Оседлать чародея - Крускоп Сергей. Страница 3

– Ничего страшного, повелительница, – ответил зверь. – Я жив, это уже большое достижение. И тем большее, что вы тоже живы и даже гораздо более похожи на себя, нежели я.

Он на мгновение оскалил зубы, что, вероятно, означало усмешку.

– Ничего, поживу какое-то время и в таком облике, хотя… – он попытался себя осмотреть: – Я бы предпочел что-нибудь менее своеобразное и с руками.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Ты бы, братец, делом, что ль, каким занялся, – сидевший на лавке рыжеватый детина поудобнее пристроил сапог, к которому приделывал отвалившуюся подметку.

– А то я не занят? – отозвался тот, кого назвали «братцем», – парень лет восемнадцати или около того, старательно возившийся возле печи.

– Ты б, Виан, хоть щей подогрел, батя с Силом скоро вернутся! Давай шевелись, а то вошкаешься, как на голову обиженный!

Виан, вздохнув, прервал свое занятие и поковылял за дровами. На белом боку печи остались какие-то непонятные рисунки и символы, накарябанные угольком.

– Ну, ежовая шкурка [2]! – возмутился детина, откладывая сапог в сторону. – Чё ты наделал-то?

– Понимаешь, Драп, – - задумчиво проговорил Виан, останавливаясь посреди избы с охапкой поленьев, – говорят, Мелей из Холодных Прудков печь сделал самоходную.

– Ну? – спросил Драп.

– Ну и. Полезная была бы вещуга в хозяйстве!

Хоть по морозу ездить куда, хоть пахать на ней.

– Ага, – кивнул Драп, – и я про это слыхал. От старого Горбилы, когда он лишнюю чарку на грудь принял, да и не одну. Ему тогда еще мерещилось, будто на небе две луны, а у меня на голове не шапка, а утка живая сидит. А еще он говорил, что этот Мелей печку свою от щуки говорящей получил, которую в речке поймал. Сказки все это да байки пьяные, а ты веришь, как малой!

– Во, и я говорю, что про щуку – это байки! Не может щука или какая другая рыба говорить, хоть что с ней делай! А Мелей – он мужик умный, не лаптем щи хлебает…

– Дурак он, твой Мелей, – - разозлился Драп, вставая с лавки и отбирая у Виана дрова, – такой же, как и ты, токмо постарше! Печку-то зачем испоганил?

– А прикидывал, – не сдавался Виан, – можно ль взаправду такое чудо сотворить, как печь самобеглая. По всему выходит, что можно, только, боюсь, не из кирпича… Да оставь ты, потом забелим! Бумаги-то у меня нет, вот на печке и приходится.

– Бумаги и у меня нет, – фыркнул рассерженный Драп. – Кто мы, цари аль бояре? Нам и лопух сойдет – подтереться если, – он поставил в печь чугунок со щами. – Э-эх, научила тебя мать-покойница читать – не на свою голову, так на наши…

Неизвестно, что собирался ответить Виан, но тут в избу вошли еще двое мужиков, внешне столь похожих, что можно было бы принять их за братьев, если бы у одного из них в волосах и бороде не серебрилась в таком количестве седина, начисто отсутствовавшая у второго.

– Здорово, – сказал старший, – готов обед?

– О, – не дождавшись ответа на вопрос об обеде,

спросил младший. – А кто это печку-то изгваздал?

Ты, Виан?

– Это он самобеглую печь чертил, грамотей наш! – тут же наябедничал на младшего брата Драп.

– Убогий! Кто мыть теперь будет? И свежей побелкой крыть? – взвился Сил.

Отец, подойдя к печи, внимательно посмотрел на росчерки угля.

– Это как у Мелея, что ль? – поинтересовался он.

– Ну да, – оживился Виан.

– Не вышло у того Мелея ничего, – отец устало опустился на лавку. – Не бывает никакой самобеглой повозки без магии, а магии в наших краях уж поди век как не видали…

Хрустальный шар услужливо приблизил по очереди лица всех трех братьев, а затем отца. Голосов слышно не было, а угадать по движению губ, о чем говорят в бесконечно далекой сельской избе, Лазаро затруднялся. Но тем не менее вид лица старшего из обитателей избы вызвал на его лице, то бишь морде, довольную полуулыбку.

