Страж государя - Бондаренко Андрей Евгеньевич. Страница 9
– Ты что удумал, злыдень? – Федька неуверенно потянулся за вилами, прислонёнными к досчатой стене.
Егор несильно ткнул указательным пальцем конюху в солнечное сплетение. Мужик громко охнул и сложился напополам.
– Запрягай, Федя! Седлай, родной! – ласково попросил Егор. – Я очень не люблю – дважды повторять свои скромные просьбы…
Взяв запряжённого и осёдланного коня под уздцы, Егор обернулся к конюху, бросил ему под ноги два медяка.
– Заработал – получи! Я хоть и строгий, но – справедливый!
Он несильно постучал костяшками пальцев в оконное стекло.
– Господин Лефорт, ваш благородный Буцефал подан! Ехать извольте!
Через несколько минут на крыльце появился Франц Лефорт – весь из себя напудренный и напомаженный, в нарядном камзоле, украшенном пышными лиловыми и сиреневыми кружевами, в кудрявом длинном парике благородного пепельного цвета – с отдельными платиновыми прядками.
– Герр Франц, вы – само совершенство! – льстиво заверил хозяина Егор.
– Благодарю, Александр, благодарю! – довольно улыбнулся Лефорт. – Кстати, мой друг, откуда тебе известно про коня Буцефала?
– Бродячий старец третьего дня рассказывал на Варварке, – не моргнув глазом, браво соврал Егор, а про себя подумал: «Осторожней надо быть, не стоит козырять своими знаниями. Ведь Алексашка Меньшиков – юноша пока неграмотный, дремучий…»
Неловко забравшись на жеребца, Франц Лефорт внимательно посмотрел на Егора.
– Если зубы перестали болеть – поешь обязательно. У Лукерьи на кухне сегодня зайчатина и рябчики. Очень вкусно. К полудню сходишь к фройляйн Анхен Монс, она даст тебе одно небольшое поручение, – многозначительно и весело подмигнул. – Она всё расскажет, что надо сделать. А нынче вечером у нас гость, сам русский царь Пётр. Готовься, будешь много плясать, петь песни. Смотри, не напейся раньше времени! О, я смотрю, мои старые сапоги налезли на твои огромные ноги. А ты всё говорил: «Малы, мол, малы!».
– Это я просто с вечера не пил жидкости, вот опухоль и сошла с ног, сапоги и пришлись впору…
– Ха-ха-ха! – трескуче рассмеялся Лефорт. – Какая смешная шутка. Браво! Два литра Мозельского – это называется – «ничего не пил с вечера»! Ха-ха-ха!
Закрыв за Лефортом ворота, Егор отправился на поиски кухни, – в животе уже громко и противно урчало.
Приоткрыв входную дверь, он уверенно вошёл внутрь коттеджа, принюхался: съестным пахло из правого крыла. Короткий коридор упёрся в запертую тёмную дверь, Егор подёргал за ручку, нетерпеливо постучал.
– Кто там? – спросил за дверью высокий женский голос. – Ты что ли, Алексашка?
– Я, конечно, кто же ещё, открывай!
– Не открою, ты опять будешь приставать, охальник! – непреклонно и чуть дразняще сообщила женщина.
«Вы, мон шер, судя по всему, слывёте здесь записным кобелём, большим любителем женского пола!», – глумливо шепнул внутренний голос.
– Открывай, Луша, открывай! Не буду я приставать к тебе! – пообещал Егор. – Поем и пойду к фройляйн Анхен.
– К Монсихе, что ли?
– К ней самой. Так что открывай, не трону! Клянусь всеми Святыми Угодниками!
Только минут через шесть-семь, после усердных уговоров и страшных клятв, дверь широко распахнулась, пропуская Егора на кухню. Узкая и длинная дровяная плита, широкий стол, стеллажи, заставленные жестяными банками, глиняными горшками, берестяными корзинками, холщовыми и льняными мешками и мешочками.
Он сел на низкую деревянную скамью. Лукерья – полная женщина лет тридцати пяти, с добрым конопатым лицом, поставила на стол перед ним две круглые глиняные миски: первая была до самых краёв заполнена жирным сметанным соусом, в котором плавали большие куски тёмного мяса, во второй находились жаренные птичьи ножки и крылышки. Рядом с мисками стряпуха положила большую деревянную ложку и серебряную двузубую вилку, придвинула дощечку с крупно нарезанными кусками серого хлеба – с ярко выраженным запахом отрубей.
