Мир Гаора (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна. Страница 11
- Или торопишься?
- Не бойсь, не опоздаем.
Кто-то даже рассмеялся, но тут же поперхнулся и закашлялся. И кашлял долго, надсадно, с хриплым бульканьем.
Под этот кашель они и доехали.
Выгружали их опять в подземном гараже. Отстегнули, вывели, поставили вдоль стены.
- Не оборачиваться. Не разговаривать.
У Гаора ощутимо мёрзли ноги, да и остальные потихоньку переминались на цементном полу. Вышел он первым и стоял с краю, но у надзирателей, видно, свои расчёты, потому что из строя выдёргивали не подряд, а по какому-то своему выбору. Наконец ткнули дубинкой в плечо и его.
- Ты. Пошёл.
У стола сержант с зелёными петлицами, на столе бумаги, рядом на полу корзина с наручниками. Сержант молча проверил номер на его ошейнике, приподнял ему волосы и долго разглядывал клеймо. Потом листал бумаги, что-то вычитывал. Он равнодушно ждал. Его ни о чём не спрашивали, а даже до училища, ещё Сержант ему объяснил, что лезть с пояснениями - это только себе вредить. Наконец сержант принял решение.
- В седьмую.
С него сняли наручники - руки сразу бессильно упали вдоль тела, отозвавшись болью в плечах - и скомандовали.
- Руки за спину. Вперёд.
Потом Гаор много раз думал, что заставило сержанта сделать этот выбор. Потому что долгое раздумье, листание справочников и списков и решение поместить его именно в седьмую камеру, спасло его. Если не сохранило жизнь, то от многих колотушек и неприятностей избавило. Чем бы ты ни руководствовался, старший сержант Рабского Ведомства на первичной сортировке в Центральном Накопителе - Большом Отстойнике по-простому - сочувствием или трезвым расчётом, нежеланием портить товар перед продажей или солидарностью с ветераном - на мундире сержанта теснились нашивки за ранения и бои, но спасибо тебе. Но понял это Гаор потом, а оценил ещё позже.
Здесь лифтов не было. Его спустили на два пролёта по обычной лестнице, открылась решетчатая дверь, и перед ним неожиданно шумный, заполненный гулом множества голосов коридор.
- Вперёд.
Слева глухая стена, справа решетчатые стены камер. За решётками оборванные, лохматые, небритые, в ошейниках... Некоторые стоят у решёток, с интересом разглядывая проходящих, а многие и голов не поворачивают, занятые своими делами.
- Стой.
Надзиратель откатывает дверь.
- Заходи.
Он медлил, и ему помогли пинком в спину. За спиной лязгнул, отгораживая его от прежнего мира, замок.
- Ребя, новенький!
Его сразу окружили, и он инстинктивно прижался к решётке, пытаясь прикрыть спину, получил несильный, но ощутимый укол как от тока и невольно шагнул вперёд.
- Эй, паря, ты чего?
- Да он новик, лоб красный!
- Ребя, обращённый!
- Слон, обращённого сунули!
Что прирождённые не ладят с обращёнными, он узнал позже, а о причинах этой вражды не так узнал, как сам потом догадался, и в драках участвовал на стороне прирождённых. А тогда просто почуял грозящую опасность, и попытался поднять, прижать к груди сжатые кулаки, но онемевшие от наручников руки плохо слушались, а рабов было слишком много.
- Ща мы его...
- В параше купнём!
- Точно!
- Давай его сюда!
- Ребя, а рыжий он чего?
- Ублюдок всё равно...
- Ща мы тебя, тварь ублюдочная...
- Слон, клеймо ему посмотри, ворюга или мочила.
- Один хрен, в парашу его.
Стиснув зубы, он молча отбивался, но его скрутили, поставили на колени и, больно схватив за волосы надо лбом, запрокинули голову. И огромный, чуть ли не больше Малыша раб, которого остальные называли Слоном, сопя навис над ним. От боли и обиды - на колени его никогда не ставили - у него выступили слёзы, и он зажмурился, чтобы не показать их.
- Чегой-то не пойму, - прогудел над ним Слон.
- А ну, к свету поверни!
- Эй, ребя, кто такое видел?
- Ни хрена себе!
- Это чтой ж такое будет?
