Игры в вечность (СИ) - Хайрулина Екатерина. Страница 27
Он все-таки написал ее, почти год спустя. Она стояла в его мастерской, обнаженная, ничуть не стесняющаяся своей наготы, пенорожденная Афродита, выходящая из океанских волн. Лазурь и золото, молодость и любовь, мешались в палитре с запахами краски и лака.
– А твоя жена не ревнует? – смеясь, спрашивала она.
Эмеш пожимал плечами. Конечно нет, причем тут жена? Юлька никогда не ревновала, за пятнадцать лет жизни с мужем-художником, она давно привыкла к обнаженным натурщицам, прекрасно понимая, что искусство – искусством, а жена – женой. Вещи разные, ничуть не мешающие друг-другу. Натурщицы приходили и уходили, сверкая ослепительными формами, оставляя после себя лишь ворох этюдов и никакого сожаления в душе – музы, модели, прекрасные образы…
Юлька всегда была рядом. Маленькая, рыжая, симпатичная, хоть и не слишком-то красавица – единственная женщина в его сердце, среди вороха муз.
Ларушка, конечно, все прекрасно знала, хоть и подшучивала иногда. Ее новый парень, с которым они встречались уже месяца два, ревновал страшно, и даже как-то порывался набить Эмешу морду, но потом передумал. Наверно, решил не связываться. И правильно. Еще не известно, кто бы кому набил. Вечером на кухне пили чай.
Ларушка сидела, завернутая, по случаю перерыва, в простыню на манер римской тоги, уплетала за обе щеки разноцветные мармеладки и Юлькин черничный пирог.
– Ну ты, Сашка, и зверь, – весело возмущалась она с набитым ртом, – у меня уже все затекло так стоять. Надо перерывы делать почаще, вон, вкуснотища какая!
Юлька улыбалась.
– А меня ты напишешь когда-нибудь? – спрашивала она.
– Тебя? – привычно удивлялся Эмеш, – зачем тебя писать? Ты у меня и так всегда под рукой.
– Ну и что! Ну хоть маленький портретик, я ужасно хочу.
– Я боюсь тебя испортить, – серьезно говорил он, – ты же знаешь, я не слишком хороший художник, у меня кривые руки. Я боюсь, что не смогу передать всей твоей красоты, что навру, не договорю важного… у меня рука не поднимается, я все боюсь испортить…
И долго смотрел на нее, счастливо улыбаясь. Он действительно боялся, Юлькина красота таилась не в золотых кудрях и грациозном изгибе бедра, хотя это было тоже. Ее красота была в тех зеленых глазах и мягкой теплой улыбке. Плохо передаваемая, истинно женская красота…
– А меня, значит, портить можно? – возмутилась Лару.
Эмеш рассмеялся и поспешил заверить:
– Тебя, солнце, ничем не испортишь! Даже мне не под силу – ты богиня. Давай, допивай чай и пойдем работать.
– А я?
– А ты, Юля – жена, – он поцеловал ее в подставленную щечку. – Хочешь я тебе еще чая сделаю? Или варенья с балкона принесу?
– Ты мне лучше белье на балконе повесь, творец мой, – улыбнулась она.
Он заварил ей чаю, принес варенья, покорно повесил все белье и помыл посуду.
– Когда-нибудь я тебя обязательно напишу, – пообещал, в который раз.
Но так и не написал, не успел… знать бы заранее, что так обернется… Хотя такое лучше не знать. Больше года потом приходил в себя.
* * *
Эмеш проснулся на рассвете. Небо над головой уже розовело, а в пушистых облаках играли первые лучи солнца.
Рядом, среди лиловых цветов шафрана и маленьких золотых нарциссов, спала Лару, посапывая, словно ребенок. А ведь вчера еще на этом месте была только сухая, вытоптанная земля. Тамариск за ночь тоже преобразился, зазеленел, пустил длинные грозди нежно розовых цветов. В мир вернулся жизнь, вместе с Лару.
Эмеш лежал на спине, вдыхая пьянящие ароматы весны. Было так хорошо, не хотелось никуда идти, не хотелось ничего делать. Просто лежать здесь и смотреть в небо, высокое, ясное, по-утреннему свежее.
Лениво потянувшись, он заставил себя встать. Потом принес из дома одеяло, укрыл им Златокудрую. Пошел к реке умыться.
