Охранитель - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 25

— Опровергается на примере ореады, — возразил Рауль. — Она меня ненавидит и терпит только потому, что боится инквизиции.

— У вас странная линия рассуждений, — сказал Михаил Овернский, сцепив пальцы замком и опершись на руки подбородком. — Не утруждаете себя поставить на место ореады, думаете как человек. Единственный вред, который мы способны причинить волшебному существу — убить его. При этом точно зная, что душа ореады, — или что у нее там вместо души? — нам неподвластна, ее судьбу решит всеведущий и всемогущий Создатель, Творец. Чего ей опасаться? На месте мадам Верене я бы плюнул в лицо Трибуналу, развернулся и ушел. Навсегда.

— Она боится что–то потерять в сущном мире! — догадался Рауль. — Поэтому и смирилась с вашими требованиями!

— Близко. Близко, но не полно. У Древних нет страха за свою жизнь, они устроены иначе людей. Боятся за плод своего чрева, за наследие — это куда ближе. Гийом Пертюи попал мне под горячую руку, кроме того он был неаккуратен — иначе люди не писали бы на него доносы. Понимаете?

— Мать одновременно любит его и презирает. Но ни одно из чувств не может возобладать? Она попыталась его спасти волшебством нелюдей?

— Догадки, догадки. Мы очень мало знаем о Древних, они ревниво берегут свои тайны. Вы ведь отлично знаете почему в случае с ореадой я ограничиваюсь вежливыми уговорами и увещеваниями?

— Ее дух покинет тело в любой момент. Древнего невозможно запереть в подвале и пытать, чтобы выбить нужные сведения. Древний уйдет, оставив следователям пустую оболочку.

— Теперь–то поняли, что сделал аптекарь Гийом Пертюи? Не отвечено на важнейший вопрос: почему он поступил именно так, хотя имел выбор? И почему его мать осталась здесь, среди смертных.

* * *

Ясного плана действий нет, зацепок нет, из подозреваемых осталась одна ореада, разговорить которую невозможно. Не исключено, что Михаил Овернский знает больше чем кажется и до поры предпочитает не раскрывать все подробности, но этот постулат сомнителен: его преподобие выглядит разочарованным и недовольным, значит дело и впрямь идет плохо. Один из лучших следователей папской инквизиции нежданно–негаданно оказался бессилен, вот какая незадача!..

Надо что–то делать. Поступить нестандартно. Допустим, спровоцировать гипотетического противника, кем бы он ни был — колдуном–человеком, или одним из Древних. Но как?

Поразмыслить над этим вопросом Рауль отправился в «Три утки», к старине Гозлену из Эрмавиля, на прошлой неделе грозившемуся перед наступлением Великого поста угостить кабаном в чесноке с травами — такое яство надо готовить долго, с раннего утра, пока запах не поднимется к самым райским вратам!

Гозлен обещание выполнил — уже на подходе к «Трем уткам» мэтр ощутил божественный аромат, разносимый холодным ветерком по улице Мадлен, отходящей от одноименной площади перед кафедралом.

— Мессир Ознар! — Рауля узнали, едва он появился на пороге гостеприимной корчмы. Постоянная публика — господа министериалы и экюйе, во главе с Анри де Рансаром. — Давайте к нам, шевалье! Гозлен, тащи гасконское, у тебя старый запасец еще не иссяк?

Понятно. В компании разухабистой благородной молодежи о мыслях, обобщениях и философии можно забыть. Да и ладно, отдыхать тоже необходимо, после грязной работы в монастырской лечебнице пальцы доселе подрагивают.

Объявился Гозлен с кувшинами, всё такой же огромный, безобразный ликом и добрый душой. Одарил мэтра наполненной до краев кружкой, свистнул мальчишку — притащить блюдо с хлебом, мясом и капустой в горчичном соусе.

Разговоры, как и обычно, крутились вокруг трех самых близких обществу тем: женщины, война с Англией и отвратная погода, не позволяющая победоносно вести означенную войну и попутно вгоняющая в уныние прекрасную половину рода людского, от высокородных дам, до гулящих девок.

Послушать министериалов, так французское рыцарство, окончись холода, с налету взяло бы Лондон, Йорк и Ноттингем, навсегда покончив с подлыми притязаниями Эдуарда Плантагенета. Победный настрой усиливался прямо пропорционально с количеством выпитого, а вино Гозлен достал из подвалов наилучшее.

