Великолепная пятерка - Гайдуков Сергей. Страница 37

— Я Бурмистров.

— Поговорить бы надо, — сказала трубка.

— А кто это?

— Боря Романов просил меня кое-что вам передать... «Гадский Боря! Вспомнил, блин, про меня! — Монстр ухмыльнулся. — Кое-что передать?» Это что же? Может, подарок на память? Может, Боб посчитал, что хапнул слишком много, и захотел поделиться с приятелем? Это было бы как раз кстати — джип, страховка на него... Монстр потратил куда больше денег, чем предполагал, пускаясь в эту авантюру с джипом. Выглядел он теперь круто, зато бабок в кармане почти не водилось.

— Ну тогда давайте встретимся, — быстро предложил Монстр. — Можете зайти ко мне?

— Лучше на нейтральной территории, — сказал голос в трубке. — Я сейчас стою напротив центрального входа в ваш зверинец.

Монстр не сразу понял, при чем тут зверинец, но затем сообразил, что незнакомец имеет в виду железную решетку возле центрального входа, действительно похожую на звериную клетку.

— Через пять минут я буду там, — пообещал Монстр, оделся, выскочил из квартиры и побежал к воротам. Непосредственно возле входа никого не было, да там и не могло никого быть, потому что эту часть улицы постоянно утюжили покрышками въезжающие и выезжающие автомобили. Монстр не спеша перешел улицу и встал возле освещенной витрины магазина сантехники, где сияли неземной красотой унитазы, раковины и биде. Стоял он там недолго, потому что кто-то вдруг тронул его за плечо и назвал фамилию.

А потом Монстра потащили куда-то в сторону от витрин, от людских глаз...

В той детской сказке несчастный петушок, кажется, кричал в аналогичной ситуации: «Котик-братик, выручи меня!» У Монстра не было ни братика, ни котика, и ему оставалось лишь ожесточенно бубнить себе под нос: «Гадский Боб, гадский Боб, гадский Боб...»

Впрочем, ничего страшного пока еще не случилось.

Марина Романова: туфли на низких каблуках

Конечно же, она солгала. Конечно же, ей приходилось опаздывать. И неоднократно. Что удивительно — после ухода с работы она стала опаздывать чаще, чем раньше, когда времени у нее было куда меньше.

Марина была младше своего мужа на два года, и, конечно же, это не было основанием считать себя глупее, неудачливее или просто хуже, чем Борис. Так сложилось — он зарабатывал денег достаточно, чтобы Марина могла сосредоточиться на доме и на детях. Точнее — на одном ребенке, на Олеське. Когда они с Борисом решили, что Марине нужно уйти с работы, подразумевалось, что должен появиться и второй ребенок, сын. Однако как-то все сложилось... Именно — как-то. Марина сейчас не смогла бы вразумительно объяснить, почему у нее до сих пор не появилось второго ребенка. Были какие-то проблемы, какие-то дела, которые заставили отложить это событие... Одно потянуло за собой другое, потом третье — и вот вам результат. Точнее — отсутствие результата. Впрочем, Марина не переживала. Она все еще наслаждалась обилием свободного времени, теперь появившегося у нее. Она могла больше спать, она могла больше ходить по магазинам, больше заниматься в тренажерном зале, чаще бывать в бассейне, чаше заходить к косметологу, чаще ездить к подругам, тем, что жили вне «Славянки»... Все, что ей нравилось, она теперь делала чаще. И если в ее жизни не стало больше секса то, вероятно, только потому, что это не входило в число ее приоритетов. Тём более что Борис продолжал выкладываться на своей работе с утра до вечера. Работа была проклятой, выматывающей, дурацкой, ненормальной — в первую очередь из-за ненормальной заботы о секретности — но именно эта работа давала Борису и Марине все. Деньги, жилье, уверенность в завтрашнем дне, уверенность в Олеськином образовании... Иногда Марина психовала по поводу всяких заморочек, принятых в корпорации «Рослав» за норму жизни, но потом вспоминала полгода, отработанные ею некогда на швейной фабрике в родном Нижнем Новгороде, где не было заморочек, но практически не было и зарплаты, и понимала, что «Рослав» — это счастье, а тщательно охраняемая «Славянка» — нечто вроде рая. Потому и охраняется.

