Камень второй. Горящий обсидиан - Макарова Ольга Андреевна. Страница 50

…Залив светом тьму, поглотив разом все трепещущие огоньки — эмоции маленьких людей, далеких драконов и крикливых птиц, — вспыхнула Она… о, такой звезды дрекавак еще не знал. Восемь солнц было в ней, и все сияли ярко, объединенные общим ореолом. Восемь! Все восемь! Все те, что сбежали от него в момент, когда были почти пойманы и поглощены. Теперь они здесь. Спрятались в телесной оболочке, которая так слаба…

…Милиан не мог испытывать настоящий страх — порошок, принятый страшной дозой, полностью заглушил эмоции. Но вид дрекавака все равно заставил его содрогнуться… Эта тварь впитала все кошмары человечества, и, в то же время, была так похожа на человека!.. Красные, полуслепые глаза мерцали в темноте, точно тлеющие угли; черные крылья вздымались за спиной, жестким шелестом отвечая на ветер. Дрекавак превосходил Милиана в росте в два раза, если не более; одним ударом лапы он переломал бы мальчишке все кости… если бы только сумел его увидеть…

Но — Милиан, в черном плаще был не виден слабым глазам дрекавака, а под туманом горького порошка, в свечении души Джармина, не виден он был и острому чутью твари. Бесшумно ступая по песку, дрекавак двинулся мимо, даже не заметив человечка. Он был так огромен, что Милиан не представлял, можно ли вообще убить такого гиганта мечом… тем более, что в распоряжении Ворона был всего один удар: если верить Джармину, вся эта «невидимость» продлится только до первой атаки. И если она не пройдет… лучше не думать об этом…

Положив ладонь на рукоять меча, Милиан осторожно двинулся к дрекаваку, стараясь ступать как можно легче и держаться близко к деревьям. Картина вырисовывалась непостижимая здравому смыслу: человечий детеныш, вооруженный одним лишь тонким хрупким лезвием, пытается тягаться с хозяином Дикой Ничейной Земли. Но Человек — существо непостижимое. Именно потому он Человек…

Что-то дрогнуло в сердце Милиана. Оглушенный горьким порошком, он не понял, что это было. Зато это понял дрекавак… Когда мальчишке оставалось до него всего пара-тройка шагов, тварь обернулась. Красные глаза безошибочно уставились на Милиана. В них стоял страх…

…что почувствовал дрекавак, когда звезда, сиявшая так ярко, вдруг исчезла и вспыхнула у него за спиной, став больше на целое солнце и могущественнее на порядок?.. Возможно, то же чувствует охотник, осторожно выслеживающий дикого зверя, когда этот самый зверь неожиданно выскакивает прямо перед ним…

…Это был страх, хоть Милиан и не понял этого. Но, когда дрекавак, вместо того, чтобы применять магию горящей воды, что требует спокойствия и сосредоточения всей звериной воли, начинает отбиваться когтями на лапах и крыльях, это знак того, что он в панике… Тот самый воин, к которому он не решался подойти, пока не была искалечена его физическая оболочка, тот самый, что ускользнул от него тогда, после боя с веталами, был здесь вновь, сильнее девятикратно и в полном здравии. Дрекавак бился уже не за победу, не за право обладать сияющей звездой, а за собственную жизнь…

Милиану было не до размышлений. Адреналин хлестал через край, постепенно сводя на нет действие убойной дозы порошка; вдобавок, у него перехватило дыхание, чего никогда не бывало с ним раньше. Уворачиваясь от чудовищной силы ударов лап дрекавака, Ворон вынужден был судорожно хватать ртом воздух, который отчего-то доставался так тяжело…

Бой был жуткий. Видно, мальчишку хранила сама судьба, раз он сумел выжить и победить… Ухитрившись приблизиться на длину клинка, Милиан рубанул по ногам твари. Даже когда дрекавак упал, он все равно еще оставался опасным противником и не сдавался до последнего вздоха. В какой-то миг Ворон почувствовал даже его отчаянную попытку применить магию… Отклонив едва начавшееся волевое давление, Милиан добрался до головы твари: вначале ткнул острием меча в глаза, и лишь потом нанес решающий удар.