В «Трех утках» границы между сословиями стирались — дворянин мог выпить с ткачом или пекарем, продавец шерсти сидел за одном столом с клириком. Народу набилась уйма, яблоку негде упасть.

Из числа громогласно обсуждаемых новостей Арраса Рауль выделил одну: не далее как вчера нежданно–негаданно закрылась контора торгового дома Буонаккорси из Флоренции — итальянцы, никого не предупредив и (это уже совсем за гранью понимания!) позабыв стребовать долги навесили на дом огромный замок, после чего спешно покинули город, отправившись куда–то к северо–востоку, по тракту на Гент и Брюгге. Девять всадников охраны, две телеги с добром.

— Разорились, — предположил Рауль. — Как Барди и Перуцци несколько лет назад, потерявшие на сомнительных сделках полтора миллиона флоринов. Разорились и сбежали от кредиторов.

— Если в Аррасе и были кредиторы, — наставительно сказал мессир Рансар, — то исключительно эти флорентийские прохиндеи. Буонаккорси единственные, кто ссужал издержавшихся дворян полновесной монетой под процент.

— Ростовщичество во Франции запрещено, — сказал мэтр. — Эдикт Филиппа Красивого!

— Вы это итальяшкам расскажите, — поморщился министериал. — Рыцари–храмовники ростом тоже вовсю промышляли, пока государь Филипп и Ги де Ногарэ тамплиерам хвост не прищемили. Думается, здесь нечто иное — войны опасаются?

Cito, longe, tarde, припомнил Рауль. Исчезнуть побыстрее, уехать подальше и надолго. Крупные банкирские дома поддерживают связь со всеми отделениями, разбросанными по Европе, если пришло указание обезопасить капитал и имущество…

Мания преследования это, вот что. Мало ли какие затруднения возникли у Буонаккорси?

— Что же теперь к евреям на поклон идти? — тоскливо произнес Рансар. Судя по всему денежные проблемы волновали малоимущее дворянство Артуа не меньше, чем козни Эдуарда III. — Ведь догола разденут.

— К евре… — начал было Рауль и осекся.

Министериал само того не желая навел мэтра на оригинальную мысль. Камбрэ совсем неподалеку, Ирсул Бен–Йосеф человек пожилой, многознающий и наверняка хорошо знакомый с магией — у иудеев свое волшебство и свои тайны, но отмахнуться от общей опасности у еврейской общины не получится!

Кстати, о магии. Захмелевший Рауль не сразу почувствовал, что в дымном и спертом воздухе «Трех уток» словно бы вибрирует тончайшая струна, невидимая паутинка, лучик, ощупывавший всех присутствующих и внезапно задержавшийся на парижанине. Заклинание почти неуловимое и тщательно скрываемое, источник так сразу и не определишь.

А источник — вот он. Сосредоточившийся Рауль стараясь не подавать виду прошептал «Vera visione», обретая второе зрение, чуть опустил веки и довольно быстро отыскал создателя «паутинки». Забившийся в дальний угол серенький человечек — настолько неприметный, невыразительный и обыкновенный, что и захочешь, а не заметишь. Светлый лучик рожден неизвестным периаптом, сжатым в ладони человечка, значит он не чародей, а…

Стоп. Как такое прикажете понимать? Что за чудеса?

«Истинное зрение» натолкнулось на неодолимый барьер — неприметного окружало что–то вроде заклятия личины такой силы, что Рауль невольно отшатнулся и затряс головой. Проникнуть сквозь укрывавший неизвестного кокон не удалось: это не магия, нечто иное! Иллюзии ореады, тоже предпочитавшей скрывать от людей свою внешность, по сравнению с загадочным арканом выглядели невинным фокусом ярмарочного шута! Одно несомненно: за непроглядным туманом скрывается человек, а не Древний.

Как поступить? Подойти, затеять ссору? Спросить напрямую — кто таков и что нужно? Или не обращать внимания, а затем попробовать проследить, куда направится таинственный незнакомец?

Последний быстро уяснил, что привлек к себе внимание, несуетливо поднялся и начал пробираться меж столов к выходу. Рауль вскочил было, но вдруг зацепился носком сапога за проножь скамьи и повалился на экюйе де Фревана. Молодежь захохотала — нестоек оказался мэтр Ознар против красного гасконского! Раулю показалось, что скамья будто бы сама сдвинулась на два дюйма влево… Быть не может!