По слову Блистательного Дома - Гаглоев Эльберд Фарзунович. Страница 27

– Может, уйдем, – предложил я Тивасу.

– Стой на месте. Круг заново отсыпать надо.

Зверюга наконец закончил распевать свою победную песню и увидел нас.

– Меч не поднимай, – негромко сказал Тивас.

Но меч и не собирался воевать. На удивление спокойный, он лениво лежал в руке, придавая странную уверенность.

Комонь одним прыжком оказался рядом с нами и, склонив голову, весьма доброжелательно уставился на нас. При этом его алые адские буркала погасли и превратились в нормальные такие зверские глаза.

Вдруг он раскрыл пасть и залепил мне забрало густой, очень качественной слюной. Но мне еще повезло, потому как на Тивасе шлема не было. Я захохотал, шлем срезонировал, и смех мой превратился в некий жутненький потусторонний звук, весьма громкий при этом. Это событие привело зверя в невероятный восторг, и в порыве энтузиазма он так меня двинул своей тумбочкообразной головой, что меня отбросило на пару метров. Но почему-то это меня совершенно не расстроило, а наоборот, жутко развеселило, и резонатор шлема в очередной раз огласил действительность радостным потусторонним звуком. И вызвал очередной всплеск восторга у комоня. Не знаю уж, какие ассоциации вызывали у него производимые мной звуки, но радость вызывали совершенно детскую. После очередной дружеской оплеухи я отлетел еще на пару метров. И тоже решив поучаствовать в развлечении, треснул ему в челюсть. Человек бы завис в глубоком нокауте, а зверю понравилось. Так вот мы какое-то время и веселились. Он швырял меня ударами головы, а я пытался достучаться до его болевых окончаний. Самое интересное, что достучался. Попал по раненому плечу и вызвал некоторое неудовольствие и даже критику, выразившиеся в легкой оплеухе, отпущенной лапой. После этого неодобрения пролетел я уже несколько большее расстояние, но тут же был успокоен новой порцией слюней.

Потом Тивас залечил ему плечо, за что был удостоен благодарности перед строем и долго стряхивал слюни с лица согнутым указательным пальцем.

Когда небо осветил первый луч солнца, наш гость засобирался домой. Легким движением головы забросил себе за спину полтуши лося и, что-то хмыкнув нам сквозь зубы на прощание, длинными прыжками умчался навстречу встающему солнцу.

Тивас вторично отсыпал заградительную полосу, развернул полог и приказал спать два часа.

ГЛАВА 11

А разбудил нас знакомый рев лесопилки. Недалеко от линии валялся наш ночной приятель. Он регулярно шлепал кого-то лапой. Кого-то маленького. А этот маленький повизгивал, как маленькая пьяная лесопилка, которая пыталась распилить маленький стальной лом.

Зверья в округе не наблюдалось. Похоже, уживчивость в число положительных качеств комоня не входила.

Мы встали и подошли к линии. Черная зверюга игралась с точно такой же, но значительно меньших размеров, с трехмесячного щенка ростом. Но нравом он явно был в того, что побольше. Яростно верещал и норовил цапнуть старшего товарища за лапу. Увидев нас, комонь неуловимым движением взлетел на ноги и ткнул в невидимую преграду мордой. Я решительно переступил линию и тут же был повергнут на задницу. Не вставая, треснул по угольно-черной довольной морде и сразу был цапнут зверем поменьше. Хорошо не разделся.

– Этого не может быть, – заявил остолбеневший Тивас.

А зверь побольше, лизнув меня в забрало, носом подпихнул ко мне маленького, тот недовольно заворчал, скорчив такую умильно-угрожающую мордочку, что я расхохотался. Детеныш совершенно завороженно уставился на меня. Комонь опять лизнул меня и подтолкнул малыша ко мне. Тот, уже не сопротивляясь, подошел и лизнул меня в ногу. Я поднял его на руки, поднес к лицу, и забрало моего шлема было молниеносно облизано малюсеньким языком. Черный гигант очень аккуратно ткнул меня в грудь головой. А тот, что поменьше, царапал кожу доспеха в попытках засунуть головку мне под подбородок. Успеха не достиг, жалобно заверещал. Я снял его и уложил на руки. Он заворчал, устраиваясь поудобнее.

Комонь довольно ткнулся мне в руки и измазал малыша слюнями.