Тело дрекавака обмякло; он растянулся на песке, неестественно придавив всем весом собственное крыло. Тогда Милиан поступил совсем как Коста с мороком… хотя, откуда мог он знать, как поступать с поверженными детьми тьмы?.. он вырвал из груди дрекавака еще трепещущее сердце и вдавил его ногой в песок. Так и только так заканчивают жизнь высшие темные, ибо, если оставить их с живым сердцем в груди, они найдут в себе силы подняться.

…Милиана согнул жестокий кашель. Он упал на колени, измученный, обессиленный… И, когда приступ закончился, Ворон удивлением обнаружил, что с губ его капает кровь. Свежая, не застоявшаяся, как у долго охотящегося марнадраккарца… не успела просто… застояться…

Пелена тумана была все еще слишком сильна, чтобы пропускать недобрые предчувствия, потому Милиан не придал большого значения тому, что произошло. Смахнув кровь с меча, он вернулся в пещеру, проведать Джармина. Там было тихо. Ни привычного сипящего дыхания, ни кашля. Казалось, мальчик спит, положив голову на наполовину разобранный рюкзак… Но он не спал… коснувшись его щеки, Милиан почувствовал мертвенный холод; а кожа Джармина в свете приближающегося утра отдавала синевой.

Он умер от удушья, как раз тогда, когда дрекавак обернулся к Милиану. А Милиан… даже ничего не почувствовал, так туман заволок его душу… и это было горше всего. Только сейчас, когда действие порошка понемногу начало отходить, Ворон стал осознавать, что произошло… Чужие жизни, чужие воспоминания прорастали корнями в его душу, теснили ее, поглощали. Он терял себя… и это было хуже смерти…

Скоро не осталось ни Милиана, ни Джармина ни кого-либо еще из тех, кто не так давно ступил на Дикую Ничейную Землю. Количество душ перешло в качество, как и было задумано Орденом… Появился новый человек…

Этот человек, безымянный, с внешностью Милиана Корвуса, встречал свой первый одинокий рассвет на берегу бухты Бенай. Кутаясь в черный плащ, отрешенно смотрел он то на ласковые волны, с шелестом накатывавшие на берег, то на поверженного дрекавака, вокруг которого пропитался черной кровью песок.

Берег накрыла быстрая тень, на мгновение закрыв солнце, и, привлеченный запахом крови, рядом с дрекаваком грузно опустился на песок желтый дракон. Но к падали он не притронулся: заметил человека. Некоторое время дракон и Безымянный смотрели друг на друга. И если первый поворачивал любопытную физиономию то одним выпученным глазом, то другим, пуская клубы черного, передержанного в глотке дыма, то второй взирал на опаснейшее из существ со вселенским отрешенным спокойствием. Горящий Обсидиан медленно пульсировал у него на груди, в такт спокойному ритму сердца.

…Дракон был стар. В пасти не хватало половины зубов, в гребне — золотистых пластинок; желтую чешую покрывали странные бурые наросты; на левом глазу выступало огромное бельмо. Да и дым выходил из горла без огня, с облаком черной копоти. Неудивительно, что этот дракон польстился на падаль. Судя по всему, дни его были давно сочтены, и поймать ничего живого он уже не мог.

Он должен был быть голоден. И невероятно рад долгожданной мертвечине. Но отчего-то есть он не спешил. Человечек с мерцающим красным глазом завораживал дряхлого дракона. Насмотревшись, тот отвел взгляд и принялся завтракать. От дрекавака даже костей не осталось; только жесткие перья ветер разогнал по всему пляжу. Закончив трапезу, дракон вновь кашлянул гарью и копотью и взмыл в небо. Безымянный человечек долго провожал его взглядом: полет дракона бы столь прямолинеен, словно он знал куда летит…