По слову Блистательного Дома - Гаглоев Эльберд Фарзунович. Страница 47

– У тебя хорошие воины, – похвалил он меня, не отвечая пока на вопрос.

– Хорошие, – согласился я. – И твой побратим хорош, – потом взял одну лепешку, разломил ее и, нескромно посыпав солью, протянул половину Хамыцу.

– Да будет кров твой богатым, – поблагодарил он.

Секунду помедлил. И взял протянутый хлеб. Задумчиво посмотрел на меня. Бурлящее веселье в глазах вдруг потеплело, и он вонзил свои белые зубы в пышную вкуснятину. Неторопливо подвигал тяжелой челюстью.

– В твоей земле тоже не принято делить хлеб с человеком, с которым собираешься биться? – спросил.

– Да.

– У тебя хорошие воины, – повторил. – И вождь их умелый воин.

– Я давно не видел такого удара, – польстил я в свою очередь, почти не уходя от истины. – Такие воины, как ты с побратимом, многого стоят.

– Мне понравилось, как вышиб ты их из седел.

Наш обмен любезностями прервал топот Хайгарда.

– Фавор мой, – с высоты загривка пророкотал голос Унго, – хорошую добычу принесла нам встреча с этими недостойными. Наш клирик правильно сказал. Наемники это. Были. Принесли они нам кольчуг добрых немало. Хотя некоторые починки требуют. – С этими словами он гулко спрыгнул со своего возителя. И довольно воздел руку. – А потом наемники ценности с собой возили, но не нужны они им теперь. И вот гляди, – потряс он увязанными на ремень флягами, – и вина нам оставили на тризну свою.

Затем взгляд его упал на бурдюк рядом с Хамыцем.

– Но поскольку сегодня делим мы трапезу с этими достойными, дозволь выставить мне зимнего пива, фавор мой.

– Конечно.

– Пива ты сказал, именуемый Унго?

– Пива.

– Большей радости не мог ты мне доставить, достойный.

Напиток привел Хамыца в восторг, и он рассыпался в благодарностях.

– Весьма умелый стрелок твой побратим, достойный Хамыц. А твой удар порадовал мое сердце, – в ответ отвесил ему комплимент Унго.

Какое-то время они упражнялись в славословиях друг другу, пока их не прервало появление Тиваса и Баргула, возглавлявших уже целый караван.

– Унго, ты не мог бы отрядить Хайгарда в дозор?

– Сие и не нужно, он сам знает свои обязанности, да и к комоням он уже привык. В моих землях, достойный, – просветил он Хамыца, – те звери, на которых вы ездите, весьма опасны и порой охотятся на сородичей Хайгарда. Но вы столь отважны, что ездите на этих чудовищах.

От этого заявления даже на чересчур бесстрастной физиономии Баргула ярко пропечаталось весьма заметное удивление. А Хамыц и вовсе лицо руками прикрыл, но не удивление он прятал. Его широкие плечи сотрясались и явно не от рыданий.

– Сколь различны люди. Я ведь тоже поразился мужеству человека, оседлавшего существо столь свирепого вида. Так выпьем же за радость встречи, что подарили мне небожители.

Выпили.

– Так как же земля эта прозывается? Ибо неизвестно нам, где мы. В поход мы ходили с царем нашим Сидамоном. Хорошо сходили. После большого пира царь наш войско распустил. И поехали мы с братом домой. День ехали, второй ехали. На вторую ночь странный сон нас сморил. Не много воин, спящий в походе, в дом свой привезти может. Если голову свою привезет – и то праздник.

А утром брат мой ударил стрелой зверя. Вот этого, – указал он на тушку рогатого зайца, что запекался на углях. – Неведом мне такой зверь. Потому и спросили у людей, что встретились нам, куда попали мы. И хотя богато одеты они были, но неучтивы. Остальное известно вам. – Он замолчал. – Так скажите же, где мы?

Я предоставил объясняться Тивасу. Не зря ведь его учили на ксенобиолога. Пусть практикуется.

Не так уж и долго мы засиделись в ту ночь. Шок даже для столь крепких натур был силен.

Зато утром я истребовал у подчиненного Унго его постельную шкурку. Побросал в котел куски копченого мяса и поставил его вариться, а сам уселся на шкуру, постаравшись придать своему лицу возвышенное выражение.