Так, что у нас на сегодня? С Китой что ль пойти поговорить? Или с Аттом?
5
Утро было тихим, ясным, почти праздничным. По воде, обгоняя друг друга, скакали солнечные зайчики. Над водой, с легким шелестом, носились легкокрылые стрекозы всех мастей. Воздух звенел, переполненный теплом и весенними красками. Нази смотрел на все это великолепие и диву давался, как, всего лишь за ночь, преобразился мир.
На край тростниковой лодки села бабочка. Большая, лохматая, черная с серебристыми крапинками, словно посыпанная пеплом. Странная такая. Нази хотел смахнуть ее, но бабочка только лениво переползла чуть дальше к носу лодки, даже не думая улетать. Нази махнул снова, бабочка ощетинилась, грозно выгнула крошечную спину и зашипела.
От неожиданности Нази отпрянул и громко икнул. Где ж это видано, чтобы бабочки так себя вели? Бабочка ему сразу не понравилась.
Нази оглянулся. За его спиной, на корме, возился с сетями Субах, и конечно же ничего не видел.
– Суб, посмотри-ка!
Субах оторвался от своего занятия и закрутил головой, не понимая, куда следует смотреть.
– Да вот. Бабочка. Она шипела на меня.
Субах с сомнением глянул сначала на бабочку, потом на Нази.
– Ну, конечно! – сказал он.
– Ты что, мне не веришь? Я тебе правду говорю.
– Бабочки не шипят, – веско замелил Субах.
Нази вздохнул. Он и сам знал, что не шипят, но это была какая-то особенная бабочка. Не хорошая. Лучше прогнать ее пока не поздно. Так он и сказал.
Субах усмехнулся и небрежно махнул. Но она улетать и не думала. Тогда Субах осторожно протянул длинную, покрытую толстой серой кожей руку, надеясь взять бабочку за крылья. Бабочка попятилась, потом неожиданно грозно захлопала крыльями и издала такой грозный рев, что Субах едва не вывалился за борт.
– О-ох, – только и смог выдавить он.
Сидел и смотрел на диковинное создание во все глаза, пытаясь понять – сошел ли с ума он сам, или может быть спятила эта черная бабочка.
– Ну, что я тебе говорил! – торжествующе воскликнул Нази.
Субах провел тыльной стороной ладони по лбу и тяжело вздохнул. Да, надо признать, был неправ.
– Что будем делать? – спросил он.
Нази растерянно пожал плечами и принялся чесать макушку большим черным когтем. Трогать бабочку было страшно, но и оставлять ее сидеть на лодке совсем не хотелось. Похоже рыбалка сегодня не удалась, лучше вернуться домой, пока не случилось чего.
Бабочка невозмутимо чистила усики передними лапками, а рыбаки перебрались на другой конец лодки, Нази взялся энергично грести шестом к берегу.
– Смотри, еще! – вскрикнул Субах, дергая Нази за рукав.
На носу лодки сидела такая же бабочка. Да что же это делается! Никак пустынные демоны решили с ними поиграть. Нужно скорее домой, созвать всех, рассказать учителю, иначе не миновать беды.
Тут на конец шеста, плавно, словно красуясь, опустилось еще одно чудовище. Нази закричал и в ужасе замахал руками. Шест выпал и плюхнулся в воду.
Что же теперь делать? Хоть руками греби. Рыбаки молча смотрели, как быстро вода уносит прочь шест, а бабочка преспокойно сидела на нем. А до берега далеко, Могун хоть не слишком широк, но быстр. Нази поднял глаза к небу. Над лодкой кружилась целая черная стая.
* * *
– Доброе утро.
Эмеш обернулся. За спиной, у самой воды, стояла невысокая, чуть полноватая женщина с тяжелой корзиной белья на плече. Глаз, вопреки ожиданию, оказалось два, только широкий, пожалуй слишком широкий для человека нос, четыре пальца вместо пяти, бурая сухая жесткая кожа на тыльной стороне ладоней, гордая спина и темные волосы, собранные в тугой пучок. Женщина как женщина в целом. Кита. Почему-то Эмеш ничуть не усомнился. Только он почему-то думал она страшнее и моложе.
– Доброе утро, – ответил он.
Видимо на этом церемонии заканчивались, она сняла с плеча корзину и не спеша принялась за работу.