Камень второй. Горящий обсидиан - Макарова Ольга Андреевна. Страница 24

Но зрелище было захватывающее: над затененным миром леса ярко светило солнце; где-то вдали виднелись самые зубцы гор кулдаганского Кольца, а еще дальше белела скошенная вершина Исполина — самой высокой горы известного мира: а это десять километров в небо!..

Задержавшись, сколько возможно; насмотревшись вволю, Коста начал спускаться. Обратно в тень и пряные запахи леса.

Спустившись, он вынужден был сообщить, что не увидел ничего похожего на когда-либо построенное людьми.

Вскоре вернулся Ирин. Тоже ни с чем. Хмурый и усталый, он сел в сторонке и принялся с таким хрустом грызть сухой паек путешественника, словно тот был в чем-то виноват.

— Я уже начинаю подозревать, что Сайнар недобро пошутил над нами… — загадочно произнес Лайнувер, глядя в никуда. — Или это какое-то дурацкое испытание мудрости… «Сходи туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… и обрети там по пути Просветление»…

— Может, он надеялся, что путешествие нас сплотит. Или научит чему-нибудь… — пожал плечами Пай. — Что-то вроде того… Не верю я, что таким, как мы, можно доверить серьезную миссию. Тем более с горящим обсидианом. Мы слишком молоды. А цена ошибки слишком высока.

— Это верно, — кивнул Лайнувер. — На сей камушек Орден три тысячи лет молится. Было бы глупо доверять его горстке недомерков… без обид, ладно?

— Ладно, — вздохнул Милиан. — Это суровая правда: мы — недомерки! — и рассмеялся, к нему невольно присоединились все, кроме двоих…

Ирин только отвлекся от обеда и усмехнулся краем рта. Джуэл угрюмо смолчал и опустил голову… И все же было бы неплохо, если бы все это оказалось просто испытанием, а зловещая «правда» — только частью всей инсценировки. Джуэл готов был даже простить такие подлые шутки с его чувствами Кангасску Абадару с Сайнаром вместе…

…Из-за толстоствольного кедра с победным криком выскочил Бала: опять ему удалось подкрасться незаметно. Надо бы уже объяснить ему, что шутка, повторенная в пятый раз, не становится от этого в пять раз смешнее…

Джуэл гневно сплюнул: по милости Мараскарана он опять схватился за меч с перепугу… Не хватало еще зарубить бестолкового шутника по ошибке. Или привыкнуть и не среагировать вовремя, если появится настоящая опасность.

— Я тут нашел кое-что! — бодренько объявил Бала до того, как Джуэл успел сказать хоть что-нибудь.

— Что? — хором отозвались Милиан и Оазис.

— Человечьи следы, — степенно ответил Мараскаран. — Кто-то ломился сквозь лес, как стадо бешеных шлыков, загоняющих медведЯ… — (да, именно так, с ударением на последний слог).

— И что с того? — хмыкнул Оазис. — Давай пойдем по следам: придем прямо к лагерю наших знакомых ассассинов-шашлычников! То-то они обрадуются…

— Балда ты, Оазис! — обиженно сказал Бала. — Шуток не понимаешь… А если серьезно, то лучше идите все сюда и гляньте, что я нашел рядом с теми следами.

С этими словами он вытащил из кармана матерчатый мешочек, довольно грязный, с приставшими к ткани сухими хвоинками — видно, долго на земле лежал, — и вытряхнул его содержимое на ладонь. С десяток черных стеклянных шариков оказались на розовой, как у всех темнокожих, ладони Балы… Стеклянных шариков, цветом и блеском напоминавших стекла в тяжелых очках Сумаха.

— Харуспексы, — сразу определил Пай.

Сдержанно улыбнувшись, Бала перевернул опустевший мешочек дном кверху. Надпись, сделанная стойкой золотой краской, сродни тем, которыми рисовал Джармин, гласила: «Проба 307. Таммарский лес. Холодный обсидиан, 11 образцов».

Молчали долго, никто не решался заговорить первым. Когда молчание стало невыносимым, решиться пришлось Джуэлу:

— Пойдем по следам, — сказал он. — Надеюсь, они не нашли Горящего до нас… Как давно они прошли там, Бала?..

