Дочь кузнеца - Сергеева Ольга И.. Страница 13

Когда на второй неделе пути с неба вдруг начали падать тяжелые хлопья снега, телегу затянули кожаным пологом. Занила забралась под него: к тому моменту она успела рассмотреть и запомнить лица уже всех дружинников, до мельчайших деталей изучить их одежду, оружие и даже сбрую их лошадей. И даже когда снег кончился, она осталась под пологом. Она выбралась из-под него лишь однажды: когда отряд дружинников въехал в деревню. Это была последняя деревня на их пути. Телеги уже ломились от добра - в этом году они собрали хорошую дань для своего князя. К тому же дом был уже совсем близко. Дружинники знали это, в отряде витало нетерпение, никто не хотел задерживаться в этой деревне надолго. Старшина, вполне разделяя чувства своих ребят, направил своего коня прямиком к дому старейшины. Он собирался закончить с делами как можно быстрее и, может быть даже, не оставаться здесь на ночлег.

Старейшина, предупрежденный шустрыми мальчишками, вышел встречать их на крыльцо. Это был совсем древний старик. Годы не пощадили его, согнули пополам. Он стоял, опираясь на посох, и его голова мелко подрагивала, но когда он поднял взгляд на дружинников, глаза его оказались острыми и умными. Занила откинула полог телеги, с интересом наблюдая все, что происходит вокруг. Как и в деревне, откуда забрали ее, к дому старосты стали собираться все жители деревни.

Дружинник спешился и подошел к старейшине, который поприветствовал его старчески дребезжащим голосом и тут же завел длинный разговор, интересуясь, хорошо ли доехали "дорогие гости". Наверное, никогда терпение не давалось дружиннику с таким трудом! Все его планы о том, чтобы быстро забрать причитающуюся дань и уехать, рушились. Не зря местные жители выбрали себе такого старосту! Старик был дряхл и, казалось, готов был развалиться от малейшего дуновения ветра, но ум его работал быстро, и хитрость с годами только прибыла. Он с живописными подробностями описывал все беды, свалившиеся за год на его несчастную деревню, нищету местных жителей и... их преданность князю!

Дружинник нередко сталкивался с подобной линией поведения: описать бедственное положение деревни, чтобы сбавить дань. Но чтобы настолько искусно! Ни к одному слову не придраться! И, словно бы невзначай, старик упомянул своих родственников, живущих в княжеской столице. Словно намекнул: тронь меня - до самого князя дойду, расскажу, как его верноподданных обижают!

Дружинник чувствовал, как в бессильной злобе сжимаются его кулаки. Нет, он, конечно, справится. Он не первый год собирал дань для своего князя и не таких еще старейшин обламывал, но время... Оно уходило. Он спиной ощущал растущее раздражение своих ребят, но ничего не мог сделать: раньше завтрашнего утра из деревни не выехать, а может еще и не на один день придется задержаться, пока обшаришь все дома, залезешь во все погреба, перетрясешь все закрома!

Старик тем временем, опираясь дрожащей рукой на свой костыль, спустился с крыльца и пошел вдоль телег с данью, расхваливая богатства, которые дружинники везли своему князю, и одновременно сетую на собственную бедность и немилость Богов. Старик доковылял до последней телеги, и тут его взгляд остановился на маленькой девочке, укутанной в лисью шубу. Старейшина повернул свою трясущуюся голову к дружиннику и поинтересовался, откуда взялось у них это дитя. Дружинник хотел было ответить старику, что не его это дело, но мысль, неожиданно пришедшая ему в голову, заставила его самого себя оборвать на полуслове. Идея была такая, что дружинник даже сам себе подивился. Он усмехнулся, но густая борода скрыла его усмешку, и слова его прозвучали более чем серьезно:

- Это дочь старейшины из деревни, в которой мы побывали седмицу назад. В этом году во многих селеньях неурожай. Наш милостивый князь разрешил отложить уплату дани до следующего года, но чтобы деревни своих обещаний не забыли, повелел, чтобы старейшины отправили к нему на службу по одному из своих детей. В той деревне нам не повезло: у старейшины были только дочери, - дружинник внимательно и многозначительно поглядел на старика. - Но ведь у тебя, почтенный, есть сыновья?