Егор, никуда не торопясь, ел, раздумывая о всяком разном, в первую очередь – о предстоящем вечере. Зайчатина и рябчики были недурны, Лефорт не обманул.
– А попить дашь что? – спросил у поварихи.
– Квасу хочешь? А то господин Франц не велели – тебе давать хмельного…
– Можно и кваса. Почему нет?
– Ладно, – непонятно вздохнула Лукерья, – так и быть, нацежу наливки, Бог с тобой…
Она подошла к большому дубовому бочонку, стоявшему на толстенном берёзовом полене, открыла краник, наполнила на три четверти высокую оловянную кружку, поставила её рядом с хлебной дощечкой, посмотрела на Егора – странно так, тревожно.
– Выпей, что ли! Странный ты какой-то сегодня, на себя не похожий. Всё молчишь, не пристаёшь, не щиплешься…. Заболел никак?
Егор молча пожал плечами, отпил из кружки. Напиток оказался классической вишнёвой наливкой – очень ароматной, лёгкой, десять-двенадцать алкогольных градусов.
– Знаешь что, – смущённо проговорила Лукерья, глядя на Егора глазами верной дворовой собаки. – Ты приходи ночью, когда закончится эта пирушка. Я тебе, так и быть уж, открою дверь …
«Попробуй – пойми этих женщин!», – пафосно воскликнул внутренний голос.
– Приду, если будет время, – вслух ответил Егор, про себя точно зная, что не придёт. Хотя с женским полом у него уже с полгода и не наблюдалось плотных контактов, но Егор не был ещё готов – к близким отношениям с местными барышнями, элементарно опасаясь заразиться какой-нибудь гадостью. Тут предварительно надо было разобраться тщательно – как и что, чтобы без всяких негативных последствий…
Из ранее изученных архивных материалов, Егор знал, что дом виноторговца Иоганна Монса находится недалеко от коттеджа Лефорта, под металлическим флюгером в виде чёрного лебедя. А вот сведения о самой девице – по имени Анне Монс, серьёзно расходились. Одни источники утверждали, что Анна была дочерью Иоганна, девицей благонравной и в 1687 году абсолютно непорочной и целомудренной. Согласно другим свидетельствам, Анна была виноторговцу совсем даже и не дочерью, а жизнь вела беспутную, беря с мужчин деньги за свои разнообразные услуги. Обычной проституткой, по их словам, она была, если говорить прямо, безо всяких дипломатических увёрток.
Он нашёл нужный дом быстро: тщательно оштукатуренные стены, выкрашенные в кремовый цвет, узкие окошки, бордовая черепичная крыша, над которой медленно вращался чёрный флюгер-лебедь. Егор откинул крючок, открыл калитку, поднялся на крыльцо, вежливо постучался в узкую дубовую дверь, снова запихал за щеку войлочный катышек.
– Фройляйн Монс! Антвортен! Дас ист ихь! Алексашка Меньшиков, червь недостойный!
– Входи, червь, вползай, не заперто! – ответил ему приятный – с лёгкой пикантной хрипинкой, голосок.
Через прихожую Егор прошёл в большую квадратную комнату, служившую, судя по всему, столовой. Комната была плотно заставлена различной мебелью, на поверхности которой располагались многочисленные безделушки: фарфоровые мопсы и кошечки, деревянные фигурки слонов, японские веера, шкатулки, щедро украшенные перламутровыми вставками. На стенах столовой висели чёрно-белые гравюры с видами Баварских Альп, портреты каких-то мрачных мужчин и чопорных женщин.
– Ты что уснул там, мой маленький озорник? – позвал голосок из приоткрытой правой двери напротив. – Забыл, где мой будуар?
Егор, слегка робея, вошёл в будуар фройляйн Анхен.
Будуар – как будуар: широкая кровать под красным пологом, платяной шкаф, китайская ширма, прикроватный столик, трёхстворчатое зеркальное трюмо – напротив которого и сидела на элегантном стуле с изогнутыми позолоченными ножками означенная фройляйн.
На первый взгляд – лет девятнадцать-двадцать, белокурые волосы до плеч, нос-кнопка, голубые глаза, на щеках – милые ямочки и лёгкая угревая сыпь. Ничего особенного, короче говоря. Одета девушка была в скромное домашнее платье – с оголёнными плечами, на стройных ногах были надеты мягкие бархатные туфли без задников. Голубые глаза Анхен, отражённые зеркалом трюмо, были умными и лукавыми, с лёгкой развратинкой.