Мир Гаора (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна. Страница 72

   Гаор кивнул.

   - Сволочь эта там была? - спросила Матуха.

   - Не было его, - ответил за Старшего Гаор.

   - А это откуль знаешь? - спросил Старший.

   - Ты б тогда не вышел оттуда, - усмехнулся Гаор. - Они масло из оружейного шкафчика доставали? На стене у них, так?

   Старший не слишком уверенно кивнул.

   - Ну вот, с маслом бутылка круглая, а там ещё две стоят. Одна квадратная, она с эссенцией, концентрат, его глотнёшь, тебе пищевод выжжет, трое суток умирать будешь, и не поможет ничего, там уже только операция, а кто тебя на неё повезёт. А ещё одна, маленькая, треугольная, это чтобы даже в темноте на ощупь не перепутать, она с королевской водкой, кислотная смесь, железо разъедает, там сразу смерть. Он бы тебе этого намешал.

   - Рыжий, - вдруг вмешался Махотка, про которого они все даже забыли, - а ты всё это откуль знаешь? Ну, про бутылки.

   Гаор невольно рассмеялся.

   - Я ж служил. Фронт да училище, это... - он даже запнулся, считая, - я выходит, пять да восемь, да четыре, семнадцать лет в армии, вот и знаю всё про это.

   - Ладноть, - сказала Матуха, - обошлось и ладноть. Завтра тебе, Старший, травки заварим, чтоб нутро не болело, а сейчас спать идите.

   Она повернулась и вышла, ловко вытолкнув перед собой Махотку и оставив их вдвоём.

   Они стояли и молча смотрели друг на друга. Оба высокие, полуголые, и очень похожие сейчас. Старший вдруг протянул правую руку и положил её на левое плечо Гаора. Гаор понял, что это начало какого-то обряда и растерялся. Старший понял его растерянность и сказал.

   - И ты так же.

   Гаор повторил его жест.

   - Плечо к плечу, - тихо сказал Старший.

   И Гаор, уже начиная догадываться, эхом повторил за ним.

   - И сердце к сердцу.

   И когда Гаор повторил эти слова, Старший притянул его к себе так, что они соприкоснулись левыми сосками. Там, где сердце - понял Гаор.

   Подержав его так с мгновение, Старший легко и необидно оттолкнул его от себя, огляделся и поднял с пола свою рубашку, повертел в руках.

   - Вот... - выругался он, - совсем новая ведь. К празднику как раз получил. Отстирается, не знаешь?

   Гаор пожал плечами.

   - Смотря чем стирать. Бывало и не отстирывалось. Сколько бутылок мешали?

   - Сначала пять, а потом... хрен их знает, у меня чегой-то с глазами началось.

   Гаор тихонько присвистнул.

   - Крепок ты, Старший, если с пяти начали, да три стакана... как это ты до коридора дошёл. Сейчас глаза как?

   - Прояснело. Пошли, Рыжий, поздно уже. Ну, отпраздновали...

   Гаор рассмеялся.

   - На Новый Год напиваться положено, так что всё по правилам.

   - Пошли они со своими правилами..., - выругался круче прежнего Старший, - если они с перепоя с утра нам свет не включат, вот будет весело. Обхохочемся.

   - А что? - догадался Гаор, - плита электрическая?

   - Ну да, на токе, все без жратвы останемся.

   - Посмотрим, - спокойно ответил Гаор.

   - Петришь? - пытливо посмотрел на него Старший.

   - Посмотрим, - повторил Гаор.

   - Тады пошли, - кивнул Старший.

   Они вышли из уборной в сопящий и храпящий сумрак спальни. Если кто и подслушивал, то давно убедился, что всё в порядке и заснул. Да и Матуха наверняка успокоила всех. И уже лёжа под одеялом, Гаор вдруг вспомнил, что кружка, соль и ложка так и остались там, в уборной, на полу, но сил - встать и идти за ними - уже не было. Как и записать на третий лист, что тузлук - это, скорее всего, крепкий солевой раствор.

   К счастью, надзиратели сменялись перед побудкой, и свет им включили, хотя подъём и не объявляли. Но голод тебя всегда разбудит вовремя, и в привычный период спальня зашумела просыпаясь. Этот шум и разбудил Гаора. Он оторвал от подушки голову, тяжёлую, будто сам вчера напился, и приподнялся на локтях - привык спать на животе, пока спина заживала.

   - Чего, утро уже?

   - Лопать не хочешь, так лежи, - засмеялся Волох.

