Хроники императора. Начало пути (СИ) - Мерлянов Юрий Николаевич. Страница 32

- Каррг, принеси-ка нам мечи.

Один из надсмотрщиков отошел и вернулся, неся в руках по учебному деревянному мечу. Значительно тяжелее настоящих, боевых, они прекрасно подходили для новичков, вырабатывая у них силу и выносливость, нарабатывая и укрепляя кисть. Протянув один Крикуну, второй он бросил мне под ноги, в пыль. Я поднял, став напротив уже поднимающегося противника.

- Ну что же, с рукопашной для тебя закончено, остался только бой на мечах, - и сразу же атаковал, быстро, жестко, будто собрался размазать меня в течение нескольких секунд. И это бы ему удалось, слишком уж велика была между нами разница, если бы я пытался блокировать и отбиваться, для меня же все его действия были понятны и предсказуемы, будто мозг наперед просчитывал вероятные траектории ударов, силу и приемлемые ответные атаки. Бой увяз в обманках, больше никаких рубящих, никакой грубой силы, только колюще-режущие, только скорость и предугадывание. И Крикун стал проигрывать, пропущенный порез запястья, тычок в грудь, бедро, касание в бок, плечо, и все это при его умении и сноровке. Я же держался только за счет скорости и реакции, толком никогда не державший в руках ничего опаснее топора, крутился как юла и жалил подобно осе. Никакой техники, никаких поставленных ударов, просто голое наитие против многолетнего опыта и силы. Как ни крути, но я был значительно быстрее него, и если для остальных Крикун двигался с поразительной скоростью, то для меня было видно каждое его движение, начало поворота туловища, плеча, ноги, все это складывалось в определенную мозаику и позволяло вовремя отскочить, уклониться, скользнуть в сторону и неожиданно ужалить. Могу поспорить, с такой манерой боя он еще не сталкивался. Но постепенно я стал уставать, вернее, стало сдавать запястье, слишком большая нагрузка, слишком много для одного дня. Атаки замедлились, стали менее уверенными, я все больше скакал и пытался увернуться, все меньше пытаясь достать противника, и он видел это. А в какой-то момент просто отступил, опустив меч и бросив:

- Достаточно.

Потом глянул на стоявших вокруг, те сразу же возобновили прерванные тренировки, и вернулся ко мне:

- Теперь повторяй и запоминай.

И начался танец, медленный, изящный, завораживающий, меч скользил в воздухе, изворачиваясь и полосуя его под неожиданными углами, то замирая, подобно готовой к броску змее, то жаля, словно скорпион, стремительно, неотвратимо. Скорость все возрастала, воздух начал стонать, рассекаемый причудливыми траекториями, меч же стал размытым росчерком, лишь на мгновения целиком появляясь в поле зрения, пластуя пространство призрачным острием - я просто потерял дар речи, передо мной был мастер, нет, Мастер, может, и не сравнимый со мной в скорости, но то, что он показывал сейчас, было несравнимо ни с чем, танец смерти, танец силы, ловкости и умения. Он не дрался со мной в полную силу, теперь уже не было сомнений, против такого бойца мне просто не выстоять. Что ж, еще один урок, всегда имей туз в рукаве. Постепенно гул стал стихать, движения замедлялись, движения становились более плавными, танец умирал, приводя меч в конечную точку, приветствие солнцу, на уровне глаз. На несколько секунд он так и замер, а потом повернулся ко мне:

- Тренироваться будешь со мной, повторяй.

И я стал повторять за ним движения рук, ног, туловища, разворота плеч, поворота бедер, расположения ступней. Здесь все было важно, все стремилось усилить, ускорить, улучшить, это была основа, без которой ничего не получилось бы. Не знаю, что это было за искусство, но я теперь понял, почему их называют воинами-стали, таким бойцам мало кто сможет противостоять. И могу поспорить, свое искусство они хранят в строжайшем секрете, тогда почему же его показывают мне? Ответ прост - я умру, они уверены в этом. Как бы ни сложилось все в дальнейшем, я для них потенциальный труп. Так что я возьму все, что вы сможете мне дать, возьму и использую для того, что бы убить вас раньше, чем вы сможете убить меня. И я запоминал, отлаживал в памяти каждый штрих, каждую мелочь, словно в голове была видеокамера, позволяющая со временем просмотреть однажды заснятое, придет время, и смогу повторить весь танец не хуже, а даже лучше, вот только направлен он будет против вас. Мысли шли своим чередом, тело двигалось, впитывая движения как губка, рука уже почти отваливалась, а Крикун все продолжал и продолжал. В какой-то момент меч просто выпал из руки, пальцы не могли его не то, что удержать, сжимать их было невозможно, напряжение было просто колоссальным, казалось, еще чуть-чуть, и кисть просто отвалится, отпадет сама по себе. Крикун же только кивнул:

- Будет толк.