Освобожденная от тяжкой необходимости являться каждый день на работу, Марина постепенно все более расслаблялась в смысле контроля над временем. Гимназия Олеськи была все в том же охраняемом раю, так что не было необходимости провожать и встречать дочь. Исключение составляла лишь пятница, когда нужно было ехать в художественную школу, и с каждым разом Марине все труднее становилось рассчитать свое время так, чтобы попасть туда ровно в четыре. Она опаздывала, а Олеська терпеливо ждала ее, сидя на скамейке в вестибюле. Когда двенадцатого октября Марина поняла, что снова опаздывает, она знала — дочь просто будет сидеть и ждать. Марина была в этом уверена. Она не могла себе представить ничего другого.

И все потому, что это была дважды исключительная пятница. Во-первых, из-за художественной школы. Во-вторых, из-за завтрашнего дня рождения Бориса. Первую половину дня Марина потратила на закупку продуктов для грядущего торжества, причем она не ограничилась местным супермаркетом, а прошлась до ближайшего мини-рынка. Потом она немного отдохнула дома, посмотрела телевизор и собралась было приготовить что-нибудь на обед, но передумана. Вместо этого в начале первого Марина вышла из дома, предварительно пополнив запасы наличности в кошельке. Маршрут Марины должен был завершиться в художественной школе, однако до этого предполагалось успеть многое. Для начала Марина потратила полтора часа на осмотр пяти этажей ЦУМа, потом прошлась по бутикам в подземелье Манежной площади, потом ей вдруг вспомнилось, что совсем недалеко от Олеськиной художественной школы недавно открылся торговый комплекс. Марина взяла такси и поехала туда. Время близилось к трем часам дня.

Новый торговый комплекс глядел на мир огромными окнами темно-зеленого цвета, напоминая огромный изумруд, вкопанный в асфальт. Народу здесь было совсем немного, и исследование содержимого прилавков проходило для Марины в приятной и комфортной атмосфере. Она добралась до самого верха, обнаружила здесь заманчивого вида кафе, взяла салат и чашку кофе с пирожным, посмотрела сверху на ползущие по улицам цветные жуки автомобилей, посмотрела на часы, вздохнула и приступила непосредственно к делу. На втором этаже между орифлеймовской парфюмерией и паркеровскими ручками была зажата книжная лавка, Марина вернулась туда и сняла с полки увесистый альбом в суперобложке «Самолеты Второй мировой». Некогда Борис заставлял все свободные места в их квартире сборными моделями боевых самолетов, пачкал пальцы в клее и ронял на пол мелкие пластмассовые детали, за которыми потом ползал на четвереньках с пинцетом в руках. Пожалуй, этот альбом стал бы неплохим подарком на день рождения. Тогда — в то время. Марина уже забыла, когда Борис в последний раз покупал сборные модели, старые же пылились где-то в лоджии, засунутые в коробки. Марина подумала, почему так случилось, и решила, что во всем виновата треклятая работа, высасывающая из мужа силы почище любого вампира. Быть может, подарок заставит Бориса вернуться к прежнему хобби или хотя бы заставит ностальгически улыбнуться, полистать глянцевые страницы с цветными картинками... И поставить альбом на полку.

Марина некоторое время раздумывала, держа книгу в руках, но потом все же вернула ее продавцу, к немалому огорчению последнего. Марина уже двинулась было в сторону паркеровского прилавка, но тут словно яркую вспышку посреди серого дня ее глаза заметили золоченое тиснение на суперобложке «Путешествие по Европе». Том был примерно такого же объема, что и книга про самолеты, но он вызвал у Марины куда более сильные эмоции. Она знала, что должна купить эту книгу и должна подарить ее мужу завтра, в день его рождения. И она знала, что это будет не просто подарок, это будет символ, это будет намек, это будет напоминание о том их весеннем разговоре, когда выяснилось, что при всем их материальном благополучии туристский летний маршрут для семьи Романовых возможен лишь один — в пансион по выбору Службы безопасности корпорации «Рослав». Марина подарит мужу эту книгу и скажет: «Смотри, чего ты себя лишаешь». Впрочем, можно было сказать почти то же самое, подарив альбом про самолеты: «Смотри, чего ты себя лишил. Ведь это тебе нравилось, ведь от этого ты получал удовольствие... Ты отказался от этого ради своей работы. Ты уверен, что стоило так поступать? Я — не уверена. Может, тебе перевестись на менее доходную должность, но чтобы больше было свободного времени и чтобы больше было свободы вообще...»