- Эй, Седого кликнете.
- Седой, глянь, чего такое?
- Ну-ка, - прозвучал над ним спокойный и чем-то отличный от других голос. - Действительно, странно, никогда не видел. Эй, парень, открой глаза.
Его по-прежнему держали, но, уже не причиняя боли, и он открыл глаза. И увидел продолговатое от худобы лицо с еле заметной короткой седой щетиной у рта и на подбородке, седой короткий ёжик, не закрывающий лоб, и на лбу посередине над бровями синюю татуировку клейма. Круг и в кругу звезда в три луча.
- Когда клеймили?
- Сегодня, - прохрипел он.
- Статья?
Он назвал намертво впечатавшийся в сознание номер.
- Не слышал, - пожал плечами Седой. - А словами.
- Я бастард. Наследник проиграл родовые ценности, и меня продали в уплату долга.
Сказал и сам удивился, что удалось сказать так легко и внятно.
- Он проиграл, а тебя продали! - присвистнул кто-то.
- Седой, бывает такое?
- Я слышал о таком, - медленно кивнул Седой. - Но это было очень давно. Неужели этот закон не отменили?
Он промолчал.
Его отпустили, но он по-прежнему стоял на коленях, запрокинув голову.
- И что за семья? - спросил Седой.
- Юрденал.
- Яржанг Юрденал? Спецвойска?
- Да.
- И ты его бастард? - удивился Седой и кивнул. - О нём я слышал. Этот мог.
Седой повернулся к Слону и сказал несколько непонятных незнакомых слов. Все зашумели, но уже явно доброжелательно, а Слон кивнул.
- Ладноть.
- Вставай, - улыбнулся ему Седой. - Пойдём, определим тебе место.
Он встал и пошёл за Седым.
Нары в камере шли в два яруса вдоль дальней стены. Не помещавшиеся на нарах спали вдоль боковой стены прямо на полу. Третью стену, где располагались параша - углубление в полу с автоматическим стоком - и в шаге от неё кран, из которого капала вода, собираясь в небольшой раковине, не занимали. У крана сыро, у параши - позорно. Четвёртая стена - решётка.
Седой подвёл его к нарам.
- Вот сюда. Подвиньтесь, ребята.
Двое показавшихся ему на одно лицо парней со светлыми волосами до бровей и золотистым пухом на щеках подвинулись. Его удивило, что Седой не скомандовал, не попросил, а... предложил, а ещё больше готовность, с которой парни выполнили это предложение. Он сел, оказавшись между ними и Седым. Вокруг толпились остальные, разглядывая его с интересом и без явной вражды. В ушах вдруг пронзительно зазвенело, беззвучно встал перед глазами ослепительно чёрный куст взрыва, и всё исчезло...
- Сомлел...
- Пусть полежит...
- Ладноть, отойдёт...
- Но скажи, бывает же такое...
- Все они, чистокровки, сволочи, но чтоб сына...
- Он бастард...
- Это и есть сын...
- Седой, так?
- Так, если не от жены...
- Так всё равно, сын, своя кровь...
...Голоса доносились глухо, как издалека или через воду. Он сидел, а сейчас лежит. На голых досках. И под затылком у него скомканная ткань. Тело мокрое от пота, чешется и зудит лоб. Гаор медленно поднял руку, но дотронуться до лба не успел: его несильно шлёпнули по руке, сбрасывая её вниз.
- Очнулся?
Гаор открыл глаза и увидел сидящих рядом Седого и полуголого парня, у которого грудь и предплечья густо покрывали светлые закручивающиеся кольцами волоски. Сообразив, что рубашка парня пошла на его изголовье, Гаор попытался сесть.
- Лежи, - остановил его Седой.
- Ничо, не замёрзну, - улыбнулся парень. - А губу тебе чего продырявили?
- Это я сам, - медленно, трудно выговаривая слова, ответил Гаор, - прикусил, чтоб не закричать.
- Это на клеймении значить, - парень уважительно покрутил головой. - А я кричал.
- Так тебе сколь было? - засмеялся сидевший с другой стороны парень.
- А как всем, дитё ещё.
- Ну вот. Дитю можно. И надзиратели любят, когда кричат. А ты, паря, лоб не трогай. Дня два позудит и пройдет.