— С пару недель назад, может и больше… — тот смущенно почесал в затылке. — Шли бы осторожно, я бы и вовсе не заметил. А так — ветки рубили зачем-то; грязи башмаками намесили…

— Интересно, не твой ли очкастый приятель там прошелся? — ехидно заметил Ирин. Когда Орион медленно и злобно обернулся к нему, маленький хмырь стоял поодаль, скрестив на груди руки и довольно подняв подбородок. Самым обидным было то, что он вполне мог оказаться прав.

— Пошли! — прервал начавшийся было конфликт Джуэл. — Не время сейчас разбираться.

…Люди, проложившие эту «медвежью тропу», совершенно не знали леса. Да и что другое мало знали тоже, ибо вот так сквозь чащу не рвались бы даже такие городские дикари, как Лайнувер и Оазис.

Судя по следам, здесь прошло двадцать человек, и вели они с собой одного карликового тарандра, наверняка, с поклажей. Ничего сравнимого с ценностью «Пробы 307» они больше не уронили, но мусора накидали достаточно… это ж надо: за такое короткое время так загадить лес! Бала Мараскаран возмущался этому открыто: на родине островитянина даже ветку у дерева нельзя было отломить, не объяснив духу леса, зачем она тебе нужна, и природа там была окружена святостью и поклонением. «И эти еще назвали бы моих людей дикарями!» — презрительно добавил он, разглядывая очередное свидетельство бестолкового разрушения.

«Медвежья тропа» вела долго и заворачивала самые невероятные петли: похоже, люди плутали в лесу, проклиная все на свете и то и дело сверяясь с компасом и картой. Начинало темнеть… что, впрочем, не особо беспокоило Балу и Джуэла: ТАКИЕ следы и в темноте не потеряешь. Для верности (чтобы не пропустить что-нибудь оброненное), Бала набрал пригоршню светляков: они освещали все вокруг светом мерцающим голубым, как у Северного Лихта. И, по мере того, как уходило за горизонт солнце, свет чудесных насекомых становился все сильнее.

С появлением звезд истинной ночи — Жисмондина и Иринарха — кончилась и «тропа»… упершись в настоящую язву на зеленой шкуре леса: видно, незваные гости разбивали здесь лагерь и рубили молодые деревца для костра… Конечно, трава довольно скоро затянет следы костров, а мусор поблекнет под многочисленными дождями и хотя бы затеряется в ней… но молодой кедровник взамен этого, вырубленного на дрова, появится еще очень нескоро — такую рану лесу придется лечить не один десяток лет.

…Бала светился в темноте весь: многие светляки из тех, что он держал в ладони, разбежались и устроились у него на плечах и спине, вцепившись когтистыми лапками в грубую ткань плаща и вовсю стрекоча свои песенки. Островитянин и не думал гнать светляков, просто старался внимательнее следить за теми, кто остался в ладони, и то и дело стряхивал новых беглецов обратно в общую кучу.

— Интересно, где они добыли свои харуспексы? — сказал Оазис, оглядываясь. — Выкопали, что ли?

— Смотрите…

Бала поднес полную светляков ладонь ближе к тому, что в темноте показалось обыкновенной грудой камней…

То, чем когда-то были эти камни, было прекрасно. Следы былой красоты остались и сейчас: контуры фантастических многолапых фигур — невероятных существ с большими глазами, полными вселенской печали… Вот каменные глаза почему-то пострадали больше всего.

— …Отсюда они и добыли те харуспексы… — Бала высыпал оставшихся в ладони светляков на камень, а сам извлек из мешочка несколько стеклянных шариков вулканического стекла.

Отыскав наименее пострадавшую пару глаз, он вернул «зрачки» на место. Те тут же засияли, отражая голубое сияние светлячков.

— Какие красивые! — с восторгом и сожалением произнес Джармин. — Эту композицию делал настоящий мастер! Смотрите: он рисовал стеклом по камню!..

Изумленные, девять амбасиатов, пригляделись к скульптуре поближе.

Маленький художник оказался прав: все выступы, образующие фигуры, были сделаны из стекла, покрытого замысловатой сетью тонких линий, благодаря чему скрадывался глянцевый блеск. Само стекло было темным, глубокого коричневого цвета…