Джинн и Королева-кобра - Керр Филипп. Страница 36

— Холодный воздух лишил меня джинн-силы, — добавил Джон. — Пришлось совершить вынужденную посадку.

Барон кивнул.

— Обычная проблема, когда учишься летать. К сожалению, джинн всегда рискуют внезапно утратить температуру тела, необходимую для управления смерчем. Это для нас, так сказать, издержки профессии.

— Но как же вы тут живете? — спросил Дыббакс. — На этой горе дикий холод.

— Ну, во-первых, здесь, в доме, очень тепло — сказал барон.

— Воистину. — Джалобин снял пиджак и ослабил узел галстука. — Как в печке.

— Во-вторых, когда я — йети, мне тоже вполне тепло. У меня есть подкожный жир и меховая шкура, что означает, что температура моего тела остается неизменной и в доме, и на открытом воздухе. — Он протянул руку и пощупал тоненькую футболку Джона. — В следующий раз, когда соберетесь летать, наденьте что-нибудь посущественнее. Вроде лётного костюма из овчины.

— Я всегда прошу его надевать куртку или пальто, — сказала Филиппа. — Но он не слушается.

Джон пожал плечами:

— Ненавижу пальто.

— И я тоже, — подхватил Дыббакс.

— Однако, — сказал барон, — для полетов, совершаемых с помощью джинн-силы, я настоятельно советую одеваться тепло. Кстати, если вы все-таки намерены добраться в Лакхнау, вам придется обзавестись теплой одеждой. — Он покачал головой. — Самого меня туда совсем не тянет. Как и вообще в Индию. Понимаете, я избегаю жарких стран еще по одной причине. Я терпеть не могу змей. А Индия ими кишмя кишит. Конечно, в Непале их тоже немало. Но не здесь. И не зимой. — Он смущенно засмеялся. — Я знаю, что это звучит нелепо. Почему джинн вдруг боится змей? При том что мы, джинн, неуязвимы для змеиного яда. И в то же время я нисколько не боюсь паукообразных — скорпионов и пауков, — хотя их яд для джинн как раз опасен. В общем, нелепица она и есть нелепица. Но я ничего не могу с собой поделать.

— Мы неуязвимы для змеиного яда, но можем погибнуть от укуса паука или скорпиона? — повторила Филиппа. — Я не знала.

— А я знал, — сказал Дыббакс. — Странно, что для тебя это новость.

— Тогда почему ты боишься тех парней из Палм-Спрингс? — спросил Джон. — Которые убили Брэда и его отца?

— Я боюсь, что кроме змей у них есть и другое оружие, — сказал Дыббакс. — Для пули я пока уязвим. Как и любой джинн.

— Нет, давайте все-таки разберемся, — настаивал Джон. — Значит, все джинн обладают иммунитетом к яду змеи?

Барон кивнул.

— Да. И кстати, древние змеиные культы переняли эту идею от нас. Я имею в виду, что общение с ядовитыми змеями является для них признаком святости, власти над смертью и все такое прочее. На самом деле все это ерунда. Ни один мундусянин никогда не выживал после укуса крупной кобры. Ну разве что если ему оказывали быструю и квалифицированную медицинскую помощь. Справиться с коброй без врачей может только джинн.

— Как же так? — Джон задумался. — Прошлым летом мы с дядей ездили в Египет. И ифритцы подсунули кобру в мой багаж. Дядя тогда сказал, что я мог погибнуть.

— Ах, вот ты о чем, — сказал барон. — Если тут замешаны джинн из клана Ифрит, это совсем другое дело. Ифритцы здорово управляются со змеями. Это их талисман. И сами они превращаются исключительно в змей. По всей вероятности, тебе подсунули ифритца в обличье кобры, то есть джинн-кобру. А это вовсе не обычная змея. И она вполне могла тебя убить.

— Но как их отличить? — спросил Джон. — Вы глядят они абсолютно одинаково.

— С виду и вправду не отличишь. Только когда укусит. Но большинство этих гадов — совершенно обычные змеи. Так что волноваться на самом деле не стоит. Почти никогда.

— Господин барон, вы говорили про змеиные культы, — сказала Филиппа. — А вы когда-нибудь слышали про Ааст Нааг?

— Восемь кобр? Разумеется. Это был местный культ джиннопоклонников. Кажется, недалеко от Катманду. Но после восстания тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года они как-то заглохли.

— Зато теперь возродились, — сказал Дыббакс. — И мы в этом вполне уверены.

