Слепцы - Золотько Александр Карлович. Страница 11
– О как! – восхитился Дылда. – Только ты не части и не радуйся: тебе-то быстрой смерти не обещали. С тобой я сам поговорю, мне твоя рожа сразу не понравилась. Улыбчивый ты больно.
– Куда они поехали?
– Серый Всадник сказал бабе… спросил, как дети, здоровы? А она сказала, что до Протоки их довезут. Я и подумал, что к Базару-на-Протоке они поехали.
– В ту сторону, на Волю, – добавил Сапог. – На север по замерзшей реке, по Теплой, и поехали. А вы отпустите меня… Отпустите… Я вам все расскажу. И его тайники отдам. И свои. Я за ним следил, за Битым… А так я молчать буду. Девой огненной клянусь – слова о вас не вымолвлю. Подохну, а не вымолвлю…
Сапог осекся.
Не стоит ему сейчас такого обещать, да еще и такими словами. Если он подохнет, то точно никому ничего не скажет.
Рык помолчал, будто и вправду задумался о судьбе Сапога, потом покачал головой:
– Вас Жлоб сгубил, жадность его. Не нужно было ему ту девочку хватать, а уж если надумал, нужно было няньку на месте резать. А так… Это ж князя дочка! Князя, понимаете?
– Как князя? – не поверил Молчун. – Быть этого не может. Зачем же он ее брал?
– Поначалу и сам не понял, а потом… Потом жадность одолела.
– Это не может быть княжна! Не может! – закричал Сапог. – Не может! Я вчера в Камне был. За едой ездил, по другим делам… Там все спокойно. Никто ничего не ищет. Там должны были все перевернуть. Все-все… обыскать, разослать гонцов, заставы выставить… Это ж княжна! А ничего нет такого. Даже ворота на Подворье открыты, и стражники, как обычно… Не княжна это.
– Княжна, – устало выдохнул Рык. – Это точно. Зачем Серому Всаднику дети?
– А не знаю, – Молчун рук не чувствовал – даже веревка не резала запястья.
Только бок горел огнем. И все виделось как в дыму, стены колебались и плыли. И разбойники с ним разговаривали будто издалека.
– Ладно, – сказал Рык. – Нужно ехать.
– Куда ж вы? – заскулил Сапог, засучил ногами, пытаясь отползти. – Там же снег валит, и мороз… переночевать тут…
– До Камня доедем…
– Так ворота закрыты, до рассвета не пустят… – Сапогу показалось, что если он сейчас уговорит этих разбойников, которые так легко убили его приятеля и так просто готовятся убить его, если он уговорит их остаться на ночь, то выживет. У него получится уговорить.
– Мы на гостевом дворе переночуем, – пояснил Дылда. – А ты, милый, не беспокойся, мы с тобой еще побеседуем. Я побеседую…
– Вначале хозяин, – приказал Рык.
– Повезло тебе, Молчун, – Дылда подошел поближе, вытащил нож. – Ты скажи, где хранишь добро, сразу и полетишь…
– Я скажу! – закричал Сапог, срываясь на визг. – Я скажу, меня отпустите! Ну отпустите, пожалуйста.
– Сказать ничего не хочешь? – спросил Дылда. – Проклясть или еще чего. Желание последнее…
Молчун посмотрел мутным взглядом на Дылду и плюнул.
– Это ничего, – утираясь, сказал Дылда. – Право имеешь.
И провел лезвием по горлу Молчуна.
– Не отворачивайся, – Кривой вцепился в подбородок Хорьку, силой повернул его лицом к умирающему хозяину постоялого двора. – Смотри, как жалость выглядит! Внимательно смотри. Чтобы знал, как врага пожалеть и что у него просить. Так не больно. Так человек будто засыпает – и все. И главное – быстро. Запомни.
Хорек скрипнул зубами и пробормотал: «Запомню».
До самого Камня он молчал.
Даже когда вышли из дома, пропахшего кровью, во двор и четыре здоровенных пса кинулись на них из снеговой круговерти, Хорек не то что ничего не сказал, не вскрикнул. Лишь выхватил кинжал и встал рядом с Кривым. Он успел ударить прыгнувшую тварь, но отлетел прочь от страшного толчка в грудь. Молча ударил, упал молча и снова поднялся на ноги. Молча вытер клинок о серо-бурую шерсть.
И ему никто ничего не сказал.
