Меч мертвых - Семенова Мария Васильевна. Страница 10

Мохнатый Волчок смирно лежал под надёжной хозяйской рукой, упершись лапами боярину в сапоги. Лишь карие глаза блестели под светлыми кустиками бровей, да влажный нос трудился без устали, вбирая запахи незнакомого леса. Волчок был по нраву похож на самого боярина Сувора, такой же хмуро-невозмутимый, нескорый на веселье и гнев. Дигральди, наоборот, дурачился, как щенок. Едва подъехали к опушке – с гавканьем кинулся за полевой мышью и притворился, будто не слыхал летевшего вслед хозяйского свиста.

– Унесло бы тебя на север и в горы… – любя выругался Хрольв. – Не думай, гардский ярл, будто он у меня такой непослушный. Он часто сопровождает мою жену и не обращает внимания ни на других собак, ни на кошек. Вот и радуется свободе!..

Сувор понимающе кивнул головой. Хрольв повернул коня и поднял его в галоп, догоняя собаку.

Дигральди в самом деле радовался свободе. Скакать за ним пришлось не менее полусотни шагов. Когда же Хрольв продрался сквозь колючие мелкие сосенки, он увидел, что Дигральди припал к земле, ощетинившись и грозно рыча, а против него, держа в поводу лошадь, стоит младший гардский ярл – Замятня.

– Пять Ножей, – едва убедившись, что Хрольв подъехал без спутников, сказал Замятня. – Сделай так, чтобы я смог переговорить с твоим конунгом наедине.

– Что?.. – удивился датчанин.

Лицо у Замятни было напряжённое, зеленоватые глаза нехорошо поблескивали. Сразу видно – не о пустяке просит, о жизненно важном.

– Разве ваш старший не всё передал, что надлежало? – цепляя к собачьему ошейнику поводок, спросил Хрольв. – Зачем тебе конунг, да ещё с глазу на глаз?

Замятне некогда было говорить обиняками. Он сказал:

– Я могу дать Лодброку совет, который поможет ему поступить верно. Конунгу понравится то, что я скажу ему. Если ты поможешь мне увидеться с ним, он тебя наградит.

Хрольв подумал, уж не убийца ли, замысливший тайный удар, хочет приблизиться к конунгу. Что ж, пусть попробует. Рагнара ещё не заставали врасплох, да и сам он будет поблизости. Он усмехнулся:

– Награду от конунга я давно уже получил, и такую, что ничего больше не надо… Я скажу ему о твоей просьбе. Если он захочет с тобой говорить, я тебя позову.

Сегодня боярин Твердислав беседовал с Рагнаром без толмача. Он очень плохо знал датский язык и с трудом подбирал слова. Старый конунг, как выяснилось, немного знал по-словенски – даром, что ли, столько раз ходил походами на стольную Ладогу. Так вот и беседовали, смеясь и помогая друг другу. Обоим это нравилось.

Твердята составлял про себя похвалу «бородатой» датской секире, когда к Рагнару подскакал его ярл, Рулав, и что-то быстро проговорил. Разобрать его слова, высыпанные, как горох в деревянную миску, Пенёк даже не попытался – был занят своим. Да и мало ли что мог сказать Рулав своему вождю по пути на охоту, – не первый он был, кто к Рагнару зачем-либо подъезжал, и не последний. Конунг в самом деле едва повернул к нему голову и коротко, мимоходом ответил.

Под первыми же высокими соснами их ждал Сувор и другие знатные охотники, выехавшие вперёд. Сувор как раз спустил наземь Волчка и спешился сам. Дигральди уже сидел на траве, поводя боками и свесив розовый язык. Рагнар конунг показал Твердиславу тропинку, уводившую в сторону от торной дороги:

– Там стоит дерево, которое я почитаю. Перед охотой я люблю посещать его один, это приносит мне удачу. Я скоро вернусь.

Толкнул пяткой гривастого серого жеребца и исчез за кустами.

Замятня ждал конунга возле сосны, которой две человеческие жизни назад кто-то попортил макушку: так она и росла, раздвоенная на высоте груди человека.

– Ты хотел меня видеть, гардский хирдманн? – спросил Лодброк. – Зачем?

Замятня неожиданно сдёрнул с головы шапку и коснулся пальцами бурых сосновых иголок, выстлавших между ними тропу:

– Прими, датский государь, сугубый поклон от моего князя Вадима. Моими устами хочет он держать с тобой особую речь.