— Тогда вам надо быть очень осторожными, — встревожился барон. — Не только вам. Нам всем. С миром может случиться что угодно, если они снова сумеют получить власть над каким-нибудь джинн. Люди очень внушаемы, и человек который докажет, что он бессмертен, пережив на глазах у толпы укус кобры, с легкостью убедит эту толпу сотворить любое, буквально любое зло.

— Этого-то я и боюсь. — Филиппа вздохнула.

— Я помогу вам, — сказал барон. — Я помогу вам снова подняться в воздух и даже наделю мистера Джалобина тремя желаниями, чтобы он мог спасти вас, если вы сами окажетесь бессильны.

— Это очень любезно с вашей стороны, сэр, — сказал Джалобин, понимая, что при нынешних обстоятельствах он едва ли вправе отказаться от благородного предложения барона. Разумеется, три желания могут оказаться очень полезны в предстоящем путешествии. И все же… И все же его грызло сомнение, потому что он отлично помнил, какое бремя ответственности ложится на обладателя трех желаний, полученных от могущественного джинн. Однажды ему уже случилось стать их обладателем, и он слишком хорошо знал, как нелегко, как страшно стоять перед выбором и как парализует человека необходимость совершать этот выбор. Он так промучился без малого десять лет и испытал неимоверное облегчение, когда его третье желание было наконец израсходовано. Самое ужасное состояло в том, что высказанное желание зачастую имеет совершенно непредсказуемые последствия. Как любит говорить господин Ракшас: «Желание — все равно что костер. Запалить нетрудно, но кто-нибудь обязательно закашляется, наглотавшись дыма».

Барон оказал путешественникам всяческую помощь, в том числе снабдил их теплой одеждой, и они все-таки прибыли в Лакхнау в тот же день правда, уже после наступления темноты, так что разглядеть розовый форт с воздуха им не удалось.

Дыббакс, который вполне оправился после болезни и на этот раз управлял смерчем сам, посадил его неподалеку от города, на южном берегу ленивой, заросшей водорослями речки Гомти. Их появление в Лакхнау не привлекло особого внимания местных жителей не только потому, что Дыббакс выбрал для приземления укромное место, но и потому, что по совету барона все они стали индийцами. Филиппа, как все индианки, надела сари, а Джалобин и оба мальчика надели курта— длинные, до колен, рубашки, какие носят индийские мужчины. Но преображение касалось не только одежды. С помощью джинн-силы они перекрасили себе волосы в черный цвет и сделали кожу совсем смуглой. Кроме того, они теперь безупречно владели хинди — официальным языком Индии. Мистер Джалобен стал господином Гуптой, Джон — Джанешем, Филиппа — Панчали, а Дыббакс — Дипаком. Характеры их при этом не изменились, но некоторые тонкие отличия все же возникли.

После превращения они некоторое время чувствовали себя не в своей тарелке, но пообвыклись довольно быстро. Когда путешественники добрались до гостиницы «Чуна Лага Дия», они уже ощущали себя естественно, как перцы в карри. Более того, им очень даже понравилось быть индийцами, поскольку — как и обещал барон — местные жители не принимали их за богатых западных туристов и не пытались вытянуть из них деньги и всучить им все что ни попадя.

— Мне ужасно идет такой цвет волос, — сказала Филиппа, разглядывая себя в зеркале в ванной гостиничного номера, где она поселилась вместе с Джоном. — А какой загар! На пляже мне так в жизни не загореть. Даже за миллион лет. На пляже я мигом становлюсь красной как рак. — Она оценивающе взглянула на брата. — Тебе загар тоже к лицу, Джон. Классно выглядишь.

— Ты думаешь? — Джон вошел в ванную и принялся рассматривать себя весьма критически. — Возможно. Не знаю. Может, и так. Главное, что мы теперь не привлекаем к себе внимания.

На самом деле Джон был в таком же восторге от собственной внешности, как и его сестра, но считал, что проявлять лишние эмоции не пристало.

Впрочем, радость джинниоров была ничто в сравнении с чувствами, переполнявшими мистера Джалобина, который обнаружил, что впервые в жизни способен есть местную пищу. Да-да, превращение затронуло не только его внешность, но и все внутренности. В частности, его изрядный живот. Он уже с наслаждением съел шашлычок, купленный у уличного продавца, хотя прежде будучи настоящим английским дворецким, никогда бы себе этого не позволил, поскольку шашлыки, здесь жарили не на древесных углях, а на тлеющих коровьих лепешках.