Сапогу на самом деле повезло: его не стали расспрашивать ни о чем, забрали то, что не нужно было выкапывать и за чем не нужно было далеко идти. Все сложили в сани. Отъехали совсем недалеко, когда Заика натянул вожжи и оглянулся. Оглянулся и Хорек.
В темноте медленно разгоралось зарево, дом и постройки постоялого двора занялись быстро, что-то в доме полыхнуло, выбросив высокий язык пламени.
Хорек отвернулся, спрятал лицо в воротник тулупа.
Еще позавчера он был уверен, что любит окружавших его людей. Даже ненормального Дылду, даже вечно сонного Рыбью Морду и смертельно опасного Кривого – всех ватажников он любил и искренне уважал.
Еще позавчера.
Сегодня… Сегодня он даже себя ненавидел.
Не за то, что лишил жизни человека в бою. И даже не за то, что не смог себя заставить пойти вместе с Дылдой и Рыбьей Мордой к княжеской няньке. Это было противно, мерзко – он это понимал, но знал, что такое случается часто, что захваченное в бою – баба или золото – законная добыча, и делать с этой добычей можно все что угодно.
Не из-за этого он ненавидел себя и остальных.
Даже не за то, что спокойно ответил утром на приветствие Дылды, отмывавшего руки в стылой воде ручья. За ночь Хорек успел убедить себя, что у Рыка не было выбора, что отвечает тот перед ватагой и не может рисковать, отпуская девку. Что Дылда не виноват, ведь должен был кто-то взять на себя эту кровь. Обязан.
Не мог Хорек простить ни себе, ни остальным лишь того, что утром все вели себя, будто ничего и не случилось. Будто то, что они сделали, – насиловали, приговорили, убили, – все эти страшные дела были чем-то обычным, пустяком, о котором можно и не вспоминать вовсе.
Можно просто жить, есть, пить, смеяться над шуткой Враля… И сам Хорек ел, пил, и смеялся, и жил…
И ненавидел себя за это. И за это же ненавидел всех остальных.
«Ты самый плохой из ватаги», – сказал себе Хорек. Ты хуже и подлее их всех. Трусливее. Они искренне не могут винить себя за насилие и убийство, они постоянно делают это и получают то же от других – но у всех у них толстая кожа. А он, Хорек, он ведь все помнит, все продолжает жить у него в душе, а он молчит, ничего не говорит, даже не пытается…
Сказать?
Упрекнуть?
Бросить все и уйти? Прямо сейчас спрыгнуть с саней и пропасть в морозной темноте…
Кривой словно услышал мысли Хорька – положил ему на плечо руку, придерживая.
Хорек заплакал, спрятав лицо в воротник.
Так и плакал до самого гостевого дома у ворот Камня.
Там их ждали Враль и Дед. Они уже за всех заплатили за ночлег – сидели, дожидаясь ватагу и прихлебывая из высоких кружек слабое местное пиво в общей комнате.
Увидев вваливающихся в дом ватажников, Враль вскочил им навстречу, но Рык отмахнулся, бросив коротко: «Спать», и все отправились в комнату, где на полу лежали охапки сена, накрытые кусками холста.
Кроватей в гостевом доме, как обычно, на всех не хватало.
Хорек стащил с себя тулуп и валенки, повалился на сено и замер. Он думал, что еще долго не сможет уснуть, но провалился в сон мгновенно, едва успев закрыть глаза.
Ему ничего не снилось.
Враль выслушал Рыка молча, не перебивая, что с ним случалось редко. Даже когда вожак упомянул о новых тюках травы, Враль ничего не сказал, дождался, пока Рык сам замолчит, окончив рассказ.
Молчал и Дед.
Для разговора они спустились в общую комнату, сели за стол. И хоть народу было много, здесь они могли спокойно поговорить: голоса, крики и смех сливались в общий однообразный рокот, выхватить из которого что-то одно было очень трудно. Да и остальным не хотелось мешать: уставшие от выпитого и съеденного у Молчуна Дылда, Заика, Хорек и Кривой спали.
– Значит, нам в Базар-на-Протоке… – сказал Враль.
Только у него получалось так: не поймешь – спрашивает он или предлагает. Или даже насмехается. Его в юности за это часто били, но так ничего вбить и не смогли.
– Не знаю, – протянул Рык. – Не знаю… Даже не понимаю, почему я не бросил все. Ведь понятно же – нужно бросать и разбегаться. Дед себе домик купит в краях своего детства…