Я наконец обратил внимание на Тиваса. Тот стоял с обалдевшим видом.

– Да что с тобой, Идонгович?

Тот оторвал взгляд от котенка. Да, от котенка. Правда, весьма крупного.

– История знает всего несколько примеров, когда комонь отдавал своего детеныша на воспитание человеку. Это были великие люди. – Он замолчал. – Один из них Лихобор.

Я охнул.

Самое странное, что кони черного зверя абсолютно не испугались. И хотя он все время пытался влезть куда-нибудь своим любопытным носом, вели себя достаточно корректно.

А вот Тивас пребывал в глубокой задумчивости и странно так посматривал на меня.

– Идонгович, проясни ты мне, темному...

– Да-да, – рассеянно, по-профессорски, ответил Тивас, – я тебя слушаю.

– С чего это зверь к нам так проникся?

Он удивленно воззрился на меня.

– Но ведь мы бились рядом.

Пришло время изумиться мне.

– Так он это что, понимает?

– Конечно.

– Тивас, они что, разумные?

– А что я тут, по-твоему, делаю? Здесь есть виды разумных животных. В разной степени, конечно. Некоторые виды насекомых, некоторые породы деревьев. Только общаться с ними чрезвычайно сложно. В основном потому, что они не хотят. А вот людей понимают. И друг с другом общаются. Да вон, ты сам посмотри.

Старший комонь инструктировал младшего, что-то втолковывал ему, порыкивая. Тот, склонив набок маленькую свою головку, внимательно слушал, изредка, по-детски тонким рявком, выясняя подробности. Со стороны, во всяком случае, это выглядело как беседа.

– Пойдем посмотрим, что от гиршу осталось.

Осмотр павшего противника привел меня к мысли о том, что даже раненому зверю или человеку в этой нежной саванне шансов на выздоровление давалось мало.

Мясо, внутренности, жилы и вообще все, что можно съесть, было съедено. Шкуру от излишков жира и мяса активно освобождала орда черных муравьев с мизинец размером. Стройные колонны уходили в густую траву, утаскивая с собой добычу. Наше появление не осталось незамеченным, и несколько десятков мурашей, оторвавшись от трапезы, сбили плотный строй у нас на пути. Я рассмеялся.

– Только не вздумай идти дальше. Растопчешь одного – сюда тысячи явятся. Придется вскачь уходить.

– Ого.

– Вот тебе и ого. Их никто не трогает. Невероятно мстительные твари. Тоже, кстати, весьма разумные. Ты их лучше прикорми.

Я отломил кусок галеты и аккуратно положил ее перед суровыми черными панцирниками. Из строя выскочил один и опасливо попробовал. Подбежал к своим. Те бросились к подношению, разломали и уволокли. А парламентер подбежал ко мне, ловко вскарабкался на сапог и выхаркнул на его поверхность густую тяжелую капельку чего-то.

– Ну ты счастливчик какой-то. Тебе везет и везет.

– А чего это он?

– Пищей он с тобой поделился. Своей муравьиной.

Тивас достал из складок своей хламиды какой-то медальончик, протянул мне.

– На. Собери все.

Я послушно собрал уплотнившуюся каплю в медальон. Понюхал. Пахло одуряющее.

– По этому запаху тебя всегда найдут. И помогут.

– Спасибо большое, – сообщил я черным рыцарям.

Те дружно развернулись и умчались доедать.

– Ты зря иронизируешь. За одну такую каплю Ночная Гильдия отсыплет тебе ведро золота.

– Что за Гильдия такая?

– Содружество воров, – нехотя сказал Тивас.

– С чего бы это? Накроши им галет, да и меняйся сколько влезет. Они мне вон за кусочек целую каплю выдали.

– В том-то и дело, что очень мало кому они такой обмен предлагают. Исчезающее мало, – задумчиво добавил Тивас.

Тут нашу беседу прервало истеричное ржание коней и радостный сдвоенный визг циркулярной пилы. Мы обернулись. И я очень удивился. Скромно говоря.

Рядом с нашими заходящимися в панике скакунами радостно гарцевали огромный угольно-черный жеребец и такой же масти годовалый жеребенок.

– Я все понял, – радостно выдохнул Тивас. Повернулся ко мне, треснул по плечу и повторил весьма вдохновенно: – Я все понял.