Потом я сидел и смотрел, как тренируются остальные, как получают синяки, пускают кровавые сопли, падают, хватаясь за бока и конечности, наблюдал и сопоставлял уровень - они бы не выдержали против меня и минуту, теперешний я был действительно страшным для них противником, не зря они сторонились. Просидев еще около часа, поднялся и стал отжиматься на двух руках, потом на левой, затем на правой, далее пошли приседания, Крикун только мазнул по мне взглядом и отвернулся, сегодня я был волен в своих действиях. И к закату я был полностью выжат, обессилен, жутко хотел лечь и не шевелиться. Поэтому, зайдя в клетку, сразу же рухнул на свежую охапку соломы, привычно командуя телу отбой, а в сознании разворачивая переливающуюся огнями схему и приступая к пытке. По-другому я не мог это назвать. Форменное насилие. Жестокое, варварское надругательство над телом и сознанием. Но иначе никак, после того, что видел, я понял - меня раздавят как букашку. Я слишком слаб, пора становиться сильнее, невзирая ни на что, у меня только один путь выжить, и он такой, какой есть, другого не дано. Так что заткнись, и приступай. И я затыкался, еще как затыкался, и рвал, на пределе, жестко, не церемонясь, опять исходя кровью и корчась в конвульсиях. Джар, подошедший к нашей общей решетке, с безумным выражением смотрел на мои судороги при свете луны и улыбался. Мое сознание билось в корчах, а тело ломало в конвульсиях, мог бы, стонал бы или выл, на этот раз ощущения были куда острее, казалось, я вновь ученик атрасса и пожираем очередной тварью, внутренности не просто горели, они лопались, взрывались, опаляя нутро и прорываясь наружу, подальше от этой пытки, от этого безумия. И тем не менее я продолжал и продолжал, пока сознание просто не отключилось, отказавшись воспринимать реальность такой, какой ее делал хозяин, тьма стала спасением, определив рубеж возможного. Тело замерло и Джар, получавший такое большое удовольствие от созерцания всего этого, недовольно скривившись, отошел от решетки.

Следующие дни были как братья близнецы похожи один на другой, что в котловане, что в танце с мечом, после которого рука буквально отваливалась, и далее я был предоставлен сам себе. В принципе, вся неделя была наполнена одними и теми же чередующимися событиями, единственным минусом в которых была хреновая, скудная кормежка, я постоянно ощущал голод, но не знаю, то ли мое тело по-новому реагировало на обстоятельства, то ли еще что, но я перестал худеть. Мышцы продолжали крепнуть, будто подпитываемые невидимым источником, словно ел я от души, а крови с каждым разом было все меньше и меньше, пока очередным утром я не проснулся и не понял, кровоточил только нос, и то не сильно. Что это? Своеобразный рубеж? Тело слушалось великолепно, сравнивать меня сейчас и только появившегося здесь было бы глупо, земля и небо. И не только физически. Во мне что-то перегорало, я менялся духовно.

Меня теперь не просто игнорировали, меня боялись. Вчера умер Джар, просто проходил мимо, споткнулся и отлетел к стене, мертвый. Сломанная шея, несовместимая с жизнью травма. И никто не видел и не мог сказать, что случилось. Я же просто сидел рядом, с закрытыми глазами, и ничего не видел. Надсмотрщики так ничего и не смогли выяснить. Разучивая танец с мечом, осознанно делал ошибки и запинался, заставляя Крикуна сплевывать и ругаться. В котловане приходилось сдерживаться, не выкладываясь на все сто, тело хотело, просто жаждало нагрузок, ему было скучно, как скучно породистому скакуну в вольере, но я брал стандартные нормы и выполнял их наравне со всеми, при беге старался не выделяться и приходил в десятке первых, в спаррингах же приходилось просто сдерживаться, среди невольников уже не было достойных меня противников. Но этого все было лишь отсрочкой, не более. И каждая ночь снова становилась пыткой, по сути, все мое тело стало пыточной для меня же самого, теперь уроки атрасса не казались такими уж страшными, по болевым ощущениям я догнал его и, может, даже перегнал. Хотя внешне все это становилось менее заметным, ощущения внутри становились только острее, и если я мог заблокировать болевые ощущения от того или иного участка тела, то тут такое не проходило, сознание теперь били такие корчи, такие судороги, что сравнения с уроками атрасса иногда просто меркли. И только тьма была облегчением, той спасительной границей, которую я ждал со всем нетерпением, и все же продолжал и продолжал уродовать себя, зная, что завтра все повторится заново, и от этого не становилось лучше. Я ломал себя, не зная как собрать, а на утро лишь гадал, все ли на своем месте, не свихнулся ли, не стал безумцем. Казалось, это продолжалось вечно.