– Отлично, – конеподобный Лазаро звонко припечатал шар копытом.

– Что отлично? – оживилась было Омелия, поворачиваясь к колдуну.

До этого она, пока Лазаро что-то искал среди уцелевшего магического барахла, бродила по подвалу дворца, перебирая попадающиеся под руку безделушки и заглядывая в лари и сундуки. Колдун, впрочем, предупредил, что иные предметы могут быть смертельно опасны в неумелых руках, и ежиками, даже зелеными, дело не ограничится. Из-за этого девушке скоро надоело исследовать собственную сокровищницу, а мысли о последних событиях радости не добавляли.

Победа, конечно, осталась за ними – формально, поскольку чуть меньше двух – это бесконечно больше, чем ни одного. Ежики не считались, они разбрелись из зала через пару часов, и на нескольких Омелия натыкалась в разных покоях дворца, большинство же исчезло бесследно, вероятно, выйдя на улицу в поисках корма и затерявшись среди руин.

Именно руин, в которые превратился Эриант. То, что могло гореть, прогорело к утру следующего дня после нападения, оставив уродливые пепелища с попадающимися кое-где обугленными костями и закопченными до черноты предметами домашней утвари. С мерзкими примесями, зловонный, разъедающий глаза дым, к счастью, быстро снесло ветром вскоре после того, как дотлел последний пожар. И тогда в городские руины, как в дорогой ресторан, не торопясь, влетели разномастные грифы в компании снежно-белых желтоклювых стервятников, а следом за ними степенно вошли поджарые пустынные шакалы. С каким бы ужасом ни взирала Омелия из окна на круговерть распростертых крыльев и мелькавшие среди обвалившихся стен серовато-песчаные силуэты, задним числом она была благодарна этой армии падалыщиков, избавившей ее от похоронной работы, которую все равно не смогла бы осилить. Похорон, мягко говоря, более чем скромных, удостоились в результате те двое, что пали уже в самом дворце.

Теперь же, когда ужас случившегося хоть никуда и не делся, но отошел в область воспоминаний, следовало подумать о дальнейших действиях. Дворец уцелел – едва ли не единственная постройка в Эрианте, а с ним худо-бедно уцелели и скудные запасы питья, пищи и некоторых материальных и культурных ценностей. Спасло бывшую обитель правителей Эрианта счастливое стечение обстоятельств, а также, как пояснил Лазаро, глядя из окна на рухнувшую в клубы дыма крышу пристройки, наложенное на стены и кровлю защитное заклинание от пожара.

– Ну вот, теперь я правительница без государства, – заметила тогда Омелия.

Лазаро фыркнул по-лошадиному, сказав, что это проблема, над которой можно и нужно работать, но объяснять не стал, а находящейся на грани шока девушке расспрашивать не хотелось.

Теперь они обследовали ту часть подземелья, куда владельцы дворца поколение за поколением складывали ценные и, по их мнению, не слишком подверженные порче вещи. Ценностей здесь и впрямь было немало, начиная от золотых кубков и холодного оружия, более примечательных своими усыпанными драгоценными камнями рукоятками, нежели качеством клинков, и кончая банальными ларцами с монетами – золотыми и серебряными. Омелия осматривала все это изобилие взглядом собственника, прикидывая номинальную стоимость богатств, Лазаро же искал что-то определенное, пиная копытами изделия из драгметалла и тихо ругаясь себе под нос, что в лошадином исполнении выглядело по меньшей мере странно.

Учитывая все это, Омелия искренне обрадовалась хоть какой-то одобрительной реплике спутника.

– Так что отлично? – повторила она.

– Чего бы тебе хотелось? – задал встречный вопрос Лазаро, поглядывая на девушку из-под свесившихся вперед ушей.

– Очень интересно! Ванну с ароматическими маслами, зеленый чай с жасмином, свежую булочку и томик стихов Баль-зен-Хаэля. Лазаро, да смилостивятся над тобой боги! Я лишилась государства и подданных в полном составе, только чудом не погибла, а ты спрашиваешь, чего бы мне хотелось?!

– Именно. Когда все уже рухнуло ниже некуда, практически любой путь ведет наверх. Остается его – путь, в смысле – выбрать.