрозой. И то, что было жизненно важным для клыковцев, находилось в ведении других командармов, дивизиям которых окружение отнюдь не грозило.

— Все это так, — согласился Зуев, — но воевать по-другому нам уже поздно. Армия очистила от врага огромную территорию. Надо думать о том, как сохранить ее и приумножить. Либо ценой утраты части отвоеванного пространства приобрести более выгодные плацдармы.

— Нельзя наступать бесконечно долго, не пополняя людские ресурсы, вымаливая у фронта снаряды поштучно, — сказал Николай Кузьмич. — Порою в оборонительных боях нанесешь противнику больший урон и сохранишь собственных бойцов. А вот когда с голыми руками лезешь на стенку…

Иван Васильевич согласно кивнул. Он уже неплохо представлял себе положение, в котором оказалась 2-я ударная. В Малой Вишере Мерецков и Запорожец убеждали его: надо стоять на первом варианте. Это означало — армии наступать, а фронту выбивать для нее у Ставки резервы. И хотя комиссар Зуев не знал действительного положения в стране, он по ряду косвенных признаков понимал: к глобальному наступлению мы еще не готовы.

— Надо срочно сообщить об этих сведениях Мерецкову и Запорожцу, — сказал член Военного совета. — Пусть предупредят наших соседей…