   Гаор зевнул, потряс головой и спрыгнул вниз. Еда - это святое, ни проспать, ни опоздать нельзя. Как окопы рыть - он больной, как к пайку - так здоровее всех. Всегда так было.

   Никаких следов ночного происшествия в уборной не было, никто ни его, ни Старшего, ни даже Махотку ни о чём не спросил. Чему Гаор был очень рад. Здешних порядков он не знает, а там, в прежней жизни, не выдержать капральской смеси если не позор, то слабость, которой стыдятся, и ему вовсе не хотелось, чтоб Старшего посчитали слабаком. Потому и велел Махотке молчать. Там полагалось, шарахнув стакан, выйти строевым шагом и уже где-нибудь, где тебя никто не видит, чиститься самостоятельно, помощь принимали только от очень близких друзей, и то... Он потому, став сержантом, и спасал новобранцев от этого испытания любыми подручными средствами. Не потому, что брезговал возиться с одуревшими от адской смеси пацанами, а чтобы те себя на этом не теряли. Предупредить легче, чем лечить - говорили им на занятиях по доврачебной помощи, и он много раз потом убеждался в правоте этого изречения. Сам он проходил через капральскую смесь трижды. В седьмом классе, когда переходили на боевое оружие и тогда их поили капралы - сержанты-воспитатели, затем на первом курсе, когда выпускной принимал салаг, и уже в части, когда старослужащие принимали их, "свежачков". Сказав, что сам не поил, не обманывал, хотя на выпускном курсе участвовал в посвящении первокурсников. Но там до насильного вливания не доходило, доза была маленькая и без опасных дополнений. Водка, перец и масло - и всё. А в армии, он быстро оказался на фронте, где таким баловались только тыловики, ну и те, кому очень хотелось схлопотать пулю в спину от обиженного.

   Кроме этих трёх положенных раз, он, было дело, вляпывался и залетал, ведь не убережёшься, но выдерживал и ни разу при паскудниках, а как ещё таких шутников назвать, не валялся и себя не ронял. А каково ему потом было - это уж совсем никого не касалось. А здесь... обошлось и ладноть - повторил он про себя слова Матухи и выкинул всё из головы.

   Дверь открыта, выход свободный, на дворе лёгкий мороз и тонкий слой свежевыпавшего снега, который не надо убирать, так что... Гуляем, браты и сестрёнки!

   Мимо надзирательской, по лестнице и через верхний холл проходили с опаской: от перепившихся надзирателей всего ждать можно, да и трезвые они не лучше, но, оказавшись на дворе, на свету, даже солнце показалось, забыли обо всем!

   И как все, одурев, опьянев от солнечного морозного простора, бегал и орал, задираясь и отругиваясь, Гаор. Такого счастья он не испытывал никогда. И нет светового круга, чёткой границы, иди куда хочешь. Конечно, не такой он дурак, чтобы соваться к ограде, под пули внешней охраны, или на фасадный двор, где возвышалась видимая даже здесь нарядная ёлка, да и на хрен ему ёлка, на ней ни подарков, ни чего ещё ему не приготовлено, а вот сумасшедший бег по лестнице за девчонками, сорвавшими у него шапку с головы - это другое дело! Они попробовали, когда он их запер на верхней площадке, перекидываться его шапкой, но Гаор, вспомнив волейбольную площадку в училище, перехватил её первым же броском, и теперь уже девчонки с визгом бросились от него вниз по лестнице. Гаор рассмеялся им вслед, сел на стальную трубу ограждения и, оттолкнувшись ногой, заскользил вниз, обогнал и встал перед ними. А когда они попытались обежать его с двух сторон, он, раскинув руки, поймал сразу обеих.

   - Рыжий, пусти!

   - Рыженький, не надоть!

   - А чего не надо? - смеялся Гаор, притискивая их к себе, - попались, так попались!

   - А чего на выкуп возьмёшь? - сообразила Аюшка.

   - По два поцелуя с каждой!

   - А не жирно будет?!

   - А у меня рот большой! Целуйте, а то ща вниз перекину!

   Аюшка с Вячкой ещё немного побарахтались и повизжали в его руках, потом сдались и поцеловали его с двух сторон в обе щёки, и он их отпустил.

   Девчонки с визгом убежали вниз, а Гаор, всё ещё смеясь, спустился уже спокойным шагом, доставая на ходу сигареты. Но сидеть и курить не хотелось, и он сунул пачку обратно.