Рагнар конунг не спеша спустился с седла и сел на поваленный ствол:

– Я слушаю тебя, говори.

Времени было немного, в любой момент к ним могли выехать другие охотники. Замятня миновал все положенные в таких случаях словесные узоры и прямо перешёл к делу:

– Твоё сердце не лежит к замирению, что привёз Твердислав. Мало выгоды вам, датчанам, в таком замирении, ведь до призвания Рюрика, наши земли воюя, вы каждый год больше брали добычей. Так велит спросить тебя светлый князь Вадим Военежич: хочешь под свою руку всё Котлино озеро? Хочешь невозбранно ходить в Невское Устье и само великое Нево?.. В стольной Ладоге родича или вельможу своего посадить?..

Рагнар молчал, внимательно слушая. Потом сказал:

– Выгодный мир ты предлагаешь от имени своего конунга. Слишком выгодный, чтобы я поверил тебе.

И поднялся.

Замятня проворно шагнул ближе. Расстегнул у горла дутую золочёную пуговицу и, надрывая ворот, оттянул влево оплечье рубахи. Рагнар скользнул взглядом следом за его рукой и увидел на белой коже словенина сизый след, какой оставляет пепел, втёртый в глубокий ожог. Давние шрамы складывались во вполне внятный знак, и Рагнар узнал его. Это знамя он видел всего один раз и к тому же давно, но при таких обстоятельствах, что забыть или спутать было невозможно даже годы спустя. Точно такие шрамы нашли на мёртвых телах старого князя Военега и троих его ближников, последними защищавших вождя. Знаки тайного побратимства, которое заключают перед ликом Богов. И держит такое побратимство куда крепче уз, доставшихся при рождении. Потому что эти узы человек налагает на себя сам.

Рагнар понял, что Замятне, десятому вроде человеку в посольстве, можно верить так, как если бы у раздвоенной сосны стоял сам князь Вадим. И не важно, о чём там рядил на пиру важный боярин. Настоящий разговор начинался здесь и сейчас.

Конунг снова сел на валежину:

– Щедро сулит мне отважный повелитель словен… Больше, чем нам удавалось взять в его землях оружием. Верно, не стал бы он просто так отдавать собранное теми, кто сидел на столе Альдейгьюборга прежде него. Чего он хочет взамен?

Возбуждённый блеск в глазах Замятни стал хищным.

– Союза, – выдохнул он шёпотом. – Твоей руки против вендского сокола, что роняет помёт во двор моего князя и когтит его добычу, себе всю славу забирая без правды!.. Поможешь Рюрика из Ладоги извести – и сажай в ней сам, кого пожелаешь! Не у края Котлина озера – на середине Мутной купцов станешь встречать. А князь Вадим городом встанет в верховьях, где Мутная из Ильмеря истекла…

Рагнар неласково посмотрел на него из-под мохнатых бровей.

– С Хрёреком, – сказал он, – я ратился насмерть, ещё когда тебя и конунга твоего на свете-то не было. Хрёрек – враг честный и славный, теперь земля таких уже не родит. Сколько воюем, он со мной ни разу двумя щитами не играл. И я не стану одной рукой уряжать с ним мир, а другой ему в спину метить копьём!

Но те, кто послал Замятню, предвидели подобное и загодя отыскали ответ.

– Рагнар конунг! – проговорил ладожанин. – Рюрик стал не таков, каким ты его помнишь. Открылось нам: замыслил он великое предательство против князя Вадима, коему перед ликом Перуна клялся служить…

Конунг датчан молча ждал продолжения.

– Волхв Мичура, Волоса крылатого жрец, вещий сон видел, – сказал Замятня. – По всему получается, жди от князя-варяга гнусного непотребства. Баял волхв: будущей весной совершит он такое, что перед Богами грех будет блюсти клятвы, ныне даваемые…

Рагнар задумался… Сказать Замятне, – мол, если силишься обмануть, разыщем на другом краю круга земного, настигнем и в одночасье выпрямим рёбра?.. Незачем. И без того знает – не скроется. Собой жертвует за своего князя?.. А зачем бы Вадиму был нужен подобный обман? Вскроется – быть большому немирью. Так ведь оно всяко будет, если нынче он, Рагнар, на замирение не пойдёт. И случится оно, если в самом деле выпрядут его Норны, всяко будущей весной, ибо нынешнее лето уже на ущербе, а под зиму разумные люди не то что воевать – даже и просто так в бешеное Восточное море на кораблях не суются…