Час спустя телеги, на которых заметно прибавилось добра, выехали из деревни. Староста (и откуда только взялась в нем такая молодецкая прыть?) чуть не пинками подгонял мужиков и баб, пока они стаскивали к телегам дань для князя, а теперь, разом обессилев, стоял на околице деревни, тяжело привалившись на свой посох.

С тех пор Занила ехала, свернувшись клубком на своей телеге. Из-под тяжелого полога ей было видна только дорога, вся в застывших колдобинах грязи, лентой утекавшая из-под колес и ложившаяся под копыта коней. Она смотрела на нее, словно завороженная, и мысли ее также утекали прочь.

Сегодня ночью она видела сон. Она снова была дома. Словно не было ничего. Весь тот кошмар растворился и исчез, словно туман в утреннем воздухе... Она была дома. Был первый день зимы, но ей было совсем не холодно. Она бежала через заливной луг, по берегу речки, к деревне. Мягкий пушистый снег, срывался откуда-то с вышины, тыкался ей в лицо, путался на ресницах. Она смеялась, смахивая его и снова подставляя лицо снегу. И небо было совсем не по-зимнему светлым. Словно пелена туч, из которых сыпался снег, была тонкой-тонкой, а за ней сияло солнце, заставляло Занилу щуриться, когда она поднимала голову вверх.

Она была не одна. Впереди нее бежали ее сестры: Лара, Катрин и даже Мирима. Мирима была самой старшей, в последний год она все чаще пропадала на посиделках с женихами и редко бывала с сестрами, но здесь, во сне, Занила не помнила этого, и Мирима бежала вместе с ними по заливному лугу, по густой траве, присыпанной первым пушистым снегом. Они бежали и смеялись, раскрасневшись, в распахнувшейся одежде, на бегу наклонялись и подхватывали пригоршни снега, неловко лепили из него снежки, бросали друг в друга. Но рыхлый снег никак не хотел слипаться и рассыпался пушистым облачком, лишь только сорвавшись с бросившей его ладони, еще больше дразня. Они смеялись и бежали, догоняя друг друга. А совсем близко был дом. Из трубы валил дым, а на крыльце избы стояла женщина с ореолом пепельно-светлых волос над головой, в накинутой на плечи овечьей шубе и смотрела на них. Она старалась смотреть сурово: сейчас они подбегут, ох, и задаст же она им трепки за промокшие ноги и растрепавшиеся косы! Но на лицо женщины непрошеной гостьей закралась улыбка. И дочери это видели, и поэтому ничуть не боялись матери, со всех ног бежали к ней: сейчас наберут в руки побольше снега, еще и в мать запустят...

Занила засмотрелась по сторонам, а когда вновь взглянула вперед, сестры уже были на крыльце, обняли мать все три сразу, и она увела их в дом, даже не взглянув на младшую, словно не заметив ее! Что-то кольнуло Занилу в сердце, словно предчувствие, заставив ее забыть все на свете, рвануться к дому, из всех сил закричать: "Мама!"

Она влетела на крыльцо, где всего секунду назад стояла светловолосая женщина, распахнула дверь и остановилась на пороге. Изба была пуста. Дверь из сеней в жилые комнаты была распахнута настежь, и там тоже было пусто. Пусто и холодно. Как на улице, словно здесь не топили уже много дней, словно сюда давно уже не заходил ни один живой человек!..

Занила не знала, что же произошло раньше: то ли она проснулась, то ли она все вспомнила во сне, но осознание пришло мгновенно и безжалостно. Ее дом лежал, укрытый саваном, а отец уже, наверное, выстроил для своей жены и дочерей новую избу там, за Чертой... И ей туда не войти.