Камень второй. Горящий обсидиан - Макарова Ольга Андреевна. Страница 19
Обычно Орион рассказывал Джармину, но он никогда не возражал, если подходил послушать кто-то еще. Так получилось, что почти все кулдаганские сказки достались Милиану, приставленному к третьему пустокору вместе с Орионом, для охраны, и Джармину, на это пустокоре ехавшему все время. Остальным пришлось довольствоваться вечерними байками на привале. Ну а все стихи, навеянные ареном, достались одному Ориону; больше ценителей не нашлось: Пай, и тот слушал единственно из вежливости.
…Как известно, сказки разбросаны по всему миру. Где угодно можно найти их, если твой разум открыт. Кто знает, под что маскируется глазок в иной мир на этот раз? Остается только смотреть внимательно…
«В некоем далеком мире случилось это.
Жили в нем обычные люди. Знания их росли быстро, и дух не поспевал за ними. А это всегда порождает амбиции.
Эти люди верили, что мир их сотворили боги и что живут эти боги на небесах. И пришла же кому-то мысль — сравняться с богами. Как всегда и везде, нашлись фанатики, которые прониклись идеей и решили построить огромную башню высотой до неба.
Много лет люди выстраивали друг за другом тяжеленные блоки, управляясь с ними техникой и магией. Целые поколения рождались и умирали ради глупой и тщеславной мечты, а башня все росла и росла. В своем стремлении к небесам люди совсем забыли о духе: пришло время — и люди разучились складывать стихи и петь песни, кроме одной, больше похожей на бесконечное завывание — она помогала сохранять правильный ритм в работе. Любовь и дружба тоже отошли на второй план, а то, что от них осталось, отравила проклятая башня. Словно черная заноза, в живом теле мира сидела она и росла день ото дня.
А тем временем боги с интересом наблюдали за своими людьми и даже не думали мешать им или наказывать их: такое поведение недостойно бога; богу карать человека за глупые мечты — это все равно, что взрослому обижать ребенка. И уж конечно высшие духи не опустились бы до вредительства и мелких пакостей. Нет. Они просто наблюдали. И терпеливо ждали, пока люди изживут свою собственную глупость и преподнесут урок сами себе.
…Великое испытание для поэта — родиться в таком мире в такое время. Но фанатичные миры гибли бы, если б такого не происходило. Потому и родилась в городе неподалеку от башни синеглазая девочка Милия.
Пока ее сверстники строили из камушков игрушечные башни и надрывали голос, пытаясь спеть заунывную рабочую песнь, как взрослые, Милия складывала стихи обо всем, что видела вокруг, будь то золотая осень, холодный рассвет или звездное небо, и пела совсем другие песни. Мелодии рвались в мир из глубины ее сердца — и много было в городе таких детей, которые бросали свои игрушечные башни ради того, чтобы послушать Милию.
И начали поговаривать люди: девчонка владеет злым колдовством! Они еще так мала, а ее странные песни уже заставляют детей бросать игру. Что будет, когда она вырастет, эта ведьма? — шептались люди. — Техники и маги заслушаются ее и бросят строить башню: тогда путь к небесам для человечества будет закрыт навсегда и все эти века с того момента, как был заложен первый строительный камень, окажутся потраченными впустую.
Собрались ранним утром у подножия башни Главный Техник, Верховный Маг и Божественный Жрец и стали совещаться: что же делать. Все трое были люди пожилые, семейные, были у них и дети, и внуки, но, как ни противилась их совесть такому решению, все-таки сошлись они в том, что девчонку нужно убить. „Ради будущего всего человечества!“ — сказали Техник и Маг. „И ради спасения ее души от зла, поселившегося в ней,“ — тихо добавил Божественный Жрец. Но поднимавшееся над горизонтом солнце видело фанатичный блеск в глазах всех троих. И утренняя луна видела. И поздние звезды. И старая секвойя. И башня…
И, конечно, боги на небесах.
Вскоре всему городу было объявлено решение троих. И никто не посмел вступиться за Милию: слишком прочна и нерушима была воспитанная бесчисленными веками вера. Но плакали многие, когда провожали девочку к подножию башни.