Все, в общем-то, с удивлением наблюдали за моими телодвижениями, но по разным причинам. Унго не задавал вопросов из чувства дисциплины. Тивас опять что-то читал, а Хамыц с Баргулом, уединившись, что-то очень живо обсуждали.

Они закончили беседу, подошли. Хамыц достал кинжал, подцепил из котла кусок мяса, смачно отодрал от него кусок, проглотил, вытер жир с подбородка. И, поставив ногу на шкуру, сказал:

– Я иду с тобой. Ты вождь мой до тех пор, пока не скажешь, что не нужен я тебе.

Дитя степей даже не воспользовался кинжалом, цапнул кость рукой.

Вот так вот нас пятеро стало.

ГЛАВА 22

Не люблю я лес. Меня страшат эти странно живые древесные гиганты, что давят своими развесистыми кронами все, что под ними. Меня бесит их ненависть к человеку. Обоснованная, надо сказать, ненависть. Они норовят то ударить жесткой веткой, то подсунуть под ногу корявый корень, то залепить по макушке желудем. Мстят. Мстят за тысячелетия убийств людям. Этим мерзким, мягким чудовищам. Мелким и упорным в своей злости. Последовательным в уничтожении.

А дерева мстят. Даже убитые, мертвые мстят. Заваливая бревнами в домах, удушая своим дымом, превращаясь в древко оружия, убивают.

Но иногда забывают о своей ненависти и лечат. Как глупых, злых, но своих маленьких.

Я не люблю лес. Я люблю деревья.

Но в тот лес, в который мы попали, не влюбиться было невозможно. Живой, не такой как дома. Радостный, наполненный зеленым полумраком, который пробивают салатно-золотые полотна солнечного цвета. Без загнившего от кислотных дождей подлеска, с мягким, пружинящим под ногой перегноем. Праздничный, странный такой лес.

Когда нам открылась эта уходящая за горизонт стена деревьев, Тивас попросил сделать привал.

– Послушайте сюда. Там в лесу нас встретят воины Лесной Лиги. С нас возьмут плату за проезд.

– Опять! – взбешенной башней взлетел Хамыц.

– Сядь, – жестко лязгнуло, и до меня дошло, что лязгнул я.

Певун послушно опустился на корточки.

– Так вот, с нас возьмут плату. Это право даровано Зеленой Лиге Императором. Брать станут так, что будет похоже на нападение. Надо стерпеть. Бить Лигу нам сейчас нельзя.

Баргул дисциплинированно поднял руку. Это я его научил, а умный мальчик запомнил.

– Скажи, – позволил я.

– А пошутить можно?

Я вопросительно глянул на Тиваса. Он, в свою очередь, очень внимательно посмотрел в бесстрастную физиономию нашего Вильгельма Телля.

– Пошутить можно. Но не до смерти. Нам лишний враг ни к чему. Нам союзники нужны.

– Они по трое ходят, – поделился я почерпнутыми у Тиваса знаниями.

Мой отряд гордым наклонением буйных голов дал понять, что вопросов больше нет.

И вот теперь мы ехали по лесной дороге. Похоже было, что деревья не вырубили. Нет. Они расступились, усыпав длинную прогалину мягким ковром листьев. Не скажу, что мне было спокойно. Мандраж присутствовал, хотя я и весь был облит непроницаемым доспехом, а с плеч моих скалилась физиомордия огнистого змея.

Но было так спокойно, мило и уютно, что неожиданно пришли какие-то добрые, хорошие воспоминания.

Мои благостные размышления прервал негромкий удар, и конь вдруг испуганно затанцевал. Я, все еще очарованный прелестью леса, задумчиво похлопал его по шее, успокаивая. И вдруг разглядел вбитую в травяной ковер длинную стрелу с зеленым оперением.

– Остановитесь, идущие дорогами Империи, – раздался звонкий голос.

Я, помня наставления Тиваса, хотел было ответить вежливо, но вдруг спросил весьма надменно:

– Где ты, скрывшийся в листве? Или страшно тебе выйти на дорогу?

Моя провокация увенчалась успехом. В кроне дерева мелькнуло, в землю ударило, и в нескольких шагах от меня поднялся с корточек спрыгнувший с совершенно неприличной высоты рослый, изящный человек, затянутый в глухой зеленый комбинезон.

В прорези зеленой маски весело блестели глаза цвета весенней травы. В руках человек держал длинный лук в тон туалету. Растянутый. Матовый оголовок уверенно смотрел мне в лицо. Или в морду огнистого змея, если хотите.