„Тебя поведут к вершине, — сказал Милии Божественный Жрец, — чтобы близость небес очистила твою душу от скверны. А затем тебя сбросят вниз. Таково решение, вынесенное после рассвета, и никто уже не может его оспорить. В полдень свершится твой приговор.“
Милия подняла глаза к вершине башни, выше которой было только небо. Страх смерти налетел черным вихрем и отнял у нее дар речи. И всем собравшимся страшно стало видеть, как молчит та, что еще вчера пела и танцевала так весело. Но никто и шагу не сделал из толпы, опасаясь поплатиться за дерзости и разделить ее судьбу.
После полудня началось долгое восхождение Милии на вершину. Приходилось подниматься то пешком, то на механических лифтах, то на магических левитаторах. Всюду за маленькой осужденной следовали хмурые воины, одетые в белое.
Милия и сама стала бледная и почти прозрачная, когда достигла последнего этажа с недостроенной стеной. Здесь было чудовищно холодно, дул лютый ветер, и каждый вздох давался тяжело — не хватало воздуха.
На мир тем временем спустилась ночь, и звезды были особенно чисты и прекрасны, если смотреть на них оттуда, где стояла Милия.
Миг — и красота мира, открывшегося с невероятной высоты, заставила страх, сковывавший уста девочки, отступить, и она запела. Песнь ее была замешана на печали и восторге, как драгоценный коктейль. Милия пела о прекрасной земле и далеких мирах-звездах, что светят в ночи. Когда ветер принес эту песню к подножию башни, люди заплакали, все — и дети, и взрослые; послышались гневные крики: кто-то проклинал башню, из-за которой должен был умереть невинный ребенок. Лишь трое — те, что вынесли решение о казни, — не испытывали ничего, кроме страха, и думали: „Какое жуткое колдовство! Что было бы, дай мы маленькой ведьме вырасти!..“
И только хмурые воины в белом, стоявшие на вершине башни, остались безучастны к песне: все они были глухи от рождения, потому их и выбрали сопровождать девочку.
Они подвели Милию к краю и столкнули вниз.
…Никто не видел, как упало на землю крохотное детское тело. Все видели лишь одно: рушилась башня. С ревом и грохотом расходился и кренился каркас, сыпались вниз огромные блоки… Башня покачнулась и рухнула, перегородив всю долину надвое; только подножие уцелело и осталось на месте. А тело Милии так и не нашли. Остается лишь гадать о ее судьбе. Возможно, боги не дали ей упасть, или сама Смерть, услышав песни, забытые этим миром, не посмела коснуться ее… кто знает…
А о башне говорили лишь то, что ее разрушили боги, чтобы покарать людей, вздумавших стать равными им и казнивших невинное дитя. Но боги редко вмешиваются в дела смертных, предоставляя им учиться на собственных ошибках. И еще реже — разрушают и убивают (а под обломками башни погибли Главный Техник, Верховный Маг и Божественный Жрец).
Так что без сомнений: чудовищная башня рухнула под собственным весом. И люди кое-чему научились и кое-что поняли: магия и наука слишком тяжелы для того, чтобы вознести человека до небес и сравнять с богами. Лишь дух — воля, мудрость и любовь — способен на такое. Башни же всегда будут падать».
— …Джармин уснул, бедолага, — сказал Милиан, — еще на середине сказки начал носом клевать.
— Да, тяжело ему: все-таки маленький он, как бы он там ни храбрился, — Орион задумчиво потер шею. — Да и сказка эта не совсем для него. Вообще-то я ее для тебя рассказал. Сомнения меня давно терзают; я не знал, как высказать их тебе. А тут сказка явилась сама собой… — он устало усмехнулся. — Вот увидишь, мы, сказочники, те еще гадальщики, вам, поэтам, под стать.
— Да я уж вижу, — понимающе хмыкнул Милиан. — С двойным дном твоя сказка… Милия, говоришь? — он хитро прищурился и вдруг разом посерьезнел. — А башня — это Орден, да?